Сам Олгасий отбросил лук, еще в начале сражения. Молодой воин израсходовал все свои стрелы с самыми прочными и крупными наконечниками, которые он держал в кожаном колчане. Теперь он в разодранной кольчуге, с окровавленными руками и непокрытой защитным шлемом головой взмахивает мечом и в исступлении кричит оставшимся в живых конным воинам, чтоб те, соблюдая порядок в рядах, отходили в сторону башни. Его красивое лицо посерело от усталости и боли, оно искажено гримасой ужаса и ожесточенности, серо-синие глаза горят яростью. Олгасий рад тому, что жив его друг и сейчас сражается вместе с ним:
Прорвемся! кричит он Бальзе, и слышит в ответ отчаянное «Ура-ха».
Излюбленный тактический прием скифов конная атака лавой с метанием стрел и притворным отступлением не удалась, а тяжелая панцирная кавалерия, орудующая длинными мечами и копьями, играющая вспомогательную роль, была малочисленной и не устояла перед хорошо вооруженными понтийскими солдатами. Поле было завалено убитыми обеих армий, удручающая воображение жуткая картина воочию являла, как техническое совершенствование оружия может беспощадно уничтожать тысячи людей. Далеко не только в мирных целях применялся важнейший вид сырья железо, сыгравшее революционную роль в развитии человека. Вместе с эпохой железного плуга и топора народы переживали и времена власти железного меча.*
ЗА БАГРОВОЙ ПОЛОСОЙ
Нет, вперед, вперед!
Уильям Шекспир*
А из селения доносятся одинокие, скорые звуки скифских флейт кто-то сзывает оставшихся в живых, дуя в полые кости орлов и коршунов. В то время, когда душа воина, ограждая разум юноши от страшной картины побоища, витала где-то далеко вольной сайгой, силуэт Олгасия настроил съехавшую и разорванную кольчугу; потянувшись вперед, он поправил снаряжение коня. Разодранная подпруга повисла с одной стороны и потянула молодого воина в сторону. Он соскочил на землю, нашел невдалеке от поля боя уцелевший литой из металла шлем, пошатываясь от усталости, держась за повод и увлекая за собой понурившегося, еле держащегося на ногах своего вороного коня Кинка*, двинулся в селение. Замедлив шаги перед самой оградой, воин прислушался и медленно вошел в открытые ворота, призывные звуки сразу стали громче, знакомее. Олгасий опасался коварной ловушки понтийцев, теперь он знал, играли свои, простые, как и он, воины для сбора уцелевших людей после побоища.
Сидя на небольших покатых камнях или просто на земле, изнуренные раненые, наспех перевязывали друг друга лентами из кусков светлой льняной ткани, двое измученных усталостью скифов, извлекали из пустых костей орла зазывающую мелодию. Остальные полсотни человек по-разному расположились вокруг музыкантов и слушали, кто, подперев кулаком отчаянную голову, кто, опершись на сарматский меч* или дротик, кто, отпуская в небеса нехитрые проклятия на головы врагов. В быстрых сумерках они, вместе с оставшейся немногочисленной конницей, составляли страшащую картину остатков разбитого большого войска.
Незаметно наступающая, тихая осенняя ночь наполняла картину оцепенением и раздумьем. Некоторые из воинов подняли руки, приветствуя появление еще одного живого скифа, Олгасий ответил им скромными жестами; выразительно улыбнулся своему верному другу Бальзе, который ранен в грудь, но жив, и освободил ему место рядом с собой. Они сели, прислонившись друг к другу, скрестив между собой руки, на большее выражение чувств не было сил. Напротив них, рядом с небольшим строением суетились женщины, негромко покрикивая на детей, помогавшим им грузить на повозку военное снаряжение, сбрую для лошадей и домашнюю утварь, они забирали только самое необходимое: железные сосуды и мечи, секиры, колчеданы со стелами, деревянные дротики с металлическими наконечниками. Дальше, на небольшой площадке, перевязывали тяжело раненных скифов, молча принимавших мучения, неизбежно сопутствующие увечьям. Старуха с седыми волосами, поднявши руки к небу, рыдала, что нет у нее теперь ни сына, ни мужа и что она осталась одна на белом свете.
