Что ж, теперь все понятно, произнес наконец мистер Холмен, у меня больше нет вопросов. Поздравляю, мой мальчик, в вашем возрасте не всякий имеет свою голову на плечах и рассуждает так ясно и здраво. Откуда у вас такой талант?
От отца! с гордостью объявил я. Он изобрел новый метод сортировки составов. Может быть, видели заметку в «Газетт»?[14] Его изобретение запатентовано. Думаю, нет человека, который не слыхал бы о лебедке Мэннинга!
Помилуйте, мы не знаем, кто изобрел алфавит!.. сдержанно улыбнувшись, отозвался пастор и снова поднес ко рту трубку.
Конечно не знаем, сэр, обиделся я за отца, когда это было!
Пых-пых-пых.
Должно быть, ваш батюшка выдающийся человек. Теперь я припоминаю, что однажды слышал о нем. Немного найдется людей, чья слава докатилась бы до Хитбриджа. Здесь знают лишь тех, кто живет не далее пятидесяти миль от их дома.
Да, сэр, мой отец человек выдающийся! Это не только мое мнение, так считает мистер Холдсворт и и все, кого ни спросите!
Молодой человек правильно делает, что заступается за отца, словно бы в мое оправдание сказала миссис Холмен.
Я уже начал сердиться: мой отец не нуждался в заступниках. Его заслуги говорили сами за себя.
Ну разумеется, миролюбиво ответил пастор. Правильно, потому что не кривит душой и не грешит против истины, я уверен. А то иной раз бывает прямо по пословице «всяк кулик свое болото хвалит». Вскочит молоденький петушок на кучу, хвост распустит и давай во все горло нахваливать своего родителя-петуха, дескать, полюбуйтесь, какого я славного роду-племени!.. Мне очень хотелось бы познакомиться с вашим отцом, под конец сказал пастор, посмотрев мне в лицо долгим, доброжелательным, открытым взглядом.
Но я не придал этому значения, задетый его словами. Он докурил трубку, поднялся и вышел из комнаты. Поспешно отложив рукоделие, Филлис последовала за ним, но через две минуты вернулась и села на место. Вскоре, еще прежде, чем ко мне вернулось доброе расположение духа, дверь отворилась и мистер Холмен пригласил меня пройти в его кабинет. По другую сторону узкого коридора с каменным полом находилась странная многоугольная комнатка площадью не больше десяти квадратных футов то ли закуток бухгалтера, то ли кабинет хозяина дома: окошко во двор, письменный стол, конторка, плевательница для жевательного табака и стеллаж со старыми богословскими книгами; на другом, поменьше, стояли книжки для фермеров, разъясняющие, как надобно вести хозяйство, вносить в почву навоз, подковывать лошадей и так далее; беленые стены пестрели клочками бумаги с напоминаниями, прикрепленными где облатками, где кнопками или булавками смотря по тому, что попалось под руку. На полу я заметил ящик с набором плотницких инструментов, а на столе рукописи, заполненные стенографическим письмом.
Хозяин с улыбкой повернулся ко мне:
Моя дочь, глупышка, испугалась, что вы на меня обиделись. Он опустил мне на плечо свою большую сильную руку. «Не может быть, сказал я. Не в обиду сказано без обиды принято». Ведь я прав?
Не вполне, сэр, признался я, обезоруженный его благодушным тоном. Но впредь так и будет.
Вот и славно. Вижу, мы с вами подружимся. Честно говоря, я немногих впускаю в свою келью. Но нынче утром я читал одну книгу и зашел в тупик Книгу доставили мне по ошибке. Я-то подписывался на проповеди брата Робинсона Но теперь даже рад, что с заказом вышла путаница, ибо проповеди, при всей их Впрочем, не важно! Я заплатил и за то, и за другое, хотя в итоге мне придется еще какое-то время ходить в старом сюртуке. Такова цена всеядности! При нехватке досуга я вечно ощущаю нехватку книг мой неуемный аппетит к чтению требует все новой и новой пищи. Да, вот она!
