Елена Ворон
Волчонок
Господин контр-адмирал! раскатился по кораблю рык нашего командира. «Теймар» планетный разведчик, а не круизный лайнер!
Дим-Палыч так свирепо рычал, что я вытряхнулся из костюма противоперегрузки, метнулся из каюты в коридор и опрометью помчался в рубку. Происходило что-то из ряда вон выходящее иначе командир группы не препирался бы с начальством на повышенных тонах. И тем более не высказывал бы возражения по громкой связи. Случайно, что ли, ее включил? Иначе не объяснить.
Нет, сэр, это вы послушайте! гремело по всем палубам. Здесь не богадельня!
Мы летели на очередное задание исследовать захудалый каменный огрызок, на который обратила внимание космическая разведка. Чем-то каменюка заинтриговал косморазведчиков, и нас отправили его изучить. «Теймар» уже дважды нырял в подпространство и дважды из него выходил на перекрестьях несущих потоков, и вот задержался наверху, чтобы дать экипажу передышку.
Да, сэр. Я вас понял, услышал я, врываясь в рубку. Это командир не по громкой рявкнул, а сказал по дальсвязи лично Дракону Драгховеру, начальнику планеторазведки; экран дальней связи погас.
Дим-Палыч развернулся в кресле от пульта управления; вслед за ним точно так же развернулся Лёша старший пилот. Они уставились на меня, и во взглядах было что-то такое Я подавил трусливое желание исчезнуть за дверью. Кажется, влип, только непонятно, во что именно.
Наши мужики ошарашенно молчали, каждый в своей каюте. Дим-Палыч объявил:
Господа офицеры, нам изменили маршрут. Мы зайдем на базу «Гренландия»-четыре и возьмем на борт пассажира. Затем продолжим выполнять задание.
Пассажира? разочарованно протянул Медведь заместитель командира группы по безопасности, старший боец. Я уж было решил: пассажирку.
Или двух, подсказал планетолог Кыш, явно мечтая о женской компании.
Разведчики оживились; по громкой связи посыпались шуточки, одна другой рискованней.
Господа офицеры, уймитесь, вежливо попросил Лёша, а Дим-Палыч раздраженно приказал:
Отставить треп!
Я невольно поморщился. Чего мне сейчас не желалось, так это женского общества. Мы с Танитой только-только расстались, и я ещё не зализал раны.
Глупо вышло; глупей некуда. Я увлекся ею как не знаю кто понимая, что ничего у нас не получится, и все равно на что-то надеясь. Танита смотрела на меня восторженными глазами и откровенно гордилась, когда ее знакомые нас видели вместе.
Затем она меня представила родителям. Я заранее выяснил, что её отец важная шишка, крупный чиновник, а мать служит в дипломатическом корпусе. Что им скромный планеторазведчик? Тёплого приёма я не ожидал.
На удивление, родители казались довольны. Во время семейного обеда мать приветливо улыбалась, отец добродушно шутил, братья с упоением слушали байки из жизни планеторазведки, Танита лучилась от радости. И вдруг как гром среди ясного неба. Мамаша согнала с лица улыбку и поинтересовалась у дочки:
А что ты станешь делать, когда мода на этих медовых мальчиков пройдет?
Танита смутилась.
Мода продержится год-два
Простите, вмешался я, о чем речь?
Мамаша глянула беспощадно, затем обворожительно улыбнулась:
Когда говорят о собаках, их окрас называется мастью.
У тебя глаза и волосы золотисто-коричневые, медового цвета, пояснила Танита. Как у настоящего даммианина. Это сейчас очень модно.
Что?!
Настоящие даммиане в моде, повторила она простодушно. Мне знаешь как подружки завидуют!
Мой отец с Даммианы. Военный пилот. Он погиб, когда я был совсем несмышлёнышем, и не успел рассказать о своей семье, а мать пресекала мои расспросы, как будто с Даммианой было связано нечто постыдное или, ещё хуже, нечто скверное было связано с бегством отца с родной планеты. Я и докапываться не стал; отца я любил и уважал его память. Не хотелось раскопать какую-нибудь неприглядную историю.
Короче говоря, с Танитой я распрощался. Сам дурак. Понимал же, что ничего у нас с ней не выйдет.
Геныч, прозвучало по громкой связи; я уже шагал по второй, жилой, палубе, это и тебе развлечение будет. Судя по голосу, командир смирился с неприятностью.
