чтоб в мороз согревали, тебя укрывая от ветра.
в суете отыскать и себя, и друзей, и любовь
я желаю!
вот огни: переливы и отблеск фонарного диско,
голубой огонёк, голубая мечта. пусть желанья сбываются редко.
быть счастливым, быть стойким и быть в окружении
близких.
и однажды увидеться вновь, и обняться неистово крепко
желаю!
наш дом
мир устроен по маленькопринцевскому завету.
проснулся, умылся сам, свою убери Планету.
Планету буквально, передай всем своим знакомым,
что дом есть не просто стены, телевизор, кровать, балкон и
кухня тесная, на которой сидишь, сужаясь,
глядя в вечер, развод заливая водкой. пока за окнами проезжают
полчища перепуганных эгоистов.
скажи им: чтобы душам было спокойней, в мире должно быть чисто.
чтобы белый песок оставался белым, а море синим,
чтоб не злиться, думая: боже, ну что за свиньи,
и свинячить тоже, от прочих не отличаясь.
всё вокруг наш дом,
мы за него в ответе.
то есть: мы за него отвечаем.
ускакала вечность
город обледенел и скалится.
ой, да ладно! что вы помните о морозах, у вас плюс тридцать!
но от этого только хуже! сердце города ледяное пяльце,
хочется шарф затянуть потуже,
невозможно остановиться.
да и вряд ли поможет. поздно.
стук в груди самолетам вторит.
ой, да ладно! всем бы ваши проблемы, лежать под пальмой,
называя себя несчастным. не в однушке, а возле моря.
неприкаянность, непричастность.
ваш запрос отклонён. извините, нам очень жаль, но
узких троп затянулись кольца.
город в сети поймал и душит. ой, да ладно? ну что вы, ладно
что мы знаем о равнодушии?
ничего уже не вернётся.
мы по-новому всё наладим.
столько сил. ускакала вечность.
постарели души на сотню с лишним. ой, ну как же ну правда, как же?!
мы пока ещё еле дышим.
но, конечно же, станет легче.
отдохнём, отоспимся, и всем покажем.
новогоднее письмо
пожалуйста, сделай так, чтобы вся эта боль исчезла,
о чем мне ещё просить. жизнь любительница хентая,
а мы пассивы. я верила, что состою из боленепроницаемого железа,
верила, что справляюсь, но кровь не снег,
кровь, в отличие от него, не тает.
стекает, скапливается в морях, насыщает реки и океаны,
Дедушка Мороз, даже в пустынях, где нет оленей, одни верблюды,
от тропических лесов до джунглей, на затерянных островах, в саванне,
всё, чего в преддверии нового года хочется людям:
мира.
не-миру не видно конца и края. бесконечное садомазо,
зло потирает лапки, как в шоколаде вывалявшаяся муха.
Дед Мороз, если ты не вымер, как динозавр, если ты не кончился от маразма,
принеси нам спокойный год.
мне самой ничего не нужно.
только пусть закончатся войны, насилие и разруха.
остальное найдётся
наше тихое место в глуши. ну, допустим, на юге,
в доме пахнет анисом и манго, и города грохот не слышен.
мы всё так же ворчим и скрипим, и не видим в округе
никого, кто бы был равнодушным и лишним.
мы всё так же дымим, забираясь с романом и ромом
на широкое ложе, покрытое хлопком и шёлком,
и река укрывается в роще, и весна предвещается громом,
и искристое счастье течёт сквозь межшторную щелку.
мы всё так же одни, только стол, за которым работа,
только книги и кактус, и, может быть, маленький пёс,
без напрасных часов ожиданий, без попыток поймать хоть кого-то,
кто бы нас от самих же (поломанных, грустных) увёз.
только день, только жизнь. только юг, только тихое место в дали.
мы всё так же отчаянно рвёмся к свободному месту под солнцем.
пожелай нам, чтоб мы всё на свете смогли,
что зависит от нас.
остальное найдётся.
я почти забыла глаза тирана
не болите, глупые старые раны,
нечего раздражать меня, я почти
справилась и забыла глаза тирана,
я из памяти стёрла, как бился тогда в груди
рваным ритмом этот никчемный орган,
у которого ни совести, ни ума.
насос отвечает за то, в кого быть влюблённой,
нет, спасибо, я лучше теперь сама.
даром, что ли, вложены логика и рассудок,
руководствоваться порывами, а потом страдать?
