Вот же
Сторож я. Кладбище охраняю.
Вот и охраняй, сказал, как харкнул, Булыга, А если что слышал, то забудь. Мы пока Филимона хоронили, много места для могилок видели. Понял, к чему я?
Мне нет дела до ваших разборок.
Не, ты меня понял или нет? требовательно спросил блатной.
Понял.
Я закрываю себя и кладбище от них.
Вскоре вся эта автомобильная кавалькада убирается. Возвращаюсь в сторожку, ставлю чайник на допотопную газовую плиту, ласково чешу Лару за ушами. Настроение испорчено, но мне все равно хорошо: впервые за год я спал на диване, а не на земле и не на полу, под крышей и не думал о том, что поесть завтра. У меня четырехкратный оклад, который мне, привязанному к этому кладбищу, особо и тратить некуда. Возьму ноутбук в кредит, оплачу интернет, чтобы не черпать трафик из рабочего компьютера
В дверь сторожки стучат. От страха сердце пропускает удар микросмерть. Вернулись Булыга с Кипятком припугнуть? Не поверили, что я буду молчать? Ставлю Лару на пол, иду в коридор, пересиливая страх. Открываю дверь неверной рукой. Уже в момент, когда замок отперт, и дверь можно рвануть на себя с той стороны, вспоминаю про ружье в сейфе. Хорош сторож.
Здравствуйте, молодой человек.
На пороге сторожки стоит тот самый священник, час назад отпевавший братка. Тот самый, при виде которого у меня на душе становится теплее.
Молча киваю, как немой имбецил.
Вы новый сторож? спрашивает священник.
Ну, да.
Он не спешит попроситься внутрь сторожки, а я не спешу его пустить. К счастью, до меня довольно быстро доходит комичность ситуации, и я спохватываюсь.
Проходите, батюшка. Извините, что сразу не пригласил.
Благодарю вас, голос у него приятный даже когда он не поет, как у могилы.
Веду его на кухню.
Я только вчера устроился.
Указываю ему на стул, тот садится без стеснений.
Я отпевал покойного только что. Царствие ему небесное.
Киваю.
Видел. Хорошо отпели.
Ну что за чушь я несу?
Меня зовут отец Валентин, представляется священник.
Женя.
Батюшка кивает, затем говорит:
Собственно, благодарю, что впустили в свой дом. Я знал вашего предшественника, он всегда приглашал меня сюда, напаивал чаем.
Не будем нарушать традиции!
Я достаю из бесцветного стенного шкафа кружки, чайные пакетики, снимаю вовремя засвистевший чайник с плиты.
С возрастом проповеди даются все тяжелее, говорит отец Валентин, пока я завариваю чай. Глотка не луженая.
Решаю пошутить.
У нас командир батальона на плацу так же говорил, мол, вас пять сотен, а я один, и мне всех вас нужно облаять.
Уточню, что наш комбат говорил все это в более матерной форме, в которой даже слово «облаять» звучало иначе и нецензурно.
Служили, значит, резюмирует батюшка, принимая из моих рук чашку с чаем. Затем прищуривает и спрашивает: Воевали?
Не пришлось, к счастью.
Простите, что спросил такое, Женя, осторожно произносит священник, просто вид у вас такой, словно вы только что из задымленного окопа вылезли.
Ну, да, подстригся, побрился, но год жизни по лесам и чужим дачам дал о себе знать. Впалые щеки не отъешь за неделю, живот провалился.
И тут до меня доходит смысл вопроса.
Отец Валентин, вы хотели спросить немного другое. Вам интересно знать, почему молодой парень служит сторожем на кладбище?
Да, молодой человек, нисколько не смущается священник, прихлебывая из кружки. Я постоянно отпеваю кого-то на Жаровихинском кладбище, вот и хотел узнать о вас что-нибудь.
Я рассказываю ему сработавшую вчера легенду о своем желании независимости от родителей и университете. Кажется, он верит.
Похвально, Евгений, благосклонно говорит отец Валентин, когда я замолкаю.
Моя душа поет, мне хочется улыбаться при виде этого священника в строгой рясе, такого опрятного, вызывающего такое расположение к себе. Почему-то, глядя на него, так и хочется сказать «благость». Странное словечко.
