Ги де Мопассан
Весной и другие рассказы
Guy de Maupassant
Au printemps
Sauvée
Les tombales
Le Signe
Les Bijoux
En voyage
© ИП Воробьёв В. А.
© ООО ИД «СОЮЗ»
* * *
Весной
Когда с наступлением первых солнечных дней земля пробуждается и одевается зеленью, а теплый благоуханный воздух ласкает нам кожу, вливается в грудь и как будто проникает в самое сердце, нас охватывает смутная жажда бесконечного счастья, желание бежать, идти, куда глаза глядят, искать приключений, упиваться весной.
Зима была в этом году очень суровая, и эта потребность расцвести опьянила меня в мае, как вино, нахлынула, как волна переливающихся через край соков. Проснувшись однажды утром, я увидел сквозь окно над соседними домами большую голубую пелену неба, пронизанную солнцем. Висевшие на окнах канарейки заливались; горничные распевали на всех этажах; веселый гул поднимался с улицы; и я вышел в праздничном настроении, чтобы пойти куда-нибудь. Прохожие улыбались; дыхание счастья веяло всюду, разливаясь вместе с горячим светом вернувшейся весны. Можно сказать, что над городом реяло дуновение любви, и молодые женщины, проходившие мимо в утренних костюмах, с затаенной нежностью в глазах и мягкой грацией движений, наполняли мое сердце смущением.
Не знаю как и почему, я вышел на берег Сены. Пароходики тянулись вереницей по направлению к Сюреню, и меня вдруг охватило непреодолимое желание углубиться в чащу леса. Палуба катера была полна пассажирами, так как первые солнечные лучи манят вас невольно из жилища, и все двигаются, ходят взад и вперед, заговаривают с соседями. У меня была соседка, какая-то работница без сомнения, миловидная блондинка с локонами; вьющиеся волосы, точно сотканные из света, спускались на уши, доходили до затылка, развевались по ветру и переходили ниже в пушок, такой тонкий, легкий и светлый, что его едва было видно, и тем не менее являлось неудержимое желание осыпать его поцелуями. Под моим пристальным взглядом она обернулась и вдруг опустила глаза, между тем как легкая складка, похожая на готовую появиться улыбку, залегла в углах ее рта, делая видным и там тонкий, шелковистый пушок, который слегка золотило солнце.
Спокойная река расширялась. Знойная тишина реяла в воздухе, и шорох жизни, казалось, наполнял пространство. Моя соседка подняла глаза, и на этот раз, так как я продолжал на нее смотреть, решительно улыбнулась. Она была очаровательна; ее беглый взгляд сказал мне о тысяче неизведанных мною доселе вещей. Я увидел в нем неведомую глубину, обаятельную нежность, поэзию, о которой мы грезим, счастье, которое мы ищем без конца. И меня охватило безумное желание обнять ее и унести куда-нибудь, чтобы шептать ей звучные, как музыка, слова любви.
Я уже готов был открыть рот и заговорить с ней, как вдруг кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся с удивлением и увидел просто одетого человека, средних лет, который грустно смотрел на меня.
Мне надо поговорить с вами, сказал он.
Я сделал гримасу, которую он без сомнения заметил, так как прибавил: По важному делу.
Я встал и последовал за ним на другой конец судна: Сударь, продолжал он, когда наступает зима со своими холодами, дождем и снегом, доктор говорит вам ежедневно: Держите ноги в тепле, остерегайтесь простуды, насморка, бронхита, плеврита. Тогда вы принимаете множество предосторожностей, надеваете фланелевое белье, теплое пальто, толстые башмаки, что не мешает вам проводить всякий раз два месяца в постели. Но когда возвращается весна с ее листвой и цветами, теплыми, располагающими к неге ветерками, благоуханием полей, которое вызывает в вас смутное волнение, беспричинную нежность, то никто не приходит сказать вам: Сударь, остерегайтесь любви! Она притаилась всюду; она караулит вас во всех углах; она расставила свои сети, отточила оружие, приготовила капканы! Берегитесь любви!.. Берегитесь любви! Она опаснее насморка, бронхита и плеврита! Она не прощает и заставляет совершать всех непоправимые глупости. Да, сударь, я утверждаю, что правительство обязано ежегодно вывешивать на стенах большие афиши со следующими словами: Наступление весны. Французские граждане, берегитесь любви! Так же, как пишут на дворах домов: осторожнее, не запачкайтесь! И вот, так как правительство не делает этого, то я заменяю его и говорю вам: Берегитесь любви; они готова захватить вас в свои лапы, и мой долг предупредить вас подобно тому, как в России предупреждают прохожего, у которого отморожен нос.
