Я очень счастливая женщина, произнесла Лис.
Сегодня Малыш плохо себя вел, заметил я.
Бедный Малыш! сказала Лис улыбаясь.
Когда ужин закончился, Малыш захрапел перед ярко пылающим камином октябрьские ночи в Финистере часто бывают холодными, а Лис свернулась калачиком в кресле со своей вышивкой и бросила на меня быстрый взгляд из-под опущенных ресниц.
Ты прямо как школьница, Лис, поддразнил я. Не верю, что тебе уже шестнадцать.
Она задумчиво откинула назад свои густые блестящие волосы. Ее запястье было белым, как пена прибоя.
Неужели мы уже четыре года женаты? Не могу поверить, сказал я.
Она бросила на меня еще один быстрый взгляд и с легкой улыбкой коснулась вышивки, лежавшей у нее на коленях.
Понятно, сказал я, тоже улыбаясь вышивке. Как ты думаешь, подойдет?
Подойдет? переспросила Лис и рассмеялась.
Значит, ты совершенно уверена, что тебе э-э-э нам это понадобится?
Совершенно, кивнула Лис, заливаясь нежным румянцем и поднимая свое рукоделие крохотную одежку, украшенную кружевом и сложной вышивкой.
Это великолепно, сказал я. Только не утомляй глаза чересчур, дорогая. Можно я выкурю трубку?
Конечно, согласилась она, выбирая моток бледно-голубого шелка.
Некоторое время я сидел и молча курил, глядя, как ее тонкие пальцы мелькают среди разноцветных шелков и золотых нитей. Вскоре она опять заговорила:
Напомни, Дик, какой у тебя герб?
Мой герб? Э-э-э что-то там вздыбленное на чем-то таком в том же духе
Дик!
Да, любовь моя?
Не валяй дурака!
Но я и правда забыл. Самый обыкновенный герб, в Нью-Йорке у всех такие. В каждой семье должен быть герб.
Какой ты противный, Дик! Ну тогда пошли Жозефину наверх за моим альбомом.
Ты хочешь вышить мой герб на этом что ты там вышиваешь?
Именно так. И мой собственный герб тоже.
Я подумал о Пурпурном Императоре и слегка озадачился.
А ты и не знал, что у меня тоже есть герб? улыбнулась она.
И что на нем? осторожно поинтересовался я.
Вот увидишь. Позови Жозефину.
Я позвонил в колокольчик, вошла Фина, и Лис тихим голосом отдала ей распоряжения. Горничная поспешила прочь, кивая головой в белом чепце и приговаривая: «Бьен, мадам!». Через несколько минут она вернулась с потрепанным, затхлым томом.
Я взял книгу в руки и осмотрел старинный переплет когда-то он был лазурным с золотом, но краски почти выцвели.
Лилии! воскликнул я.
Флер-де-лис, скромно уточнила жена.
О! изумленно сказал я и открыл книгу.
Ты никогда раньше не видел этот альбом? спросила Лис с коварным блеском в глазах.
Ты же знаешь, что нет. Эй, а это что такое? Ого! Значит, перед «Тревек» должно стоять «де»? Лис де Тревек? Тогда с какой стати Пурпурный Император
Дик! воскликнула Лис.
Ладно, сказал я. Ну прямо глаза разбегаются! Про кого бы мне почитать первым делом? Про сьера де Тревека, который в одиночку отправился к шатру Саладина, чтобы добыть лекарство для его величества Луи? Или вот и это все здесь, черным по белому! про маркиза де Тревека, который предпочел утонуть на глазах у Альвы, но не сдать Испании знамя с королевскими лилиями? Здесь все написано. А кстати, дорогая, как насчет того солдата по фамилии Тревек, который был убит в том старом форте на скале?
Он отказался от «де», и с тех пор все Тревеки были республиканцами, сказала Лис. Все, кроме меня.
И ты совершенно права, кивнул я. Нам, республиканцам, настало время завести себе нормальную феодальную систему. Любовь моя, я пью за короля!
Я поднял свой бокал с вином и посмотрел на Лис.
За короля, откликнулась Лис, снова зардевшись.
Она разгладила крошечную одежку, лежавшую у нее на коленях, прикоснулась губами к бокалу в глазах ее светилась нежность. Я осушил свой бокал за короля.
Помолчав немного, я решил:
Я буду рассказывать королю сказки. Его величеству понравится.
Его величество, тихо повторила Лис.
