А ловко это самое лектричество жарит! Совсем как бы дневной свет! восклицает извозчик. Тут гостинодворы за посмотрение его денег страсть что соберут! Эх, господа апраксинцы, как же это вы так такое дело супротив гостинодворов опустили! обращается он к купцу.
Небось не опустим! Охулки на руку не положим, отзывается купец. Электричество опустили, так какой-нибудь другой фокус придумаем. Апраксинец никогда гостинодвору переду не даст. Не те времена. Ноне и у нас, на Александровской линии, современность-то поняли и очень чудесно знают, где раки-то зимуют. Гостинодвор новое лектричество в заманку пустил, а мы, апраксинцы, при старом газовом рожке живую ученую облизьяну показывать будем, а нет орган с музыкальными колоколами в лавке поставим, да еще патреты Наума Прокофьева вот что чуму выдумал на оберточной бумаге пропечатаем. Вот тогда и посмотрим, чья возьмет: гостинодворская или апраксинская. На ученую-то облизьяну, которая ежели при органной музыке разные артикулы выкидывает, лестнее покупателю смотреть, чем на лектричество.
Я так слышал от одного барина, что во французских заграницах еще лучшую модель насчет этой самой заманки придумали, прибавляет чуйка. Там такие суровские лавки свое существование имеют, что при них буфет на манер как бы в трактире. И как только мужчина что купил сейчас ему задарма и в презент рюмку водки подносят, а ежели барыня женскую сладость либо чашку шиколаду; младенцу леденец сахарный, а которые мужчины ежели из непьющих, то даровая сигарка преподносится. И называется это у них торговля с угощением.
Что ж, это дело хорошее, можно бы было и нам такую штуку завесть, согласился купец, да ведь патентами замучают. Трактирщики такую на тебя раскладку нагрузят, что небо-то с овчинку покажется! И распивочные подай, и раскурочные внеси, водочно-настоечные отдельно уплати, городские, общественные, добавочные, прибавочные, экстренные, особенные смотришь: семь шкур и сдерут. Нет, нам это не рука! Облизьяна с органом много лучше! Та без акциза.
Купец плюнул, запахнул шубу и со злостью пошел своей дорогой.
Еще свет Яблочкова
Площадь Александринского театра освещена на пробу электрическим светом Яблочкова. Тут же мелькают газовые фонари и кажутся совсем блеклыми. Как водится, останавливается народ и толкует.
Однако это самое электричество-то повсюду пущают!
Дешево, оттого. Газ все-таки из каменного угля делается, а этот из простого самоварного угара.
Из самоварного угара? Ловко же придумали! А допреж нынешней зимы об этом электричестве что-то не было слышно. Все мингальский огонь шел.
С приезда китайского посольства он. Китайцы его в бочках сюда привезли, чтоб газовому обществу подрыв
А как же говорили, что Яблочков придумал?
Да ведь Яблочков китаец и есть, только в нашу веру крещенный. Ведь у них все равно как у жидов: как перекрестится, так сейчас косу долой и русскую фамилию принимает.
Так. То-то видел я партрет евонный. В «Стрекозе» пропечатан. Так он при всем своем косматии обозначен. Уж и волосья отросли.
Порядок известный. Уж коли мухоеданство побоку, то и головобритие оставь, и лошадятину брось жрать, и жен своих разгони да при одной жене останься, а то опять в старую веру прогонят.
Поди ж ты, какая вещь! Простой самоварный угар, а как горит! На газ-то и не взглянешь.
Да, вот простой угар, чад, а нынче в дело идет. Нынче всякая дрянь на потребу. Прежде вон в Чекушах около кожевенных заводов целые горы дубильной корки валялись и только просили заводчики всех увези, мол, ее куда-нибудь на Голодай, а ноне по два целковых за воз продают. Говорят, что какие-то немцы начали из этой корки леденцы кондитерские делать.
Наука! Ничего не поделаешь! Да и не одни немцы! Вот трактирщик Ротин мусор по помойным ямам стал сбирать, жжет его в какой-то особенной печке, и что ж ты думаешь? Фарфоровая и стеклянная посуда у него выходит. В газетах было писано, я не вру. Говорят, что на прошлой неделе такое потрафление: жжет он одну помойную яму глядь, а у него в печке графин с четырьмя рюмками стоит.