никогда я больше уже не буду
слепо висельника тащить в кровать.
как дрожала в углу, раздетая,
в страхе съеживаясь в комок.
но теперь его ждёт вендетта.
как он мог, боже, сколько же боли,
да как он мог?
башня
на рассвете все ещё выворачивает от тошноты,
и сжимаются стены, и рот разрывается стоном.
когда кто угодно рядом, но только не ты.
когда больше нет ни одной силенки, чтоб быть влюблённым.
я пропил все и гармошку, и печень свою, и зарплату,
выменял все, пальто заложил в ломбард,
в пух и прах проигрался с чужими в карты,
я нищий, и я этому, знаешь, рад.
дразнить меня станешь рублем ли, телом своим невинным,
доведёшь до икоты, до срыва, до сумасшествия.
когда ты ушла, я жил как на поле минном,
где каждый шаг мне твердил о последствиях.
выбрал не то, предал, сломал, разрушил.
башня в картах таро мне сулила распад структуры.
я был идиотом, ты была самой лучшей.
я жил как во сне, я вёл себя как придурок.
пусть я недостоин, и крик изнутри молитвой
станет, но никогда не достигнет желанной цели,
я все потерял, увяз в долгах и кредитах,
знаешь, мне дышится легче, но как-то уже еле-еле.
не искать от добра добра
не искать от добра добра, делать все безвозмездно.
как бы так объяснить, что после полсотни шансов
начинает казаться, что все твои действия бесполезны,
как и все старания, ссоры и агитации.
как бессмысленны и несбыточны обещаю,
я исправлюсь, в этот-то раз будь уверена.
ожидания медленно, но неизбежно нас разрушают,
взамен выстраивая новые барьеры да стены.
так что делать, не оглядываясь назад, ничего не ждать,
приходить на помощь, если был крик «спасите».
добро возвращается, будет ниспослана благодать.
и разносятся по миру молитвы, написанные на санскрите.
предрождественский сдвиг
это не что иное, как предрождественский сдвиг,
в мире абсурдном лишь искаженные тени,
время водой протекающих труб капает мне на темя,
дух керосиновой лампы взметнётся на миг,
чтобы опасть и остаться лужей под батареей,
не исполнив даже самых простых из моих желаний,
трассы гул громкий шевелит моими ушами,
все будет отлично, поскольку дело не в вере.
дело в том, что скрестились миры, и отсюда
видно, как кто-то сидит за столом, составляя свой план
и пускает это просто рождественский сюр и обман,
непременно случится сегодня какое-то чудо.
мир изменят слова
как адреналиновый шот, как заряд кофеина,
как удар под ребро, как улыбка маньяка.
вижу сон, там все та же картина
человек затевает драку.
ус китовый струной, жиром смазаны бочки,
часовых отозвал кто-то хитрый, ему невдомек,
что когда человека так лупят по почкам,
он грубеет, он станет жесток.
я смотрю в этот сон, перерезав шторные вены,
я срываю гардины и мчусь ему на подмогу.
подхожу к человеку, и плотно сжимаются стены,
потерпите, прошу, потерпите немного.
ну чего вы кричали, ну кто не давал спокойно
отвернуться, уйти промолчав, не влезать?
смотрит так, что становится больно,
вытекает из глаза старых домов слеза.
вижу только себя, и внезапно становится ясно
это я, все мечусь и ору, люди требуют зрелищ.
не могу промолчать, потому что тогда все напрасно,
мир изменят однажды слова, ты мне веришь?
слишком зависла
«чтобы богу не показалось,
что мы в этом мире слишком зависли»
Сплин
после самой тёмной ночи
так догнала меня твоя пуля
«как я любил, так я теперь и ненавижу,
а пуля летит прямо к тебе, пуля всё ближе»
Аффинаж
так догнала меня твоя пуля, ни о чем не спрашивая,
вынесла содержимое черепной коробки,
если честно, я думала, будет страшно,
но было просто громко.
я видела танец, предсмертный танец,
что исполняла пуля, как она насвистывала,
подпевала ветру, как извивалась,
то ли рок-н-ролл, то ли твист был.
смотрела без страха, не отклонялась,
в мыслях даже не было увернуться.
если выпущена пуля, то у неё есть право
до цели намеченной дотянуться.
у тебя есть право стрелять и ранить,
плевать мне в душу, смеяться звонко.