Я стоял, ошеломленный, перед этим странным незнакомцем и, наконец, внушительно произнес: Мне кажется, что это вас совсем не касается, сударь.
Он сделал резкое движение и ответил: О, сударь, сударь! Если я вижу человека, который готов утопиться, то неужели я должен позволять ему гибнуть? Выслушайте мою историю, вы поймете, почему я решаюсь говорить с вами так.
Это было в прошлом году, в это же время. Прежде всего я должен вам сказать, сударь, что служу в морском министерстве, где наше начальство, комиссары, эти канцелярские крысы, так чванятся своими офицерскими погонами, что обращаются с нами, как с матросами. Ах, если бы все начальники были штатскими! но возвращаюсь к рассказу. Итак, я увидел из своей канцелярии кусочек ярко голубого неба, по которому летали ласточки; и меня среди моих черных папок охватило желание танцевать. Жажда свободы заговорила во мне с такой силой, что, несмотря на все свое отвращение, я пошел к своему повелителю. Это был маленький, вечно злой брюзга. Я сказался больным. Он взглянул мне прямо в лицо и крикнул: Я не верю этому, сударь; но все равно, убирайтесь! Неужели вы думаете, что канцелярия может, работать с такими чиновниками! Я дал тягу и вышел к Сене. Была такая же погода, как сегодня: я сел на катер, чтобы проехаться в Сен-Клу.
Ах, сударь! мой начальник обязан был не отпускать меня!
Мне казалось, что душа у меня распускается под лучами солнца. Я любил все: пароходик, реку, деревья, дома, моих соседей, все. Мне хотелось поцеловать что-нибудь, что бы то ни было: то любовь расставляла западни.
Вдруг в Трокадеро на палубу вошла молодая девушка с маленьким свертком в руке и села против меня. Она была красива, да, сударь, красива; удивительная вещь: женщины кажутся нам лучше, чем они есть, в хорошую погоду, ранней весной; они опьяняют, в них есть какие-то чары, что-то особенное; точь в точь, как вино, когда его пьешь после сыра.
Я смотрел на нее, и она также смотрела на меня, но только время от времени, как ваша соседка сию минуту. Наконец, после того, как мы насмотрелись друг на друга, Мне показалось, что мы достаточно знакомы, чтобы завязать разговор, и я заговорил с нею. Она ответила. Она была решительно очень мила, как и все окружающее. Она опьяняла меня, дорогой мой! В Сен-Клу она сошла, я последовал за ней. Она должна была отнести заказ. Когда она вернулась, пароход уже ушел. Я пошел рядом с нею, и разлитая в воздухе нега заставила нас обоих вздыхать.
Как хорошо теперь в лесу, сказал я.
Она ответила: О, да!
Не пройтись ли нам, мадмуазель?
Она бросила на меня украдкой быстрый взгляд, как бы для того, чтобы лучше определить, чего я стою; потом, после минутного колебания согласилась. И вот мы пошли рядом по лесу. Под еще редкой листвой, высокая, густая, ярко зеленая, точно покрытая лаком трава была затоплена солнцем и полна маленьких животных, которые также любили. Везде раздавалось пение птиц. Тогда моя спутница, опьяненная воздухом и ароматом полей, стала бегать и прыгать, я также побежал сзади, подпрыгивал подобно ей. Иногда, сударь, превращаешься в дурака! Потом она стала напевать множество вещей: арии из опер, песенку Мюзеты. Песенка Мюзеты! Какой поэтичной казалась она мне тогда. Я чуть не заплакал. Как кружит нам головы весь этот вздор: никогда не женитесь, послушайте меня, на женщине, которая поет на лоне природы, в особенности, когда она поет песенку Мюзеты!