Зачем, ну зачем, она только согласилась. Так невежливо напрашиваться в гости, надо было остановить Женю, объяснить. В висках забился метроном, предвещающий мигрень, как всегда, в минуты сильных душевных терзаний и переживаний. Лада суетливо открыла сумочку в поисках спасательной таблетки. Если сразу не выпить, то бессонная ночь обеспечена. Лекарство не находилось, коварная сумка выскочила из рук и с глухим стуком упала под ноги. Нехитрые женские мелочи разлетелись, как осколки, в разные стороны. От обиды слёзы брызнули сами собой, откуда-то из груди поднималась волна жалости к себе, такой недотёпе.
Лада, что случилось? прошелестел тихий Толин голос где-то над ухом. Почему не заходишь?
И так нестерпимо ей стало себя жаль, что она вдруг уткнулась в незнакомое, пахнущее бензином и нагретой на солнце рубашкой плечо и заревела навзрыд, как маленькая девочка, потерявшая что-то бесконечно дорогое. Так они и стояли в темном коридоре. Толя молча поглаживал плачущую Ладу по голове, иногда перебирая прядки, как отец когда-то. Не утешая, а просто давая выплакаться.
Прости, развела сырость, сама не пойму, что на меня нашло, через пару минут, успокоившись, пробормотала Лада. С возрастом сентиментальной дурой становлюсь, даже неудобно перед тобой.
Она отстранилась от соседа, не смея взглянуть на него.
В следующий раз, когда захочется поплакать, приходи к нам, в его голосе почувствовалась улыбка. А теперь давай-ка, Ладушка-оладушка, умываться и к столу. Мы уже заждались.
Толя быстро собрал рассыпанные вещи в сумочку, взяв Ладу за плечи, подтолкнул её к ванной комнате, включил свет, а сам отправился на кухню ставить чайник.
Холодная вода обожгла раскрасневшееся лицо. Оказывается, оно пылало от стыда. Зеркало над раковиной продемонстрировало распухшие от слёз глаза, шмыгающий нос. Господи, дура, ну что же она за дура. Надо же было так себя подставить с этой дурацкой сумкой. Ещё раз сполоснув лицо и аккуратно промокнув его полотенцем, Лада сделала три глубоких вдоха и решительно вышла из ванной, направившись в комнату. Там, судя по восторженным возгласам Жени, что-то происходило.
Квартирка была небольшая, обычная двухкомнатная хрущевка, но чувствовалось, что хозяева любят свой дом. В коридоре стояла тумба для обуви, на её боках красовались выпиленные чьей-то умелой рукой сказочные мотивы. Противоположная стена вообще заставила Ладу охнуть от удивления: на ней висело огромное, во весь рост, зеркало в оправе, словно собранной из разных коряжек, веточек, шишек, да так ладно детали были притерты друг к другу, что казалось: раму вырастили в таком виде. Сразу вспомнилось: «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?»
Из комнаты вынырнул Женя.
Лада, ну, где ты ходишь? но, увидев её восхищённый взгляд, он понимающе подмигнул.
Скажи, здорово! Сразу видно, мастер делал. А знаешь кто? и не дожидаясь ответа, хлопнув себя по бокам, выдал, Толя. Пошли скорее, я тебе ещё его работы покажу, закачаешься, Женя схватил её за руку и потащил в комнату.
Толину маму, Валентину Михайловну, Лада не видела достаточно давно. Когда они учились в школе, она состояла в родительском комитете и запомнилась очень активной, весёлой женщиной. С удовольствием ходила с классом во все походы, участвовала в подготовке школьных конкурсов и праздничных мероприятий. Кем работала Валентина Михайловна, никто не знал, казалось, что Толина мама была свободна в любое время суток.
Отец Анатолия погиб рано, вспомнилось, как в седьмом классе во время какого-то урока в кабинет заглянула классный руководитель и вызвала Толю. После чего он собрал вещи, вышел, а обратно вернулся только спустя пару недель с потухшим взглядом.
