Евгений Семенович, секретарша заметно нервничала, даже чуть не сбила со своей блузки нарядный галстук-бант, размахивая руками. Планерка для журналистского коллектива перенесена, а вас ждут в ленинской комнате. Давайте я ваш плащ повешу.
Спасибо, Валечка, поблагодарил я, понимая, что пахнет жареным. Впрочем, как оно и ожидалось.
Я отдал секретарше верхнюю одежду, вышел в коридор и, свернув направо, сделал несколько шагов в сторону ленинской комнаты. Той самой, которую в будущем станут использовать как конференц-зал. А сейчас я открыл дверь и вошел в просторное помещение с большим столом. В дальнем конце комнаты стоял большой гипсовый бюст Ильича, знамена, кубки, вымпелы и целая галерея почетных грамот. А посреди всего этого великолепия, сидя за столом, выделялись Громыхина и Краюхин. Был в их компании и некто третий пожилой седовласый мужчина с идеальным пробором и почти брежневскими бровями.
Проходи, Евгений Семенович, Анатолий Петрович указал мне рукой на стул. Присаживайся.
Доброе утро, товарищ Кашеваров, вежливо, но с каким-то явным напряжением в голосе произнесла Клара Викентьевна. Я даже мысленно ей посочувствовал, ведь она фактически находилась между молотом и наковальней. Интересно, не сдастся в последний момент, не прогнется? Не переобуется в воздухе, повесив всех обезьян на меня?
И вам здравствуйте, товарищи, нарочито бодро ответил я. Прошу извинить за опоздание, собирал мнения читателей газеты. И хочу заметить
Об этом мы с тобой сейчас и поговорим, оборвал меня Краюхин тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Нет, не похоже было, что он испытывает ко мне личную неприязнь. Скорее тоже сейчас размышляет, что со мной делать с наименьшими потерями. Все-таки идейность в первом секретаре удачно соседствует с прагматизмом.
Я присел, чувствуя себя как на суде большевистской тройки. И особенно меня напрягал этот незнакомец в темно-синем костюме с отливом. Есть у меня такое ощущение, что этим балом правит именно он, а не Анатолий Петрович с Кларой. Как бы оба они ко мне ни относились, решать, похоже, будет этот бровастый.
Ладно тебе, Краюхин, не перегибай, неожиданно улыбнулся тот. И так застращали бедного редактора, который наверняка ночь не спал, о своем поступке думал. Вон, опоздал даже. Вам ведь есть что нам рассказать, Евгений Семенович?
Смотря о чем вы хотите услышать, я пожал плечами с напускным равнодушием. Если о подготовке нового выпуска «Андроповских известий», то планерки еще не было.
Вот-вот, опять улыбнулся незнакомый функционер, и в этой улыбке промелькнуло что-то фальшивое. Именно о газете мне бы и хотелось услышать. Давайте так. Какова задача советского печатного издания?
Информировать граждан о происходящем в Союзе и мире, ответил я. Давать четкую объективную картину.
И доносить до читателей позицию коммунистической партии, подсказала Громыхина, поправляя воротничок, будто ей невыносимо душно. Видимо, эта фраза ожидалась именно от меня, и так нашей Кларе Викентьевне было бы проще за меня заступиться. Что ж, мой прокол, сознаюсь.
Правильно, тем временем кивнул седовласый уже без улыбки. Задача печатных периодических изданий состоит в идеологически правильном информировании советских граждан. А вы, дорогой Кашеваров, забыли о важности партийной составляющей. Вот что это?
Он брезгливо взял в руки газету, будто подобрал ее на помойке, и повернул в мою сторону разворот со статьей о чернобыльцах.
Это материал о наших андроповских ликвидаторах, невозмутимо ответил я.
Я и сам вижу, все еще спокойно усмехнулся функционер. Но как она написана, а? Разве это советская статья? Ощущение, что ее написал журналист «Би-Би-Си», но точно не «Андроповских известий».
Насколько я знаю, международные стандарты журналистики применимы и к «Би-Би-Си», и к «Правде», и к нашей газете, парировал я, внимательно наблюдая за седовласым. Каковы ваши конкретные претензии?
