И вы не откроете мне содержимое письма?
Знаете, что отличает мудрого правителя от только севшего на престол юнца?
Отец, подойдя к стеллажу, нажал на вторую книгу. Скрипнула стенка, стеллаж поддался, открыв тьму. Я во все глаза глядел и запоминал. Неужели потайной ход?
Ничего. Оба умрут, если им вонзить нож в спину. Идите, слуги не должны видеть вас в изорванном платье. И так достаточно слухов, с усмешкой закончил император.
Мать сделала церемониальный поклон, поджав губы, взяла письмо и зашла в темный ход. Отец отпустил книгу стеллаж тут же встал на место. И все. Никаких следов, ничего Я заерзал. Было очень неудобно, и, кажется, пришла пора мне ползти в другое место.
Император Таррвании подошел к окну и задумчиво произнес:
Стоит ли ей доверять Винсента с таким своеволием? В конце концов, та поездка слишком сильно повлияла на юнца. Дурная кровь нашла выход
Отец внезапно оборвал себя на полуслове и осторожно принюхался. А затем повернулся в мою сторону.
Сердце пропустило удар.
Я попятился, руки заскользили, подбородок ухнул вниз, разбиваясь до крови о камень, тело клубком покатилось назад.
Только не шуметь, только бы не шуметь!
Отбив все точки на теле, я наконец остановился, больно врезавшись в стену. Руки саднило, нос сильно ныл, а во рту чувствовалась кровь. Она текла и текла, не останавливаясь, а язык болел Прикусил. Глаза подозрительно щипало. Шмыгнув носом, я решил идти в любую сторону, куда-нибудь. Наверное, хуже уже не будет. Живот опять заурчал
Вывалился я через жутко много оборотов, расчихавшись и не чуя под собой ног, рук, прямо в какую-то каморку всего лишь прислонился к стенке, а она поддалась и опрокинула меня внутрь. Я сделал шаг, отодвигая перед собой бочку, прямо мне на голову с треском рухнуло что-то очень длинное.
Но я не плакал. Стражи не плачут! Зато чихнул, сразу несколько раз, потому что в воздух поднялось огромное количество пыли.
А оглядевшись, понял, что это чулан для прислуги. Узкий, маленький, и, видимо, сюда давно никто не заходил паутина свисала с углов, опутывала стены, кружевом переливалась на метлах. Вот и дверь какая-то почти черная (в белом дворце-то!) и почти слившаяся с такими же черными стенами. Попытался открыть ее, но ручка не поддавалась. Пыхтя и напрягая оставшиеся крохи сил, я повис на ней.
Не поддалась.
Я решил подпрыгнуть и опять повиснуть, и лишь тогда медленно-медленно, с жутким скрипом ручка опустилась вниз. Дверь застонала, опрокидываясь на меня. Радостно распахнув ее, я оказался в одном из узких коридорчиков, увешанных портретами. Оглянулся портрет моего пра-пра-пра-какого-то-там-дяди рыжим самодовольным пятном полностью перекрывал дверь. Щелкнув, дверь вернулась на свое место, а рука дяди медленно поднялась вверх.
Ого! Да это же самый настоящий тайный ход! Интересно, а тот, куда зашла моя мать, связан с этим? Или нет?
Я побрел по коридору, но не успел додумать мысль, как нос к носу столкнулся с презлющей нянюшкой, которая, охнув и запричитав, потащила меня к вечернему омовению.
Ваше Высочество, ну как же так! Сколько оборотов искали вас, думали уже сообщить светлейшим! Что ж вы так не щадите нас!
Я сопротивлялся стражей никогда не стали бы так тащить на какое-то омовение! На что подоспевшие младшие нянюшки сказали, что доложат матери о черных-пречерных штанишках. Пришлось подчиниться.
Желудок тем временем еще раз жалобно заурчал. И ужин давно прошел
Нянюшки долго-долго оттирали грязь, въевшуюся даже в кончики рогов. Жесткой щеткой прошлись по спине, мягко и ласково нанесли мази на синяки. Старшая, матушка Шэлли, посадила меня к себе на колени и стала расчесывать еще мокрые волосы и напевать колыбельную. Она всегда ее пела, сколько вот я помню себя, всегда. И ее нежный голос всегда наводил такую дремоту Подавить зевок не получилось.