Наш ксенопсихолог не откликнулся. Остальные мужики тоже помалкивали, и на «Теймаре» было тихо-тихо. Передо мной тянулся светлый пустой коридор. Всё как обычно: на дверях кают нумерация, имена членов экипажа, световая индикация. Желтые и зеленые светлячки показывают, у себя ли хозяин. Каюты номер один и два пусты Дим-Палыч с Лёшей в рубке. Мой номер четырнадцать тоже пустует я бегаю по кораблю.
Генка, снова позвал комгруппы. Он ко всем нам обращается по имени, одного Шайтана зовет Шайтаном или по отчеству Генычем, а изредка, в досаде, Генкой. Так у них с детства повелось. Ты спишь, что ли?
На моей памяти не случалось, чтобы наш ксенопсихолог проспал общее веселье. Забыв постучать, я вломился в каюту под номером четыре.
Шайтан лежал в кресле, во включенном костюме противоперегрузки. Я упёрся взглядом во встроенную панель системы жизнеобеспечения. Индикация пылала красным и немо орала: «Беда! На помощь!» А система, чёрт ее дери, молчала информация не шла ни в рубку, ни в медотсек, ни к Медведю начальнику нашей безопасности.
Врач в четвертую каюту, распорядился я по громкой связи.
Что с Шайтаном? Бешеный пульс, высоченная температура; это сообщает панель. Сквозь прозрачный шлем костюма видно горящее в жару лицо. Закрытые глаза, мокрая от пота белая шевелюра, запёкшиеся губы. Я испугался не на шутку. На заданиях моему другу часто приходится хуже всех, особенно в подпространстве, но чтобы такое
Что там у вас? спросил по громкой Дим-Палыч.
Ему же в рубке ни черта не понять, коли система информацию не отсылает. Впрочем, нет: она шлет дезу якобы всё в порядке.
Шайтану плохо, ответил я командиру.
Примчался Барс ксенобиолог, он же врач группы; следом ввалился Медведь. Барс бросился колдовать над системой жизнеобеспечения; в руках толкового врача она может заменить реанимационную капсулу.
Старший боец взглянул на Шайтана и повернулся ко мне. Его светлые волосы взъерошились, прозрачные зеленоватые глаза сделались злыми.
Это что значит? потребовал он.
Понятия не имею.
Серый! Медведь не поверил. Ты всегда с ним. Генка летал на Даммиану. Какую заразу он там подхватил?
Что? Шайтан между заданиями успел сгонять на родину моего отца и мне ни словом не обмолвился?!
Распахнулась дверь каюты, в дверном проеме вырос Дим-Палыч. Мы с Медведем прянули к переборкам, чтобы Дим-Палыч мог видеть нашего ксенопсихолога и склонившегося над ним Барса.
Арсений, что с ним? спросил комгруппы негромко.
Меня всякий раз озноб пробирает, когда я слышу не мощный командирский рык, а этот его тихий голос.
Луизианская лихорадка, ответил Барс, бегая лёгкими пальцами по панели системы жизнеобеспечения. Вторая волна.
Вторая? переспросил Дим-Палыч тише прежнего. Капитан Бархатов! Когда была первая волна, и почему я о ней узнаю только сейчас?
Барс промолчал, занятый Шайтаном. Я порылся в памяти. Луизианская лихорадка, если ее не лечить, смертельна в девяноста пяти случаях из ста. При грамотном лечении, приходит вторая, ослабленная, волна этой хвори, затем третья, и на том лихорадка заканчивается. Повторные волны накатывают строго по расписанию, и Барс не имел права молчать о том, что нашего ксенопсихолога скрутит во время полёта. Шайтан бы умер, кабы не канитель с нежданным пассажиром!
Капитан Бархатов, снова начал командир, сдерживаясь.
Ксенобиолог удовлетворенно кивнул и выпрямился.
Дим-Палыч, послушай. В первый раз Генку оттрепало тридцать семь дней назад, он как раз успел между заданиями отболеть и оклематься. Ты помнишь: в прошлый раз он чувствовал себя нормально, а до второй волны обычной второй волны остается ещё двадцать девять стандартных суток. Барс тщательно выговаривал слова. Сейчас лихорадку спровоцировали преждевременно и извне.