Знаете, продолжает он, я на свете пожил подольше вас, и в людях разбираюсь хорошо. Так вот, мне кажется, в вас есть какой-то стержень, и это совсем не связано с тем, что вы добровольно слезли с родительской шеи и пытаетесь получить образование.
Интересное заявление.
Рад, что произвел на вас благоприятное впечатление.
В последний год я почти не общался с людьми, и сейчас я словно заново постигал азы коммуникации. Странно, что вчера я Елене Сергеевне не наговорил всякой чепухи
Впрочем, буквально сутки назад я находился в настолько критическом положении, что даже пенек покажет вершину красноречия.
Собственно, я служу в Николо-Корельском монастыре в Северодвинске, сказал отец Валентин. А сюда приезжаю отпевать покойных. Из криминального мира отпевать не люблю, но монастырю нужно жить на что-то.
Меня цепляет одно его слово
«Служите»?
Я ожидал слова «работаю», «живу». А он служит.
Служу, молодой человек. Богу.
Простите. Наверное, во мне до сих пор говорят армейские замашки. Мне кажется, армия это самое яркое воспоминание на сегодняшний день.
Если не считать трупов людей, которые я постоянно вижу: сбитых машинами, превращенными в единое целое с другими машинами. Все они жертвы чудовища, поселившегося во мне.
Мне нельзя быть рядом с людьми, но, когда этот батюшка рядом, все во мне наполняется спокойствием и уверенностью, что сейчас никто не погибнет.
Если хотите, приезжайте в наш монастырь, совершенно серьезно говорит батюшка. У нас очень хорошо и спокойно. В суете мирской трудно найти время для себя, а ведь чтобы поговорить со Всевышним, сначала нужно прийти к гармонии с собой. У нас очень тихое спокойное место.
Не могу. Я работаю здесь двадцать четыре на семь. Шансов вырваться нет.
Но я в любом случае не приеду. Мне это не нужно. После осознания факта, что во мне живет сущность, выплескивающая свою злобу на всех подряд, мне трудно объективно относиться к небесным покровителям. Я знаю, смешно и наивно винить высшие силы в том, что со мной происходит, но посещать монастыри я точно не буду.
Мой ответ кажется мне слегка грубоватым, поэтому я решаю смягчить грядущую неловкую паузу:
Но я постараюсь. Работодатель обещал мне сменщика, который будет менять на сутки раз в неделю. Если удастся
Женя, отец Валентин смотрит на меня проницательно. Вы сейчас хотите пообещать мне, что приедете. Не нужно. Никогда не давайте обещаний, которые не хотите выполнять. Даже если это идет вразрез с вашей совестью, не давайте таких обещаний.
Чем дольше я разговариваю с отцом Валентином, тем сильнее моя душа поет и дребезжит от восторга и какого-то спокойствия. Внутри все тепло и хорошо, будто я снова влюблен. Надвигается мягкое ощущение беззаботного и счастливого будущего, словно и не было последнего года бродяжничества в лесах, и всего того, из-за чего я жил в этих лесах. Как будто не было этого года, когда я побирался у рыбацких лагерей, не ел сутками, маялся от невозможности уснуть в палатке посреди леса.
Спасибо вам.
За что? удивляется священник.
За то что не давите. Мне и вправду не хочется давать невыполнимых обещаний.
Женя, христианство не баптистская секта И простит меня Всевышний за такое сравнение. Но я буду рад видеть вас. В любом случае, я буду рад видеть вас здесь, и в нашем монастыре.
Хорошо.
Отец Валентин встает, оставляя на столе чашку с недопитым чаем. Мне отчаянно не хочется расставаться с ним, будто я связан с ним какой-то невидимой нитью.
Проводите меня? спрашивает он.
Конечно.
Я провожаю его за ворота кладбища, а внутри все бунтует, словно сама душа просит не отпускать его, побыть с ним рядом еще. Странное чувство.
Я плетусь к столу с ноутбуком, связываюсь с Еленой Сергеевной и докладываю, что похороны прошли без эксцессов. Она внимательно выслушивает меня, и обещает приехать завтра.