Он протянул мне книгу. Это был солидный труд по механике, с обилием технических терминов и довольно сложных математических расчетов. Как ни удивительно, математика не стала камнем преткновения для пастора, и от меня требовалось лишь растолковать ему некоторые технические понятия, что я охотно взялся исполнить.
Пока он перелистывал страницы в поисках того или иного места, вызвавшего у него затруднения, мой взор праздно блуждал по запискам на стене, и одна в особенности привлекла мое внимание. Я не удержался и прочел ее, запомнив на всю оставшуюся жизнь. Сперва я решил, что это просто составленный на неделю вперед календарь неотложных дел, но, приглядевшись, понял, что это нечто иное программа расписанных по дням недели ходатайственных молитв: в понедельник пастор положил себе молиться о благе своей семьи, во вторник о недругах, в среду о единоверцах-индепендентах, в четверг о прочих христианских церквах, в пятницу о страждущих, в субботу о собственной душе, в воскресенье о возвращении заблудших и грешников на путь истинный.
Нас позвали ужинать, и мы вернулись в общую комнату. Дверь в кухню была отворена. При появлении пастора все находившиеся в обоих помещениях молча встали и все взоры устремились к его могучей фигуре. Положив одну руку на трапезный стол, а другую торжественно воздев, пастор глубоким звучным голосом, хотя отнюдь не громоподобно, без намека на аффектацию, которую кое-кто принимает за набожность, произнес:
Едим ли, пьем ли или иное что делаем, все делаем в славу Божию![15]
Ужин состоял из огромного мясного пирога. Право отведать его первыми предоставили тем, кто собрался за столом в общей комнате, затем хозяин дома стукнул по столу роговой рукояткой разделочного ножа и возгласил: «Теперь или никогда!» подразумевая, что любой из нас может взять еще кусок. После того как все так или иначе, промолчав или высказавшись, отказались, он постучал по столу дважды, и тогда в открытую дверь вошла Бетти, которая унесла гигантское блюдо на кухню, где своей очереди дожидались, помимо нее самой, старик, молодой парень и девушка-служанка.
Закрой, пожалуйста, дверь, попросил кухарку мистер Холмен.
И когда дверь за Бетти затворилась, миссис Холмен удовлетворенно сообщила мне:
Это в вашу честь! Если в доме нет гостей, пастор держит кухонную дверь открытой, чтобы беседовать не только со мной и Филлис, но также и с работниками, и с прислугой.
Так мы скорее ощутим свое единение под крышей общего дома, прежде чем приступить к семейной молитве, пояснил пастор. Но вернемся ненадолго к нашему разговору Не посоветуете ли мне какую-нибудь простенькую книжку по динамике, которую я мог бы положить в карман и понемногу изучать в течение дня, когда выдается свободное время?
Свободное время, отец?.. повторила за ним Филлис, и на лице ее впервые промелькнуло подобие улыбки.
Да, дочка, свободное время! Я вечно кого-нибудь жду, а минуты бегут. Уж коли железная дорога почти добралась до нас, не мешало бы хоть что-то о ней узнать.
Мне вспомнились его слова о «неуемном аппетите» к знаниям. Надо сказать, к обыденной, материальной пище аппетит у пастора тоже был недурен. Хотя мне показалось возможно, только показалось, что в отношении еды и питья он установил для себя некие твердые правила.
Отужинав, домочадцы собрались для молитвы продолжительной, явно импровизированной, вечерней молитвы. Она могла бы показаться сумбурной, не доведись мне стать свидетелем последнего часа минувшего трудового дня, благодаря чему у меня появился какой-то ключ к бессвязным, на взгляд постороннего, воззваниям пастора. Сперва мы все окружили его и вслед за ним опустились на колени. Он закрыл глаза, поднял над головой сложенные ладонь к ладони руки и вслух начал молиться иногда надолго замолкая, словно раздумывая, не упустил ли он в своем отчете Всевышнему (по его собственному выражению) еще что-то важное; напоследок, исчерпав все темы, он благословил присутствующих. Признаюсь, временами мое внимание рассеивалось, пока какое-нибудь знакомое слово не возвращало меня к действительности; так, я с удивлением обнаружил, что пастор ходатайствует перед Господом о своих коровах и прочей домашней живности.