Она погладила меня по щеке и, взяв за руку, повела к кровати. Единственная лампа слабо освещала задернутые темнотой окна, шкаф, на полках которого стояли точно выполненные фигурки имперцев, три зеленых дракона и горстка мятежников, ученический стол, который мне понадобится сразу же после сезона дождей, тумбу из белого дерева и мягкий зеленый ковер на каменном полу. Старый Ух-ух плюшевый зеленый дракон и моя первая игрушка спал, закутавшись в одеяло. Я встал рядом с кроваткой и достал его, вновь зевнул. Ух-ух блестел недоверчивыми глазами-пуговицами. Младшие нянюшки взбивали перину, пока матушка Шэлли надевала на меня ночную рубашку.
А затем воркование матушки Шэлли прервал громкий и противный вой. Кровь прилила к щекам, лоб покрылся испариной. Клятый драконами живот! И опять, громко-громко, противно-противно и утробно он заурчал. Матушка махнула рукой, отпуская нянюшек, те поклонились, сверкнув витыми рогами (целыми тремя!), и закрыли двери в покои с другой стороны.
Ваше Высочество, вы сбежали от нас и пропустили ужин. А ведь вы знаете, что, согласно установленным правилам, отдельные приемы пищи запрещены. Ласковый голос матушки внезапно пропитался горечью, отчетливо оседавшей на моем языке с каждым словом.
Я угрюмо посмотрел на нее:
И ладно! Потегплю до утга. Мне уже почти пять лет, я не маленький, чтобы хныкать из-за голода.
Ваше Высочество, мы готовы всегда вам служить. И разделять все игры и радости. И я бы хотела, чтобы вы понимали, какая ответственность наступает после любого вашего поступка хорошего или плохого.
Я зевнул. Скука скучная эти разговоры
Матушка Шэлли сунула руки под фартук и неожиданно вытащила сверток. Я впился в него взглядом. Промасленная бумага и неожиданно дразнящий ноздри аромат рот наполнился слюной, а животик пронзила сильная боль, и он опять заурчал.
Ешьте, Ваше Высочество, ешьте, тихо сказала матушка Шэлли.
Я с жадностью разорвал упаковку и почти рыча впился в ароматный круглый хлеб, щедро покрытый белой сладкой посыпкой. Он таял во рту с каждым кусочком, блаженное насыщение постепенно унимало резь в животе. Покончив с остатками и слизав все крошки с пальцев, я с благодарностью взглянул на матушку Шэлли. В ее глазах почему-то стояли слезы.
Запомните, Винсент, это. Я растила в вас лучшее. Вам всего пять лет, но растете и созреваете вы быстрее сверстников. Я надеюсь, вы запомните это и не растратите понапрасну огонь вашей души Несмотря ни на что.
Внутри поднялось что-то смутно-неприятное.
Матушка, почему вы плачете?
Она быстро утерла слезы и, погладив меня по голове, осенила знаком зеленого богодракона подняла три пальца и начертила круг.
Я не плачу, Ваше Высочество. Это просто усталость. Ложитесь спать и не забудьте вознести прошение Эарту.
А вы не сможете остаться посидеть ночью? быстро спросил я. Мои ладони вспотели, пока слова срывались с губ.
Лишь бы осталась, вот бы осталась, останься!
Вы же знаете, Ваше Высочество. Это приказ императора от самого Кровавого утра никаких слуг в покоях императорской семьи.
Она сдержанно поклонилась, совершенно не сбив светлые локоны, убранные в высокую прическу, задула свечи и вышла, закрыв дверь и оставив меня изнывать от ужасно противного чувства, от ожидания известного и неизбежного.
Оставила меня трястись от страха.
Тишина накрыла темным покрывалом. Моя дрожь становилась все сильнее. И шепоты, шепотки кругом, везде, из всех углов, шепотки и голоса:
Раз-два-три-четыре-пять, она идет с тобой игра-а-а-ать
Вас не существует, прошептал я в ответ и бросился к алтарю Эарта.
Он был установлен прямо возле кровати золотой дракон с зелеными глазами и два драконьих камня под ним. Я быстро произнес, почтительно стоя на коленях:
Эарт, исполни мою молитву! Стражем мне не быть, знаю, но хотя бы избавь меня, прошу, от той, кто стоит всегда рядом.