Иногда встречаются аллюзии на волка, но очень туманные. Можно предположить, что Волк, будучи эсхатологическим животным, который в Конце мира поглотит Одина, был табуирован, и намеки на Волка придавали особую мрачность произведению. Так же можно предположить, что птицы представлялись скандинаву посланниками Небес, поэтому стать «пищей вОрона» значило в конечном итоге, опять-таки попасть на небо, к Одину, в Вальгаллу, в то время как бродящие по земле животные медведи, волки, лисы были хтоническими существами, и, соответственно, стать их пищей, значило провалиться в Хэль.
Валькирии крылатые девы незримо присутствовали в битве. По приказу Одина они давали в бою победу или смерть, а также отбирали наиболее достойных ратников и приводили их в Вальгаллу. Там славных воинов ждал нескончаемый источник пива, вечный вепрь, которого ели, а на утро он вновь воскресал, чтобы вновь быть забитым и поджаренным, а также вечная битва, в которой погибшие вновь оживали, наподобие того вепря. Сексуальных утех не предполагалось. Валькирии подносили энхериям кубки с пивом, видимо, этого было достаточно.
Можно предположить, что по представлениям скандинавов настоящий герой должен быть сексуально сдержанным. Торгейр, названный брат Тормода Скальда Чернобровой, о котором не раз упоминалось, говорил «что волочиться за юбкой, унижает его мощь». Впрочем, скальдам традиция приписывала женолюбие. Представляется вероятным, что частое обращение к женщине в висах, как «подательница пива», могла быть аллюзией на образ девы-валькирии, встречающей энхериев с кубком в руках.
Умершие от старости и болезни попадали в Хэль. Собственно, Хэль это и есть смерть. Ее представляли в виде уродливой женщины, бледной и костлявой.
Представления о посмертии были у скандинавов путанные. Так, они верили в оживающих мертвяков, которые приходят из могил и изводят живых людей. Таких мертвяков часто приходилось успокаивать повторно, путем отсечения головы и приставления ее к ляжкам, были и другие способы. Души умерших можно было вызвать, чтобы заручиться свидетельством об их смерти. Такой спиритический сеанс описан в «Саге о фарерцах». Убитый Сигмунд явился окровавленным, а в руках держал собственную голову. Так была доказана его насильственная смерть. Судя по всему, предполагалось, что увечья, полученные физическим телом, останутся в ином мире.
Утонувшие оставались в подводном царстве Ран-морской владычицы. Их посмертная судьба никого не волновала.
Неоднократные описания в скальдической поэзии, как Один встречает героев в Вальгалле, а также графические изображения женщин с кубками в руках делают вероятным, что скандинавы реально верили в потустороннее существование в Палатах Одина. Это не были какие-то абстрактные умствования отдельной узкой группы, наоборот, это было глубокое религиозное чувство, служившее мощной мотивацией идти в битву и погибнуть насильственной смертью.
В сагах иногда описаны герои, которые утверждают, что «верят только в себя, свои силы», сообщается, что они не приносят жертв на капищах, разочаровавшись в поддержке языческих богов. Таким был Гисли сын Кислого. Представляется, что подобные утверждения вложены в уста героям саг авторами-христианами, которые на свой манер облагораживали древних язычников, приписывая им отказ от веры предков.
Скандинавы верили в судьбу. Судьба в их понятии не была чем-то простым и однозначным. С одной стороны, она представала в виде безличной силы, Предопределения, с которой невозможно бороться ни богам, ни людям. Один и другие боги знают, что настанет Рагнарек Конец Света, в котором Одину предстоит погибнуть в пасти Волка.
Так же герои саг часто бывают предупреждены о своей участи, и ничего не делают для того, чтобы ее предотвратить. Поведение их не кажется разумным, но на самом деле, они знают, что сделать ничего нельзя. Предопределенное все равно произойдет. Скальдические стихи наряду с жанром, воспевающим героизм в сражении и смерть в бою, часто посвящены пророчествам. Судьбу можно узнать, но изменить ее нельзя, ее можно только принять. Скандинав принимает судьбу не с покорностью обреченного, он бросает ей вызов, устраивает «прощальный салют».
Другое понимание судьбы присутствовало в ментальности, как осознание причинно-следственных связей, где поступки героя вызывают необходимую цепочку последующих событий. Судьба героя заключается в том, что он, полностью осознает эти связи, но поступает так, как поступает, «выращивает свою судьбу».
Будущее в ментальности скандинавов существовало наряду с прошлым и настоящим, т.е. судьба это состоявшееся будущее. Время воспринималось не в линейной последовательности процессов, а в непосредственной данности. Будущее, судьба это не вероятностные события, которых нет, а состоявшееся событие, о котором ты еще не знаешь, для тебя оно в будущем, но на самом деле оно уже запечатлено в некой матрице. Из того, что оно уже состоялось и следует, что ничего изменить нельзя
Будущая судьба как бы отбрасывает тень в прошлое, которое для героя является настоящим. Такой тенью будущего выступают некие «знаки», которые могут отражаться на лице героя и которые могут видеть другие люди. «Тебе суждено более удачи, чем твоему названному брату», говорит конунг Олав Святой Тормоду, принимая его на службу. На тинге все встречные поперечные сообщают герою Скарпхедину, что он обречен, они видят это по его лицу: «Кто этот человек, с лицом неудачника?», задается каждый вопросом. Тенью будущего в настоящем выступают сны, пророчества, видения, даже жесты. Хельги сын Дроплауг трет лицо там, где ему будет нанесена рана, ее нет, но она уже есть, герой чувствует в настоящем то, чему только предстоит наступить.
Олицетворением судьбы выступали женщины Норны или Дисы. Они могли придти герою во сне. Как рассказывал Гисли сын Кислого, он видел двух женщин, одна добрая, и всегда дает хорошие советы, а другая пророчит дурное. Выше уже отмечалось амбивалентность отношения скандинавов к женщинам, которая проявляется и в этом рассказе, но более развитое сознание Гисли разделяет архаичный единый в добре и зле облик женщины-дисы на два, появляется не характерная для скандинава поляризация сил добра и зла, но здесь они еще не абстрактные понятия, а вполне конкретные существа, хоть и сверхъестественные: одна пытается спасти героя, другая погубить, причем спасение и погибель не метафоричные, а самые что ни на есть реальные, относящиеся к его физической жизни.
В обращениях к абстрактной и не очень женщине в скальдической поэзии часто фигурирует имя Дисы, таким образом, женщина ассоциативно связана с пророчицей и хозяйкой судьбы, которой герой, по сути, дает отчет о своих деяниях.
Еще одна мифологема, глубоко укоренившая в ментальности скандинавов и постоянно проявляющая в скальдической поэзии, это битва Хедина и Хегни за право на Хильд. Хильд валькирия, воплощенная Битва, дочь Хегни и возлюбленная Хедина. В битве Хедин и Хегни убили друг друга, но были воскрешены Хильд, и их битва продлится вечно. Выражения «суженая Хедина», «была ты нам Хильд» являются отсылками к этому мифу о вечной битве. Можно предположить, что в метафорическом смысле герой скальдической висы, а может и обычный человек, идущий в битву, воспринимал себя мужем Хильд, и в этом смысле надеялся получить вечную жизнь в вечной битве. Возможно, с этим же связано относительное целомудрие скальдических героев. Сохраняя верность Хильд, они могли рассчитывать на такую же верность с ее стороны.