Что до меня, заявил он, то я за дальнейшие поиски.
Дальнейшие поиски чего? Тридцать девятого черепа? уточнил я.
Ле Бьян кивнул. Дюран нахмурился, глядя на залитое солнцем море, колышущееся, словно чаша расплавленного золота, от скал до горизонта. Я проследил за его взглядом. На блестящих скалах, силуэты которых темнели на фоне сверкающего моря, сидел, задрав к небу свою жуткую голову, большой баклан, черный и неподвижный.
Где этот список, Дюран? спросил я.
Жандарм порылся в своей почтовой сумке и достал латунный цилиндр около фута длиной, с мрачным видом отвинтил крышку и вытряхнул свиток плотной желтой бумаги, густо исписанной с обеих сторон. Этот свиток он и вручил мне по кивку Ле Бьяна, но я ничего не смог разобрать в грубых каракулях, тускло-коричневых от времени.
Переведете, Ле Бьян? Я почувствовал, что теряю терпение. Ну и горазды вы с Максом Фортеном наводить тень на плетень!
Ле Бьян подошел к краю ямы, где копали трое мужчин из Банналека, отдал приказ или два по-бретонски и повернулся ко мне.
Я тоже приблизился к яме и увидел, что люди из Банналека стаскивали квадратный кусок парусины с груды чего-то, что я на первый взгляд принял за булыжники.
Смотрите! пронзительно воскликнул Ле Бьян.
Я присмотрелся. Это была груда черепов. Миг спустя я уже спускался по гравийному склону. Люди из Банналека хмуро поздоровались со мной, опираясь на кирки и лопаты и вытирая загорелыми руками потные лица.
Сколько? спросил я по-бретонски.
Тридцать восемь, ответили они.
Я огляделся. За грудой черепов лежали две груды человеческих костей. Еще дальше холмик из какого-то ржавого лома, железного и стального. В этой куче я разглядел проржавевшие штыки, лезвия сабель и кос, а кое-где потускневшие пряжки с обрывками жестких ремней, твердых, как железо.
Я подобрал пару пуговиц и поясную застежку. На пуговицах был изображен королевский герб Англии; на застежке английская военная эмблема с цифрой «27».
Мой дед рассказывал об ужасном английском полке, Двадцать седьмом пехотном. Они высадились тут, неподалеку, и штурмовали форт на берегу, произнес один из банналекцев.
Ага! отозвался я. Значит, это кости английских солдат?
Да, ответили люди из Банналека.
Ле Бьян уже кричал мне сверху, чтобы я поднимался.
Отдав работникам застежку и пуговицы, я выбрался на край раскопа.
Ну, сказал я, придерживая Малыша, чтобы тот не вскочил и не принялся меня облизывать, полагаю, вы знаете, что это за кости. Что собираетесь с ними делать?
Ле Бьян сердито насупился.
Час назад тут был один человек. Англичанин. Проезжал на какой-то колымаге в Кемпер. Что, по-вашему, он хотел сделать?
Купить мощи? с улыбкой предположил я.
В точку! Вот же свинья, а? выкрикнул мэр Сен-Жильда. Жан-Мари Трегунк это он нашел кости стоял там, где стоит сейчас Макс Фортен, и знаете, что он ответил? Плюнул на землю и сказал: «Английская свинья! За кого ты меня принимаешь, за осквернителя могил?»
Я знал Трегунка серьезного голубоглазого бретонца, который уже не первый год едва сводил концы с концами и не мог позволить себе даже кусочка мяса на обед.
Сколько этот англичанин предложил Трегунку? спросил я.
Двести франков за одни только черепа.
Я подумал об охотниках за реликвиями и покупателях сувениров с полей сражений нашей гражданской войны.
Тысяча семьсот шестидесятый это было давно, заметил я.
У почтения к мертвым нет срока давности, возразил Фортен.
Мало того, продолжал я, английские солдаты пришли сюда, чтобы убить ваших отцов и сжечь ваши дома.
Они были убийцами и ворами, но теперь они мертвы, сказал Трегунк, поднимаясь к нам с пляжа. С его шерстяной куртки капала вода, а на плече он нес длинные грабли, какими прочесывают берег во время отлива.
Сколько ты зарабатываешь в год, Жан-Мари? спросил я, повернувшись, чтобы пожать ему руку.
Двести двадцать франков, месье.