Раньше Валентина Михайловна всегда шутила, что её муж главный пожарник города, потому что его вызывали на каждое серьёзное возгорание, как будто не могли без него обойтись. Последний пожар оказался роковым. Толин отец спасал детей, от страха забившихся под кровать, когда взорвался газовый баллон, который, как позже выяснилось, стоял на кухне.
«Странно, думала Лада, прошло каких-то двадцать пять лет, а те события, как и вся школьная жизнь, словно присыпаны архивной пылью, забыты и спрятаны. Хотя, именно там были друзья и беззаботное счастье». Тут Лада очнулась от мыслей и осознала, что стоит посреди комнаты, рассеянно глядя на Валентину Михайловну.
Ох, простите, пожалуйста, виновато ойкнула она, сегодня вся в своих мыслях. Добрый вечер, мама Валя, улыбнулась сидящей в кровати женщине.
Здравствуй, Ладушка. Помнишь ещё школьное прозвище? Давно меня так не называли.
Трудно было узнать в этой худенькой, словно прозрачной, седой старушке их энергичную «маму Валю». Только блеск в глазах остался прежним, да звонкий смех, который заражал своим задором.
С кухни появился Толя, неся большой резной деревянный поднос с конфетами и пряниками. Женя лихо подвинул журнальный столик к кровати, а также пару низких кресел.
Толя, давай мой любимый сервиз достанем. Давненько он свет не видывал, Валентина Михайловна раскраснелась от радости, снова превратившись в прежнюю маму Валю, деловито отдающую команды бестолковым школьникам.
Пока все суетились, расставляя красивые фарфоровые чашки, накрывая на стол, Лада потихоньку ходила от стены к стене, разглядывая фотографии. Их было много: одни старые чёрно-белые, пожелтевшие от времени, другие сравнительно недавние, цветные. Целая жизнь, оставившая яркий след. Даже эти замершие карточки несли печать счастья, мира и радости, наполнявшие Толину семью. Вот он, ещё голоногий и нескладный мальчишка, с отцом на рыбалке. А тут все втроем в городском парке. Чёрно-белые фотографии, видимо, с лицами бабушек и дедушек, более сдержанные, но на всех лежит отпечаток душевного спокойствия.
Ух, ты, оказывается, здесь и Ладина карточка имеется. На ней Толя держит её на руках. Когда она сделана? В памяти начал всплывать кусочек жаркого мая, конец учебного года, когда директриса решила провести «Весёлые старты» для старшеклассников. На одном из этапов нужно было пробежать, неся на руках одного из членов команды.
Прости, что упал тогда, Толино дыханье слегка колыхнуло прядь за ухом.
Да что ты, рассмеялась Лада, это того стоило. Помнишь? Мы же выиграли! А упали только за финишем.
Я тогда подумал, что сломал тебя, лежал и не мог набраться смелости встать. А ты вдруг, как кузнечик, выскочила из-под меня и давай орать, что мы выиграли. Ура!
Лада стояла спиной к Толе, но чувствовала его улыбку. На душе от воспоминаний потеплело, расцвело что-то. С плеч упала тяжесть стеснения, уступая место ощущению уюта.
Вечер пролетел незаметно. Женя оказался удивительным рассказчиком, сыпал забавными историями об обычаях из разных частей света. Мама Валя иногда вступала с ним в дискуссию, но чаще спорила, потому что уж слишком его рассказы походили на выдумки. Однако Женя хорохорился, как индюк, и, расхаживая по комнате туда-сюда, возбуждённо пытался доказать свою правоту. Ещё играли в «крокодила», нахохотались от души, да так, что Женя грохнулся со стула.
Лишь около полуночи Лада спохватилась, что уже поздно, пора бы и честь знать. Валентина Михайловна сначала сопротивлялась, не хотела отпускать их, но потом согласилась: ей нельзя нарушать режим, иначе завтра организм накажет головной болью. На прощанье Лада искренне обняла Толину маму, а та прошептала: «Приходи иногда, девочка. Ты приносишь радость в наш дом». Толя вызвался проводить соседей в столь поздний час.
Стояла тихая летняя ночь. Они шли по тёмной улице, освещаемой лишь светом, струящимся из редких окон. Город уже спал. Огромная серебристая луна выставила один бок, словно молодая царица, возлежащая на небесном бархате.