Постепенно на призыв музыки стеклось около ста шестидесяти человек, сражавшихся в войске Палака, большая часть, из которых раненые; они, вместе с оставшимися женщинами и детьми из прилежащих селений, не успевших покинуть территорию побоища, образовали семь неполных сотен все, что, уцелело от некогда грозного народа Западного побережья Тавриды после кровопролития.
Последними явились лазутчики, таща на себе тяжело изувеченных скифов, подобранных по пути. Они исследовали местность и сообщили, что понтийские войска не выкинули победный флаг с понтийским орлом. Значит, не уверены в окончательной победе; и собираются в районе соленого озера, ближе к Керкинитиде, подсчитывают потери и, вероятно, утром двинуться к городу, после взятия которого, недалеко и до Калос Лимена*, не исключено, что вражеские дружины утром займут и эту крепость. Скифские поселения вокруг Птэхрама сожжены дотла, ничего не уцелело: ни жители, ни их жилища, ни ямы с зерном.
Коротко посовещавшись, как сошедшиеся вместе Ликурговы апеллы и герусии*, простым голосованием (в дни сражений у скифов была принята военная демократия) было решено уходить, минуя осажденный Неаполис, в степи Тавриды, и дальше, в низовья Борисфена. Не решались разводить костер, остерегаясь неприятеля поблизости, и вот, развели на непродолжительное время. Быстро вскипятили воду, чтобы умыться и обмыть раны, в общем котле приготовили кашу, зажарили нескольких баранов в дорогу. Работали все одинаково: мужчины, дети и женщины выполняли общее дело. Поклонились мечу, вонзенному в верхушку возвышения из дерна, принесли жертвы и клятвы у новоявленного алтаря, обращаясь к духам предков за советом и помощью. Когда все необходимые для дальнего странствия вещи были погружены на повозки, сели за общую молчаливую трапезу. Затем внимание Олгасия рассеялось, и он медленно склоняясь, впал в тревожный, тяжелый сон.
ЧТОБЫ ЖИТЬ НАДО УМЕРЕТЬ
Non est ad astra mollies terries via.
*
В преданиях скифского народа жила память о многих славных победах и над греками, и над персами. Но последние годы фортуна оставила скифов и их вождей. Защитное вооружение и длинные мечи были высокотехнологичными изделиями своего времени и требовали достаточного развития соответствующего базиса, который и помогал грекам колонизировать Северо-Западную Тавриду. Рабовладельческий строй, давший возможность эллинам сосредоточить в своих руках несметные богатства, полученные не столько за счет выгодной торговли, сколько благодаря присвоению товаров в результате жесточайшей эксплуатации рабов, оставлял военное преимущество за греческими городами-полисами.
В битве, длившейся несколько дней, погибло так много женщин и мужчин, что у оставшихся в живых не хватило бы сейчас времени и сил похоронить тела в общей могиле. Противостоять многочисленному, хорошо организованному понтийскому войску на рассвете они не смогут. Чтобы спасти детей и подростков, укрывшихся в крепости, скифским воинам надо ночью покинуть родное селение, по возможности угнать уцелевший скот и вывезти княжеские драгоценности и оружие, спрятанные в башне. Самого князя никто не видел, предположили, что он попал в плен и увезен к самому Диофанту.
Молодого воина разбудил резкий звук трубы, отряд отправлялся в дорогу под прикрытием темноты, не дожидаясь рассвета. Привыкшие к походам люди, бодро смотрели вперед, и надеялись к следующей ночи добраться до своих сородичей в землях Борисфена. Они не отдалились на расстояние и трех ста стадий от родного селения, когда внезапно обнаружили преследующую их конную группу врага понтийских воинов во главе с Аристоником, «правой рукой» Диофанта, несколько лет верой, правдой служащего Митридату Евпатору. Окрыленный победой неприятель, мог следовать со стороны крепости Хабеи или Херсонеса. Перед понтийцами открылась панорама, где в первую очередь были видны задние повозки, запряженные не лошадьми, а медлительными безрогими волами, которые сопровождали малочисленные воины. Прельстившись легкой добычей, они решились вступить в бой, захватить скифское добро.