Не за что, сынок, ответила Оксана Семёновна, что же ты ничего не ешь? Все катламы остались на тарелке.
Да что ты, мамуль? Вон как бурдюк набил. Валентин провел рукой по животу. Разве у тебя можно голодным остаться? Вы с батей всегда хлебосольством отличались. Спасибо за то, что вы такие славные у меня!
Ну, скажешь, славные! Обыкновенные, как и все деревенские. Не ученые наукам. Живем, как исстари заведено. Отец-то, куда ни шло, четыре класса до революции окончил, а я совсем безграмотная
Да разве в грамоте дело, мамуля? Добрые вы, независтливые, радушные, покладистые. Друг с другом в мире живете и со всеми соседями. Ничего от жизни не просите, а сами последний кусок отдать готовы тому, кто нуждается. Я же помню, как ты нищих принимала, если кто-то милостыню просил. Не у калитки что-либо подавала, чтобы побыстрей отделаться, а в дом приглашала, кормила, расспрашивала о беде их. Сочувствовала. Это так редко сегодня встречается.
Выдумщик ты наш! Насочинял себе. Ничем особым мы от других людей в станице не отличаемся. Живем как все.
Ты хоть с одним человеком поругалась за свою жизнь?
Может, и поругалась, не помню.
И я не помню такого случая. А отец хоть раз приходил домой пьяным? Дебоширил? Матерился?
Ты же знаешь, не пил он никогда. Только пивка трошки. И то по праздникам. И не матился никто из нас грешно это. Дебошей тоже в доме не бывало. А вот под горячую руку отцу лучше было не попадать Про налыгач помнишь, поди?
Раза три перепадало. Но за дело.
Вот и я не дратовала его, штоб не закипал.
А ты говоришь, как все все-таки по своим законам жили?
По Божеским и человеческим. Как родители научили.
Мать, подь сюды, позвал Яков Васильевич. Подсоби по нужде подняться.
Валентин опередил Оксану Семёновну и первым подошел к отцу:
Давай я помогу.
Соромно, сынок. Мы привыкли уже вдвоем обходиться, в два голоса слабо возразили старики.
Сын, не обращая внимания на возражения, наклонился над отцом и, без особого напряжения подняв на руках исхудавшее тело, опустил Якова Васильевича возле отхожего ведра:
Спускай кальсоны и садись, делай свое дело. Чего здесь стесняться? Дело житейское. Вы меня на горшок сажали, стеснялись? Теперь мой черед пришел.
Валентин так уверенно управлялся с отцом, будто заправский санитар, что неловкость ситуации быстро развеялась.
Я, батя, постараюсь усовершенствовать это приспособление под нужник. Будешь восседать, как король на троне, без посторонней помощи.
Это как же?
Поморокую малость. Типа кресла с дыркой. Как переносные биотуалеты на Западе.
Нам до ихних мудреных штучек не дожить, вздохнула Оксана Семёновна.
Свои придумаем, коль жизнь заставляет.
Попробуй, а то дюже несподручно на ведро по-большому ходить, пожаловался отец.
Ну, Яков Васильевич, с облегчением! Получше стало?
Полегшее вроде
Тогда, может быть, прогуляемся по комнате?
Што ты! Не сдюжаю я.
А давай попробуем. Ты и давеча говорил, что не сдюжаешь, а осилил-таки завтрак самостоятельно. Человек не знает своих скрытых возможностей. Нужно испытывать себя.
Валечек, взмолилась мать, ему покой нужен.
Жить ему нужно, мама. А для этого движение необходимо, чтобы сердце ритмичнее работало, кровь гоняло по жилам.
Ну, гляди. Тебе видней.
Родители после приезда Валентина как-то быстро перешли в подчинение к нему, то ли почувствовав силу и уверенность в словах и действиях сына, то ли стесняясь своей стариковской беспомощности. Они не перечили ему и покорно выполняли все, о чем просил.
Давай, мамуль, теплой водички и полотенце. Мы сейчас водные процедуры проведем, а потом и побреемся. Красоту наведем. Оденемся и пойдем вдоль по Питерской.
Постелив целлофановую пленку на кровати, Валентин минут пятнадцать обмывал отца, протирал его тело, массировал. Помог надеть чистое белье. Потом стал намыливать щеки и сбривать многодневную щетину. Старался не поранить дряблую кожу, но все равно доставлял какие-то неприятные ощущения старику.
Яков Васильевич болезненно кривился, что-то бубнил под нос, поднимал руки к станку, давая знать, чтобы сын усердствовал не так рьяно.