Сорок пять долларов в год! воскликнул я. Ну и ну! Ты стоишь большего, Жан. Ты не мог бы заняться моим садом? Жена сказала спросить тебя. Думаю, на ста франках в месяц мы бы с тобой столковались. Ну что ж, Ле Бьян, за дело! Фортен или вы, Дюран! Кто-нибудь, переведите мне этот список на французский!
Трегунк так и застыл, выпучив на меня свои голубые глаза.
Можешь приступать хоть сегодня, улыбнулся я ему. Если, конечно, оплата тебя устраивает.
Устраивает, сказал Трегунк, с глупым видом шаря по карманам в поисках трубки. Ле Бьяна это вывело из себя.
Ну так иди и работай! прикрикнул на него мэр.
Трегунк запоздало сдернул передо мной картуз, повернулся и, стиснув рукоять граблей изо всех сил, зашагал через вересковую пустошь к Сен-Жильде.
Некоторое время мэр сосредоточенно изучал свои серебряные пуговицы, а потом заметил:
Вы предложили ему больше, чем получаю я.
Тоже мне, усмехнулся я. Что вы делаете за свое жалование? Играете в домино с Максом Фортеном в кабаке «Груа»?
Ле Бьян покраснел, но Дюран звякнул саблей и подмигнул Максу Фортену, а я со смехом подхватил насупившегося мэра под руку.
Вон там, под обрывом, есть тенистое местечко, сказал я. Пойдемте, Ле Бьян, прочитаете мне, наконец, этот список.
Не прошло и минуты, как мы укрылись в тени скалы. Я растянулся на земле, опершись подбородком на руку, и приготовился слушать. Жандарм Дюран сел, закрутив усы так лихо, что кончики их стали острыми, как иглы. Фортен прислонился к скале, полируя очки и скользя по нам рассеянным, близоруким взглядом, а мэр Ле Бьян уселся посередине, скатал свиток и сунул его под мышку.
Прежде всего, начал он пронзительным голосом, я закурю трубку, а пока буду ее раскуривать, расскажу вам, что знаю о нападении на тот форт. Мой отец рассказывал мне, а ему его отец.
Мэр мотнул головой в сторону разрушенного форта квадратной каменной постройки на утесе над морем, от которой уже не осталось ничего, кроме осыпающихся стен. Затем он неторопливо достал кисет, кремень с трутом и трубку с длинным чубуком и микроскопической чашечкой из обожженной глины. Чтобы набить такую трубку, требуется минут десять пристального внимания. Чтобы выкурить всего четыре затяжки. Очень уж она бретонская, эта бретонская трубка. Квинтэссенция всего бретонского.
Продолжайте, подбодрил я его, закуривая сигарету.
Форт, сказал мэр, был построен при Людовике XIV. Англичане дважды его захватывали. В 1739-м Людовик XV восстановил его. В 1760 году англичане снова напали. Подошли от острова Груа на трех кораблях, взяли форт штурмом, разграбили Сен-Жюльен вон там, по соседству, и начали жечь Сен-Жильда. На стенах моего дома до сих пор видны следы от пуль. Но подоспели люди из Банналека и Лорьяна с пиками, косами и мушкетонами и задали англичанам жару. Те, кто не убежал, теперь лежат там, внизу, в гравийном карьере, тридцать восемь покойников.
А череп тридцать девятого? спросил я, докуривая сигарету.
Мэр закончил набивать трубку и начал убирать кисет с табаком.
Череп тридцать девятого, пробормотал он, сжимая чубук кривыми желтыми зубами, череп тридцать девятого это не мое дело. Я велел людям из Банналека прекратить копать.
Но чей же он, этот недостающий череп? не отставал я.
Мэр даже головы не поднял: все его внимание сосредоточилось на том, чтобы высечь искру. Наконец, трут занялся: он поднес его к трубке, сделал уже упомянутые четыре затяжки, выбил пепел и с важным видом положил трубку в карман.
Недостающий череп?
Да, нетерпеливо подтвердил я.
Мэр медленно развернул свиток и начал читать, переводя с бретонского на французский:
НА СКАЛАХ СЕН-ЖИЛЬДА
13 апреля 1760 года
В этот день по приказу графа Суазика, главнокомандующего бретонскими войсками, кои стоят ныне в лесу Керселек, на этом месте были преданы земле тела тридцати восьми английских солдат 27-го, 50-го и 72-го пехотных полков, погребенные с принадлежавшим им оружием и снаряжением.