Купчая и квитанция об уплате налога были заполнены с соблюдением всех формальностей и ничего нового не дали. А вот карта к пометке «шофёр» добавлено «телохранитель», в графу навыков «владеет рукопашным боем», а к трём единичкам категории добавлен плюс. Категория «Экстра». О рабах с такой категорией он только слышал, но ни разу не встречал. Что и понятно: категорию «экстра» не продают. Надо быть сумасшедшим, чтобы продать такую ценность, дважды сумасшедшим, чтобы купить такого раба, беззаветно преданного, готового выполнить любой, но не твой приказ, потому что не ты, а кто-то другой сделал из него «экстру», настроенного на полное подчинение одному единственному человеку, но не тебе, и трижды сумасшедшим, чтобы указывать это в официальной карте. Хотя чтобы оправдать несуразно высокую цену? Или ещё одна пакость? Будем ориентироваться именно на этот вариант. И тогда сейчас всё зависит от Няньки и таинственной Мокошихи. А ему остаётся только ждать.
сверкающая холодная белизна вокруг. Он падает, вверх или вниз, хотя падать вверх нельзя. Где он? Он нигде. Это ничто. Он никто, и звать его никак, и вокруг ничто. Его нет, он растворяется в сверкающей обжигающей холодом белизне, ещё немного, ещё чуть-чуть потерпеть, и его не будет, и больше ничего не будет, надо ещё чуть-чуть потерпеть
Придя на рабскую кухню, Нянька строго посмотрела на сидящих за столом:
Про Мокошиху что слышно?
Сказала, не замедлит, ответила бегавшая за ней Басёна.
Красава вздохнула.
Мы его напоить хотели. Не принимает нутро, выливается. И не чувствует ничего.
Трёпка шмыгнула носом и повинилась:
Я лапнула его, а он
У тебя одно на уме, отвесила ей подзатыльник Жданка. Кирпичи мы к ногам ему приложили, а он
Мужчины угрюмо молчали. Нянька снова кивнула:
Так. Я сейчас к себе зайду, а потом у него буду. И не лезьте никто. Сами управляйтесь. Большуха, Тумак, чтоб порядок был, поняли? Недосуг мне сейчас. Мокошиха когда придёт, ну, она сама дорогу найдёт.
И ушла.
Ужин закончился в сосредоточенном строгом молчании. Даже Орешек, как обычно сидевший на коленях Джадда, который кормил его из своей миски, не лепетал и не гукал. Поев, все встали и тихо разошлись по своим повалушам.
Отдав Орешка Цветне, Джадд накинул куртку и вышел покурить на крыльцо. Вскоре к нему присоединились остальные мужчины.
Как думашь, негромко спросил Тумак, выживет?
Джадд пожал плечами.
Ток плохо, тронул себя пальцами за висок. Очень плохо.
Через голову пропускали? удивился Тумак и понурился. Хреново.
Жалко мужика, тихо сказал Чубарь.
Помолчали.
Вызвездило-то как, вздохнул Лузга.
К морозу, кивнул Сивко.
И снова помолчали.
Быват же такие сволочи, пыхнул дымом Чубарь.
Джадд молча кивнул, а Тумак припечатал:
Нелюдь она нелюдь и есть.
То-то Старшая Мать велела солью присыпать.
Ну да, чтоб нежитью не перекинулась и не вернулась.
От нежити да нечисти соль первое дело.
И вдруг во дворе появилась высокая чёрная фигура замотанной в платки женщины. А как ворота или калитка открылись, никто и не видел. Вот не было её, и вот она. Мужики сразу загасили сигареты и с поклонами расступились, открывая проход. Она ответила им кивком и, проходя мимо, бросила:
Спать ступайте.
Мужчины дружно потянулись в дом. Только Тумак сначала сходил к воротам, проверил обе щеколды: на больших створках и на калитке. Джадд ждал его на крыльце и, когда Тумак проходил мимо него, сказал:
Мой пост полночь.
Тумак молча хлопнул его по плечу.
