Он брёл, вытаскивая ноги из снега, ругаясь и проклиная в голос. И ничего уже не было, кроме злости и понимания, что остановка смертельно опасна. Туман сменился частым мелким снегом, он таял на голове и плечах, стекая по телу неприятными холодными струйками.
Он уже не метался и не стонал, а лежал неподвижно, и только крупная дрожь сотрясала его большое горячее тело. Мокошиха выпрямилась и вздохнула.
Всё? спросила Нянька.
Должно быть всё, ответила Мокошиха. Все Двери прошёл, здесь уже.
Опала и успокоилась вода в деревянной чашке. Мигнул и налился жёлтым светом огонёк в плошке.
А не то что-то, с сомнением в голосе сказала Нянька.
О чём и толкую, кивнула Мокошиха.
Высокая чёрная фигура внезапно возникла из-за снега, загородив дорогу. Он остановился, оторопело вглядываясь в а ведь он уже видел это жёлтое, как у айгрина, лицо с чертами ургора.
Куда спешишь, раб? с ленивой издёвкой спросили его.
А ты кто такой? ответил он вопросом.
После пережитого за Огнём и встречи с матерью ему было уже на всё наплевать, а драка да что он, с этим мозгляком не справится? Да запросто. Переломит хребет, и пусть тот плывёт от водопада до Стиркса и дальше до Коргцита.
Я твой хозяин, ответил желтолицый.
Вот оно! ахнула Нянька.
Оно и есть, сразу став спокойной и собранной, ответила Мокошиха. Он порчу навёл.
Наведённое снимем, твёрдо ответила Нянька.
Давай ты, согласилась Мокошиха. Здесь ты сильнее.
Дрожал и метался, прижимаясь к чёрной жидкости, огонёк в плошке, чуть заметно колыхалась, будто решая, закипеть или нет, вода в чашке.
Нянька выпрямилась, и достала из-под платка деревянную глубокую плошку и маленький кожаный мешочек. Высыпала из него в плошку уголёк, серебряный кругляш и красновато-ржавый камушек. Достала маленькую бутылку и налила в плошку воды. Покачала, чтобы вода омыла, плотно покрыла собой уголёк, кругляш и камушек. Мокошиха кивнула.
Вода с угля, вода с серебра, вода с руда-камня, негромко нараспев заговорила Нянька.
Хозяин?! Ну, нет.
А пошёл ты ответил он, длинно и подробно охарактеризовав адрес, по которому следует отправиться Желтолицему.
Желтолицый кивнул и повторил.
Я твой хозяин, и улыбнулся, показав белые и острые, как у того прозрачного в Коргците, зубы. Ты в моей власти.
Нет, твёрдо ответил он.
Хозяину не говорят «нет», улыбнулся Желтолицый. Но если ты так против, то знай: тебе я выше Огня.
Нет! крикнул он, безуспешно пытаясь вскинуть для удара ставшие вдруг неподъёмно-тяжёлые руки.
Да! засмеялся Желтолицый, Я скажу, и ты убьёшь и предашь. Любого. По первому моему слову. Ты
Желтолицый не договорил. Внезапно налетевшее снежное облако накрыло их, не дав желтолицему закончить фразу. И он выкрикнул прямо в снежную завесу.
Мать-Вода, ты льдом крепка
Лёд? засмеялся, выступая из снежного облака, Желтолицый. Тебе мало Коргцита? Вот лёд! Смотри сюда, раб!
В руке Желтолицего возник большой прозрачный шар с пылающим внутри пронзительно-белым огнём. И он невольно отшатнулся, отступил.
Ах ты, погань голозадая, выдохнула сквозь зубы Мокошиха, чего удумал. Ну, нет, тут наша власть и сила. Ты давай, строго сказала она Няньке, склонившейся над неподвижно застывшим телом, отчитывай его, а я туда.
Сам должен, возразила Нянька. Я подмогну, а ты лучше за поганцем следи, куда побежит.
И то, помедлив, кивнула Мокошиха, два дела за раз не делают. Сейчас его вытащим, а этого и потом найдём.
Нянька молча кивнула, продолжая шептать заклинания.
Белый холодный огонь в шаре приближался, шар рос, закрывая собой весь мир. Сейчас шар станет совсем большим и поглотит его, он уже не может шевельнуться, и пронзительная мёртвая белизна вокруг. Взметнулась снежная завеса, осыпала его и заколыхалась живым занавесом между ним и шаром.
Он обрадовано перевёл дыхание. Но Желтолицый засмеялся, снег опал, и это уже не снег, а белый кафельный пол, и стены. Он в белом кафельном коридоре, и рук не поднять, и перед ним хрустальный шар, за которым, как за льдом Коргцита, гримасничает жёлтое страшное лицо.