Когда бритье подходило к концу и невыбритым остался только небольшой участок на подбородке, Валентин предложил:
Попробуй теперь сам добриться.
Вначале станок, как до этого ложка, плохо слушался онемелых пальцев. Старик порезался. Из царапины выступила капелька алой крови.
Но сын продолжал подзадоривать отца:
А говорил, крови не осталось. Вот она, родимая. На-ка, посмотри, протянул салфетку с расплывшимся пятном.
Течет покудова.
Течет. Значит, о жизни думать надо, а не о смерти. Мам, дай рубашку покрасивее.
Яша, какую тебе сорочку достать?
Давай вышиванку, что на золотую свадьбу надевал. Валя не смог тогда приехать, пусть зараз поглядит на жениха.
А штаны какие, от костюма, што ли?
Мама, дай лучше вельветовые, подсказал Валентин. В них променад удобней совершать и теплее.
Семёновна подала сыну косоворотку со стоячим воротником, расшитую красными нитками, и вельветовые брюки.
Вдвоем они быстро одели Якова Васильевича. Оксана Семёновна причесала его своим гребнем. Валентин поднес маленькое настольное зеркало, проговорил шутливо:
Совсем другой коленкор! А?
Пригожей стал, помолодел кабыть, согласилась мать.
Насмехаетесь, пробурчал старик, но в зеркало заглянул и примял рукой торчавшую прядь седых волос. Щетину соскреб, вот и на человека стал походить.
Теперь носки, тапки и цыганочка с выходом, продолжал шутить Валентин. Он помог отцу встать на ноги и жестом пригласил мать взять под руку отца с другого бока. Тронулись не спеша до печки и обратно. Так! Разворачиваемся! Ровнее шаг! Степенно гуляем, не горбимся! А барышни улыбки дарят нам
Ох, прихибетный, смешно ему! А отцу каково? нестрого посетовала мать. А давно ли ты на батьке верхом сидел? Погонял: «Но, поехали!» И отец бегал по саду с тобой на плечах, пригибаясь под деревьями. Эх, годочки, годочки! Ускакали, не воротишь! Теперь вот ты с отцом нянчишься, сызнова ходить учишь. Да, видать, отбегали мы свой срок.
Еще поглядим, отбегали или нет! Космонавты после возвращения на Землю тоже первое время не могут передвигаться самостоятельно, но расхаживаются в конце концов. А мы чем хуже? Или не донцы-молодцы?
Тормози, сынок. Передыхнем. Яков Васильевич устало опустился на кровать. Фух, аж в голове помутилось и сердце запалилось. Отвык организм двигаться, обленился.
Я не возражаю, перекур так перекур. Ты про фронтовое купание обещал рассказать. Давай подушки под спину подложу, чтоб удобней сидеть было. Так где тебя угораздило попасть в зимнюю реку?
Знаешь, сынок, иногда диву даюсь, что с моей памятью сталось! Что было намедни, не помню, а то, что еще при жизни родителей происходило, стоит перед глазами как наяву. Фронтовые будни тоже не стираются из памяти. В первый день 1942 года выгрузились мы из эшелона под селом Богодаровка на Украине. Выдали нам паек, сто грамм наркомовских и скомандовали: «Вперед, славяне! Устроим фрицам новогодний подарок!» Верст двадцать пять тридцать мы ломанули, где бегом, где ползком
В январе 1942-го? удивился Валентин. Я считал, что только под Ростовом и Москвой были контрнаступления, а в остальных местах только пятились наши фронты.
Как видишь, были, но какой ценой? На трое суток нашего запала хватило. Выбили фрицев из окопов и блиндажей первой линии, погнали по степи, чтобы и они испытали, как жареный петух в задницу клюет, чтобы свой фатерлянд вспомнили, от дурных мыслей о восточных колониях избавились. Немало их осталось удобрять наши черноземы. Но и наших хлопцев загинуло немало. Снаряды, патроны расстреляли. А тылы за передком не поспевали, да и боезапас в то время еще дюже скудный был, харч солдатский тоже никудышний. Тяга лошадиная, да на своих двоих. Далеко ли таким макаром прорвешься? Короче, выдохлось наступление. Стали в землю закапываться и мы, и они. Токо мы сами роем саперными лопатками, а им специальные строительные батальоны укрепления готовят, с блиндажами, траншеями, отхожими местами. Немцы умели беречь своих солдат. В общем, позиционная война пошла. Пужанем друг дружку пулеметно-минометным огнем и сидим, как кроты, в земле. Никто наступать не решается.