он падает в пустоту, белую прозрачную темноту, боли нет, потому что тела уже нет и болеть нечему, ни холода, ни жара тоже нет, ничего нет а он сам есть? Его тоже нет Полёт, он летит, в никуда, в ничто, он никто и летит в ничто нет, его нет пустота какая она глубокая, пустота
Нянька обмакнула палец в маленькую рюмку и провела мокрым пальцем по сухим холодным губам, потом осторожно нажав на губы, приоткрыла рот и смазала коньяком язык. Он не пошевельнулся, ресницы не дрогнули, дыхание не сбилось. Тело без души. Что же сотворили с тобой, Рыжий, что решил так уйти? Тогда, прибежав на отчаянный крик Своего Малого, увидев распростёртого на снегу голого мужика, что это Рыжий не поняла, да его и сейчас признать нельзя, а тогда-то она сразу почуяла неладное, но надо было что-то срочно делать, успокаивать, командовать, распоряжаться. Ну, Малого успокоила легко, Милуше с Белёной только мигнула, девки опытные, мужикам работу нашла, бабы тоже все при деле. Но вот когда вошла в кухню, всмотрелась в белое лицо, даже губы в один цвет, пощупала холодное, твердеющее под руками как у мёртвого тело, поняла без Мокошихи делать нечего, не справиться ей с ним. Рыжий всегда был нравным, решил уйти, так уйдёт. А ведь тоже не сам решил, заставили. Бывает, слышала она ещё девчонкой, что может раб вот так в побег уйти, живым куда уйдёшь в ошейнике и с клеймом, а вот так, в смерть случалось, уходили. По-всякому. Шли на управляющего, а то и на хозяина с кулаками, чтоб казнили, а некоторые и вот так: ложились и застывали. И голозадые, редко, но случалось, так же от жизни невыносимой в смерть бежали. И вживую повидать пришлось, даже провожала, принимая решение уходщего, а случалось и останавливать, и возвращать. Всякое бывало. Далеко ты уже, Рыжий, еле дотягиваюсь до тебя, и возвращаться не хочешь. Ох, лишь бы Мокошиха не запоздала.
белая прозрачная пустота он летит, и полёт не радует и не опьяняет летит или падает? В пустоте нет ни верха, ни низа, так не всё ли равно блаженное чувство равнодушия, всё кончилось, он ни о чём не жалеет, ничего не боится, нет ни боли, ни ничего нет пустота, ты совсем не страшная, пустота, я ухожу в тебя, растворяюсь в тебе, ещё немного и меня не будет, совсем, будет только пустота
Лёгкий шум за дверью, чей-то шёпот.
Наконец-то, сказала, не оборачиваясь, Нянька.
Как уж смогла, ответил за её спиной немолодой, но исполненный силы голос. Ну, чего тут? Застыл, мне сказали.
Уходит он, ответила, по-прежнему не глядя на вошедшую, Нянька, еле дотягиваюсь, не слышит он меня.
Как так? Ты ж не в малых силах, удивилась Мокошиха, становясь рядом и сверху, не наклоняясь, разглядывая по-мёртвому неподвижное тело. Ну-ка посмотрю И впрямь непросто. Куда же это он?
Пока до места не дойдёт, вздохнула Нянька, не увидим.
Будем ждать, кивнула Мокошиха, пододвинула непонятно как оказавшуюся в повалуше вторую табуретку и села рядом. Поишь чем?
Глотать не может, Нянька повторила процедуру смазывания губ и языка коньяком, смазываю.
Мокошиха кивнула.
Малого своего этим тогда отпаивала?
Ну да, ещё от евонного деда знаю. Тот тоже был с характером.
Помню, улыбнулась воспоминаниям Мокошиха, но понятливый. Ну, давай, придержим хоть малость, чтоб не так быстро бежал.
Ты дорогу запоминай, попросила Нянька, а то ведь заплутаем, не ровён час.
Нет, строго покачала головой Мокошиха, по этой дороге возврата нет, если и будем выводить, то по другой.
Нянька вздохнула.
Как знашь.
Мокошиха достала из лежащего у стены узла маленькую глиняную плошку, налила в неё тягучей как масло, но тёмной, почти чёрной жидкости из маленькой тоже глиняной бутылки, поставила плошку на тумбочку у изголовья и спрятала бутылку. Нянька кивнула. И почти одновременно в плошке засветился жёлтый огонёк и погас верхний, электрический свет. Теперь они сидели молча и неподвижно. Чуть потрескивал огонёк в плошке, и его отсветы играли на их грибатках.
Падение прекратилось так внезапно, что он даже удивился, ощутив вдруг удар о холодную твердь. Как с парашютом успел он подумать, падая набок и почему-то в темноту
Мигнув, громко затрещал огонёк в плошке, но тут же пламя выровнялось, правда, став чуть красноватым.
Темнота была прозрачной. Да, не серая пустота, не слепящая белизна, а темнота. Где он? Он лежит на твёрдом гладком и холодном. Что это? Это он осторожно повёл руками, ощупывая что? Похоже, лёд. Лёд? Страшная догадка мгновенно обдала тело ознобом, собрав кожу пупырышками. Коргцит?! Мрак вечного Огня, ледяное озеро клятвопреступников, отце- и братоубийц, палачей Так оно оно есть?! И это его судьба?! «Огонь Великий, беззвучно шевельнул он губами, за что?» И ответный хохот, оглушительно грянувший со всех сторон.