С водкой? спрашивает кто-то.
Ну вот! Уж и с водкой. Будет с тебя, что и так граненый графин с рюмками.
Да С каждым годом народ-то умудряется все больше и больше протягивает купец. Чего доброго, опять задумают строить Вавилонскую башню до небес.
Да ведь Вавилон-то, говорят, провалился сквозь землю за это.
То Содом. А Вавилон и посейчас стоит, только там безъязычные англичане родятся. Так я опять об дряни-то. Мы вот в Апраксином переулке живем. Так у нас по квартирам ходил один немец и деревянные катушки из-под ниток сбирал. Спрашивали тут у нас, на что ему эти самые катушки. «Мыло, говорит, из них варить буду».
Знаю я этого немца, слышен голос. Он, окромя того, сургуч с конвертов сбирает. Только про сургуч он нам сказывал, что на такую потребу, чтоб родителю своему памятник на могилу отлить. Проклял, вишь ты, его родитель евонный вот он, чтоб заклятие с себя снять, и сбирает ему сургуч на памятник. Еле ходит немец, словно на тараканьих ногах, и совсем нутром помутившись от этой анафемы.
Помутишься! Родительская анафема хуже семи лихорадок измает. А то вот, господа, есть такие люди, что билеты от конки сбирают.
Это в лекарство. Те от груди пьют, чтоб мокроту гнало. Заварят как бы чай и пьют.
Вовсе и не в лекарство, вовсе и не от груди. А дело в том, что англичане в газетах объявили, что кто десять миллионов билетов соберет и в город Англию предоставит, тому они хмельные острова отдадут.
Какие хмельные острова?
Мадерные. Где мадера и ром делается. Отняли они их от турок да стали замечать, что очень уж спиваться с кругу начали и совсем от делов отбились, так вот, что себе не мило, то попу в кадило.
Вы это про билеты конно-лошадиной дороги? слышится вопрос.
Про них самых.
Вот не в ту жилу и попали. Англичане такой интерес держут, чтоб тридцать миллионов почтовых марок собрать! Что им конно-лошадиные билеты! Какой в них вкус? А кто тридцать миллионов марок сберет и представит ихнему банкиру, то банкир сейчас жениться обещался. Триста миллионов у него.
А ежели мужчина предоставит?
Эта публикация только для женского пола относится. Одна гувернантка сбирала. И уж совсем было собрала, осталось всего каких-нибудь полсотни собрать вдруг пожар, и все прахом пошло! Сразу с горя рехнулась, и такая штука, что в одну ночь у ней полголовы с отчаяния поседело: одна половина черная осталась, а другая как лен белая.
Дозвольте узнать, с чего это опять сегодня лектричество зажгли? спрашивает какая-то женщина.
Лектричество-то с чего палят? А сегодня в манеже, на конской выставке медали лошадям раздавали, ну вот по сему случаю и зажгли.
Лошадям медали? Да что вы, батюшка! Не хотите ответить, так не надо.
Что ж тут удивительного? Откуда вы приехали? Ноне и телятам медали давали. Вон будет цветочная выставка, так и на древеса навесят. Какая-нибудь камелия в цвету и будет в серебряной или золотой медали.
Ах эдакие А я думала Ну, пардон.
Ничего-с. Окромя того, почетное гражданство лошадям раздавали.
Почетное дипломство, поправляет кто-то.
Все равно: что дипломство, что гражданство. Все-таки почет большой. Уж та лошадь, у которой почетная бумага, ее в солдаты не возьмут, она от конской повинности освобождена.
И купцы получали?
Купцы. То есть опять-таки купеческие жеребцы. И такое торжество в буфете на выставке было, что страсть! Одного рысака на радостях начали даже шампанским поливать.
Через Невский по направлению к памятнику Екатерины переходят молодой человек и девушка.
При керосине я имел любовное объяснение, при сальной и стеариновой свечке тоже, раз даже и при восковой покусился; при газе былое дело, при бенгальском огне то же самое, теперь позвольте мне при электрическом свете свое сердечное откровение сделать. Авось чрез это самое моя пламенность удачнее будет, говорит он.