Мой оппонент на мгновение поморщился, словно попробовал лимон, однако сдержался. Опасный противник.
Претензии, повторил он, усмехнувшись. Вы мне скажите, кто такие ликвидаторы? Любой советский человек ответит: герои. Так почему в вашей статье герои жалуются на жизнь? Где самоотдача и посыл молодым поколениям? Где направляющая роль партии? Почему этот ваш Садыков на фотографии не в орденах, а на больничной койке?
Насчет орденов не ко мне вопрос, ледяным тоном парировал я.
И вот тут все еще незнакомый мне партийный функционер не выдержал. Видимо, давно не сталкивался с общением на равных, привык давить молчаливых овечек и вдруг получил неожиданный отпор. Вся мнимая доброжелательность моментально слетела с его лица, и он перешел на повышенный тон.
Вы забываетесь, Кашеваров! лицо его перекосило от гнева. Написали отвратительный пасквиль, а теперь еще подвергаете сомнению работу партийных органов! Не к нему вопрос, видите ли! Вы что хотели сказать своей цидулькой? Что в Советском Союзе не умеют лечить лучевую болезнь? Не заботятся о героях? Пытаются замолчать их проблемы?
Я хотел показать как героическую сторону жизни ликвидаторов, так и последствия их тяжелой работы, в отличие от моего визави я держал себя в руках, излучая уверенность и спокойствие. Считаю, советское общество имеет право об этом знать. А сами герои могут просить о помощи.
Молчать! седовласый грохнул кулаком по столу. Отличный подарок вы сделали на День комсомола, товарищ редактор! Это просто вредительство! Диверсия в пользу Запада! А вы? Прошляпили лиса в курятнике, товарищи коммунисты! Убрать его из газеты немедленно!
Но Богдан Серафимович? Краюхин изумленно повернулся к нему. Мы ведь хотели только обсудить, проработать
А ты, Анатолий Петрович, в кресле своем не засиделся? седовласый даже не посмотрел на первого секретаря райкома, продолжая буравить взглядом меня. У тебя тут самая настоящая контра в редакции развелась, ты мне еще о проработках говорить будешь! Я что, по-твоему, Николаю Федоровичу[11] должен докладывать? О том, как у тебя в районе в День комсомола такая дрянь выходит?
Все это время я старался сдерживаться, но именно эти слова Богдана Серафимовича прозвучали словно пощечина. Стерпеть такое было уже невозможно.
Дрянь? возмутился я. История парня, который возил ликвидаторов на автобусе? Или, быть может, дрянь это комментарии ведущих врачей? Вы, извините, статью хотя бы читали или довольствовались заголовком и фотографией?
К такому седовласый оказался явно не готов. Он глотал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, даже галстук ослабил.
Да как ты смеешь, щенок! наконец, процедил он сквозь зубы. Я все прочитал, и не по одному разу. Всю твою филиппику в адрес советской власти!
Это какую же? усмехнулся я.
Мракобесие! функционер то ли уже не слушал меня, то ли сознательно избежал ответа. В советской газете про колдовство пишут! Тьфу! А я за тебя, Кашеваров, перед Татарчуком, между прочим, лично краснел! И за тебя, Анатолий Петрович, тоже!
Богдан Серафимович только теперь посмотрел на Краюхина, а я зато вспомнил, наконец, кто он такой. Фамилия его была Хватов, и он возглавлял «Андроповские известия» в шестидесятых и семидесятых. Потом его перевели в областной центр, где он входил в редакционный совет «Калининской правды» и занимал не последнюю должность в обкоме. Что самое паршивое, районки формально подчинялись областному изданию, и опять же формально Хватов мог вмешиваться в работу моей газеты. Его портрет, к слову, тоже висел в нашей «галерее славы» наряду с Кашеваровым и другими редакторами. Только вот Бульбаша, кстати, там не было, я вот что еще вспомнил. Видимо, при составлении почетного списка решили не акцентировать внимание на Виталии Николаевиче из-за его пагубного пристрастия. А ведь несправедливо все-таки