Ты в моей власти, раб! торжествующе хохочет желтолицый.
Нет, беззвучно шевельнул он одеревеневшими губами.
Тебе нравится убивать.
Нет
Ты убил ту девчонку на допросе. Молчишь? Ты убил мальчишку-спецовика. Ты убивал в питомнике. Ты убил эту девчонку, шлюшку малолетнюю
Белый шар всё ближе, и нет сил поднять руки и ударить, даже ответить.
Нянька окунула пальцы в плошку и стряхнула с них воду на его потемневшее, налитое кровью лицо. Он шумно выдохнул сквозь зубы. Напрягся, как перед прыжком.
Нет! хриплым натужным рыком выдохнул он. Нет!
Шаг, ещё шаг, сцепить пальцы в замок, поднять руки и коротким замахом, помогая себе всем телом, ударить
Вода с угля, вода с серебра, вода с руда-камня
Давай, парень, ты гридин
Шаг, ещё, сцепленные в замок кулаки вскинуты над головой.
Стой! Стой, раб! Ты не посмеешь!
Посмею! Вот тебе! выдохнул он, падая вслед за руками в «мечевом» ударе.
Вскипает, мгновенно успокаивается и снова вскипает в плошке на столе вода, мечется, словно пытаясь оторваться и улететь, огонёк, налитое кровью побагровевшее до черноты лицо, рвущийся из горла хриплый надсадный рык.
А хоть и перекинется, сказала спокойно Мокошиха, пускай. Потом выведем.
Нянька кивнула, безостановочно брызгая в это страшное лицо водой из своей плошки.
Он не устоял на ногах, упал, повалив Желтолицего и выбив из его рук шар. Страшное оцепенение прошло, и на ноги он вскочил первым, схватил обеими руками шар, ожёгший его ледяным холодом, и с силой опустил на голову визжавшего, как Ардинайл, Желтолицего. Шар не разбился, но Желтолицый заткнулся, и он выпрямился, по-прежнему сжимая в руках шар, ставший большим и тяжёлым, как тренировочный мяч. Быстро, затравленно огляделся в поисках двери. Дверей не было, не коридор, а камера, без окон, без дверей, белый кафель под ногами, по стенам, на потолке. Заперли? Замуровали? Не вмёрз в лёд, так здесь нет! Он поднял шар над головой и с силой бросил в стену. Шар ударился о кафель и разлетелся множеством мелких осколков, больно ударивших его в живот и грудь, полыхнуло, слепя глаза, белое пламя, но стена стена исчезла. Разломилась и рассыпалась, а за ней заснеженный ночной лес, голубой от лунного света, как как туман над рекой, ведущей в Ирий-сад, как платок матери. Лес был живым и не страшным, и даже холод приятным. И он бегом, пока Желтолицый не очухался и не вызвал охрану, побежал туда, в этот лес, домой
Нянька с Мокошихой переглянулись и кивнули друг другу.
С голозадыми пусть хоть что творит, сурово сказала Нянька, а с нашими не смеет.
Не учи, так же строго ответила Мокошиха. Ты его до места доведи, а я поганца отважу.
Дорогу ему закрой, попросила Нянька, а укорот потом уж дадим.
Не учи, уже чуть сердито повторила Мокошиха и зашептала что-то неразборчивое.
Нянька прижала к его губам край плошки с заговорной водой, дала выпить и выпрямилась. Вгляделась в ещё тёмное, но уже спокойное лицо и кивнула.
Чист ты теперь, торжественно сказала она и убрала плошку с угольком, кругляшом и камушком под платок. Иди, парень, совсем ничего осталось.
Снег под деревьями был мягким и пушистым, он проваливался в него по колени, а местами чуть не по пояс. Отчаянно мёрзли руки и ноги, горела обожжённая у Огня и израненная обломками шара грудь, временами кружилась голова, но он упрямо брёл вперёд, без дороги, ничего уже не понимая и не помня, последним осколком сознания удерживая, что ложиться нельзя, что он должен дойти, но куда и зачем неважно, надо идти. Холодно, как же холодно.
Сделала, выдохнула Мокошиха.
Она выпрямилась и сняла височные кольца с ажурными слабо звякнувшими шариками. Зажглась лампочка под потолком и Мокошиха коротким выдохом погасила огонёк в плошке. Стало видно, что чёрная жидкость выгорела до конца, в бутылку слить нечего, и вода в деревянной чашке тоже вся выкипела, только на дне пара капель, которые сразу высохли. Мокошиха забрала обе плошки со стола и отошла к своему узлу, повозилась, укладывая, и вернулась на своё место.