Зейнаб-Химена рассказывала это волнующее предание своему сыну сызмала вновь и вновь. Семилетнему чаду Оруджу отец подарил коня в честь совершенного обряда обрезания. Это событие удостоилось и множества даров, присланных от двора его величества шаха
* * *
Профессор не стал распространяться насчет деталей обряда обрезания. Не доверяя полету фантазии, я вспомнил свою собственную биографию, связанную с этим мусульманским обычаем, сопровожденным торжеством так называемым «кичик той» то есть, дословно «малой свадьбой».
Меня сравнительно поздно посвятили в мусульманские мужчины, мне было лет одиннадцать, потому ребята из нашей махаллы[20] даже дразнили меня до этой поры, называя «армянином», подразумевая мою «мусульманскую несостоятельность». К слову, кажется, кумовство-«кирвелик» между представителями разных конфессий армянами и азербайджанцами имело место разве что в Азербайджане. Вероятно, эти отношения были введены в обиход мудрыми отцами, чтобы внести добрую теплоту и положить конец межнациональному недоверию и ядовитым вирусам вражды.
Короче, меня достали эти дразнилки обрезанных сверстников, и однажды летним утром я, преградив отцу дорогу, поставил вопрос ребром: «Когда ты обратишь меня в мусульманство?»
Отец не ожидал такого наскока и на миг замешкался, затем расхохотался от души. В тот же день, в полдень, отец вернулся домой и привел двух круторогих баранов. Оказалось, он отправился вместо работы на скотный базар и купил этих жертвенных баранов. Через неделю мне сделали обрезание. В тот день грянул ливень, и сельчане благословляли и поздравляли меня: «В такую жару дождь это благодать. Это с неба льется свет в честь нашего маленького мусульманского братишки». Так сказал наш сельский аксакал Мохаммед-киши. И все верующие сельчане, подставив лицо дождю, совершали молитвенный жест-«Салават», благословляя небо
Но я все же не верю в извечную спасительную благосклонность небес в отношении моих односельчан, ибо много лет спустя наше село было оккупировано вооруженными силами «многострадальных» соседей-армян.
А сейчас я нахожусь в древней столице исторического Азербайджана и, внимая рассказу старого профессора о далекой Испании, вспоминаю церемонию обрезания.
Сперва пришел наш кум-«кирве», затем цирюльник (встарь люди этой профессии занимались так и означенной операцией по удалению крайней плоти у мусульманских детей). Цирюльник был старик с проступавшими жилами на сухих руках. Меня усадили на коленях «кирве». Стянули вниз штаны. Я вскричал. Не со страху, а от смущения.
Отец, дядья и еще кое-кто из соседей обступили меня. Цирюльник, правя бритву у меня перед глазами, решил отвлечь мое внимание:
Глянь наверх, есть ли там птичка или нет.
Я ответил, что знаю и так, что никакой птички там нет. Птицы бывают на дереве.
Окружающие рассмеялись.
Какие отметки у тебя по математике? спросил «оператор».
Пятерки.
Тогда считай до тридцати. Если сосчитаешь, значит, не врешь.
Я волей-неволей стал считать. Когда дошел до двадцати семи, меня пронзила такая острая боль между ног, что я обругал старого цирюльника, и моя ругань долгое время не сходила с уст в нашей семье.
Мои тети вознаградили брадобрея за успешную операцию отрезами разноцветных тканей и рубашками. Чтобы как-то утишить мою боль или отвлечь от нее, отец и дядя меня тоже не оставили без вознаграждения, состоявшего из трех зелененьких ассигнаций. Но эти деньги так и не достались мне, пока я отлеживался в постели, мать моя купила на них два казана.
Я вспомнил веранду и железную койку, на которой лежал после болезненной вивисекции, и соотносил переживания моего средневекового героя со своими. Проводил параллели между детством Орудж-бея и моим детством и приходил к догадке, что и его мать как и моя, сидела в смежной комнате во время совершения «суннет» и, проливая слезы, переживала за сына и молила Всевышнего облегчить страдания чада
* * *
Профессор почувствовал, что мысли мои витают далеко и, продолжая разговор, легонько коснулся рукой моего плеча.