Или ее, рассмеялся я. Кто знает?
Кто знает? пробормотала Лис с легким вздохом.
Я знаю несколько сказок о Джеке покорителе великанов, объявил я. А ты, Лис?
Я? Нет, о покорителях великанов я не знаю, но знаю всё и об оборотне, и о Пламенной Жанне[4], и об Оборванце в пурпуре[5] О, да я, оказывается, знаю целую уйму историй!
Ты такая умная! сказал я. А я буду учить его величество английскому.
А я бретонскому, ревниво воскликнула Лис.
Я буду приносить королю игрушки, сказал я. Больших зеленых ящериц с вересковой пустоши, маленьких серых кефалей, которые будут плавать в стеклянных шарах, крольчат из леса Керселек
А я, сказала Лис, принесу королю моему королю первую примулу, первую ветвь боярышника, первый жонкиль.
Наш король, сказал я, и в Финистере воцарился мир.
Я откинулся на спинку кресла, лениво перелистывая занятный старый альбом.
Я ищу герб, пояснил я.
Герб, дорогой? Это голова священника со стреловидной отметиной на лбу, на поле
Я сел прямо и уставился на жену.
В чем дело, Дик? улыбнулась она. В этой книге все написано. Хочешь прочесть? Нет? Тогда я сама расскажу. Дело было во время третьего Крестового похода. Жил-был монах, которого люди называли Черным Монахом. Он стал отступником и продался врагам Христа. Сьер де Тревек ворвался в сарацинский лагерь всего с сотней копий и захватил Черного Монаха в самой гуще вражеского войска.
Так вот откуда взялся герб, тихо сказал я, но про себя подумал о клейменом черепе в яме. Что бы это значило?
Да, ответила Лис. Сьер де Тревек отрубил голову Черному Монаху, но сначала он заклеймил ему лоб наконечником стрелы. В книге говорится, что это был благочестивый поступок и что сьер де Тревек заслуживает всяческих похвал. Но мне кажется, клеймить людей это жестоко, вздохнула она.
А ты не слыхала о каком-нибудь другом Черном Монахе?
Слыхала. Был такой в прошлом веке здесь, в Сент-Жильда. Говорят, на солнце он отбрасывал белую тень. И еще он писал на бретонском. Вроде бы оставил хроники, но я их не видела. Его звали Жак Сорг так же, как одного старого хрониста и еще одного священника. Некоторые говорят, он был прямым потомком того предателя. Конечно, от первого Черного Монаха можно было всего ожидать. Но даже если у него и был ребенок это еще не значит, что последний Жак Сорг произошел от него. Говорят, этот человек был святым. Настолько добрым, что ему не дали умереть, а забрали живым на небо, добавила Лис, глядя на меня глазами, сияющими детской верой.
Я лишь улыбнулся.
Но он и правда исчез, настаивала Лис.
Боюсь, его путь лежал в другом направлении, шутливо сказал я и, не подумав, поделился с ней утренней историей.
Я совершенно забыл о человеке в маске, заглядывавшем ей в окно, и вспомнил только тогда, когда увидел, что с лица ее схлынула краска. Я принялся ласково увещевать ее:
Лис, милая, это была всего лишь выходка какого-то нелепого шутника. Ты и сама так сказала. Ты же не суеверна, любовь моя?
Она посмотрела мне в глаза, медленно вытащила из-за пазухи маленький золотой крестик и поцеловала его. Но ее губы дрожали, когда она прикоснулась ими к символу веры.
III
На следующее утро, часов около девяти, я вошел в таверну «Груа», сел за длинный выцветший дубовый стол и кивнул Марианне Брюйер, а та, в свою очередь, приветственно качнула своим белым чепцом.
Ну, моя банналекская умница, скажи мне: чем побалует таверна «Груа» путника перед долгой дорогой?
Сидр? спросила она по-бретонски.
С капелькой красного вина, добавил я.
Она принесла восхитительный сидр Кимперле, и я плеснул в него немного бордо.
Марианна смотрела на меня, и в ее черных глазах плясали смешинки.
Что это ты так раскраснелась, Марианна? спросил я. Жан-Мари заходил?
Мы с ним поженимся, месье Даррел, ответила она со смехом.
С каких это пор Жан-Мари Трегунк потерял голову?
Голову? О месье Даррел, вы, должно быть, хотели сказать «сердце»!
Точно, кивнул я. Жан-Мари практичный парень.