Султанали-бей хотел дать сыну образование, потому определил Ахунда Миртаги в наставники. Ахунд дважды в неделю посещал дом бея и зачитывал ему суры из Корана, переплетенного джейраньей кожей, комментировал их, иногда уделял время и растолковыванию суфийской философии. Орудж-бей был сообразительный, пытливым отроком, выражал ко всему свое отношение. Однажды во время очередных занятий между ахундом и его питомцем произошел такой разговор. Ахунд, раскрыв Коран, начал с наставления:
Человек должен возлюбить не себя, а Аллаха Вытравить из сердца злобу и ненависть Подавлять в себе алчность В каждом человеке таится добро и зло, и зло надлежит задушить в себе
Орудж-бей сидел напротив, сложив под себя ноги накрест, и уставив распахнутые светло-серые глаза в учителя. Каштановые волосы и цвет глаз он унаследовал от матери, а высокой ладной статью пошел в отца.
В ответ на тезис ахунда о добре и зле он не преминул спросить:
А как у моей матери? У нее в душе тоже гнездится зло?
Разумеется, отозвался ахунд.
Нет, возразил отрок. У моей матери в душе только добро Только светлое. И она все время ходит в белом.
Служитель культа стоял на своем:
У каждого смертного в душе таится шейтан.
Моя мать подобна ангелу А ангелы все добрые.
Если хочешь знать, шайтан тоже из ангелов Просто прогневил Господа, возроптал, и потому был изгнан с небес
Питомец промолчал, думая про себя: «Моя мать святая как великомученица Она всегда одна и печальна»
В нашем священном писании говорится: предоставьте вашу судьбу воле Господней, и тогда сподобитесь благостыни
Орудж-бей не мог понять такой порядок вещей. Господь карает за грех и благоволит к праведным. Но в чем провинилась его мать? Почему Господь так сурово обошелся с ней, разлучил с родной матерью?..
* * *
Профессор, прервав рассказ, устроился поудобнее, несколько раз вытянул и пошевелил окаменевшую ногу.
И мне посоветовал облокотиться на другую руку, чтобы не отекла.
Султанали-бей собирался сделать своего сына полновластным наследником. Но для этого надлежало заключить с Зейнаб полноценный брак «кябин». И заранее заручиться согласием шаха.
Он решил явиться к монарху. После Тахмасиба Первого на трон взошел шах Исмаил Второй. Но правление его было недолгим, и он внезапно скончался при таинственных обстоятельствах. Говорят, к этой скорой кончине причастна сестра шаха Перихан-ханум. Престол занял подслеповатый и слабовольный Мохаммед Худабенде.
Итак, в 1579 году Султанали-бей собрался с двенадцатилетним сыном явиться в казвинский дворец «Чехель-сутун» и представить его шаху Мохаммеду, который уже год как принял бразды правления и недавно вернулся с похода против османцев и крымских татар, напавших на южнокавказские вотчины Ширван и Карабах. Султанали-бей в отряде принца Мирзы Хамзы участвовал в баталиях, выказав особую доблесть. В ходе боев они пленили младшего брата крымского хана Адиль-Гирея. Но на этом разборки с оттоманцами не закончились, и Мохаммед Худабенде готовился к новой кампании. Султанали-бей намеревался взять с собой и юного сына, дабы он получил боевое крещение. Причем его сын в ратной выучке ничем не уступал тринадцатилетнему принцу Мирзе Хамзе.
Шах дал согласие принять верного воина с сыном.
Накануне Султанали-бей вызвал сына к себе. Тот явился в обычной повседневной одежде.
Отныне ты будешь носить на голове тюрбан кызылбаша и соответствующую одежду.
Отец велел слуге принести новое облачение, Орудж переоделся, и они направились во дворец.