И траурная процессия направляется по улицам Москвы. Гроб с телом Ленина установили в Колонном зале Дома Союзов. Под сводами зала круглые сутки текла людская река. Народ шёл прощаться со своим любимым вождём. И первый раз Ленин молчал перед своим народом. Москва не спала в эти ночи. Со всех концов страны приезжали сюда делегации трудящихся. Трещали суровые январские морозы, но колонны людей стояли на улице в очереди. Разводили тут же костры, грелись. Все хотели пройти мимо гроба Ильича и запечатлеть на всю жизнь образ своего великого вождя.».
Бывший студент Коммунистического университета трудящихся Востока, член партии с 1921 года, Н. Г. Рысаков в 1970 году начитал на магнитофон свои воспоминания: «22 января 1924 года в конце улицы Малая Димитровка (Малая Дмитровка прим. автора), проходя из общежития в аудиторию Коммунистического университета трудящихся Востока (Коммунистический университет трудящихся Востока имени И. В. Сталина (КУТВ) учебное заведение Коминтерна, действовавшее в Москве с 1921 по 1938 гг. прим. автора), я заметил, что прохожие как-то необычно подходили к человеку, молча раздававшему какую-то листовку. Взяв её в руки люди застывали на месте, как прикованные, их лица бледнели, они отходили, упершись глазами в листовку, делали несколько шагов, не глядя и натыкались на идущих. Чувствовалась тревога. И я взял большой лист газеты. Что бросилось в глаза? Крупные буквы: Экстренный выпуск, а в середине в траурной рамке небольшой портрет Владимира Ильича Ленина.
Совместный экстренный выпуск «Правды» и «Известий»
Дальше: Правительственное сообщение. Вчера 21 января в 6 часов 50 минут вечера в Горках близ Москвы скоропостижно скончался Владимир Ильич Ленин!
Сознание сдавило что-то тяжёлое, подавляющее, как будто кругом всё исчезло. Умер Ленин! Ленина не стало!
Вошёл в вестибюль университета, а навстречу наши студенты все сосредоточенные, суровые. На немой вопрос негромко коротко говорят: В клуб! Идём в клуб!. А клуб университета за углом на Тверской улице, ныне имени Горького (сейчас опять Тверская прим. автора), вместительный, тогда назывался по-старому Шанвар?. Когда я пришёл, зал был почти заполнен, ни звука. А ведь в университете тогда обучалось тысяча двести студентов, представлявших 65-ть наций и народностей страны.
Стихийно возникший траурный митинг начался и кончился коротким сообщением секретаря партячейки. Мне особо запомнилась из его выступления концовка: Умер Ленин, но будет жить Ленинизм!.
Где-то в передних рядах раздалось рыдание, кто-то всхлипнул, и опять стало тихо тихо. У нас было такое ощущение, что секретарь ещё что-то должен сказать, обязательно должен сказать! Объявили, что доступ к гробу Ленина в Колонном зале будет с семи часов вечера 23 января.
На другой день со студентом мордвином Павлом Рузайкиным мы пошли по Большой Димитровке к Колонному залу. И примерно в три четыре часа дня присоединились к оживающим. Уже не так далеко от Колонного зала, по крайней мере мы видим Экспериментальный театр. До сих пор не припомню, чтобы, когда мы проходили от нынешней площади Пушкина видели кордон из милиции или красноармейцев. Не видел человека, который проходил бы дальше хвоста очереди, подходили и молча пристраивались. Не слышал: Запомните меня, я отлучусь или Тут была моя очередь.
Две очереди на прощание с Лениным в Колонный зал Дома Союзов
День был сравнительно нехолодный, шёл снежок, но не мокрый. Самоорганизованность, никаких препирательств, никакого психоза. Мы на Большой Дмитровке знали, что наша очередь не единственная, а где она кончается, по каким улицам, переулкам её повороты, также не знали. Через какие-то интервалы мы медленно продвигались вперёд, а регулировщика я не видел, не помню. Около девяти часов вечера мы достигли поворота Дома Союза, приблизились близко к парадным дверям, а там, со стороны Охотного ряда, встречная другая вереница людей. Вот и парадная дверь, лестница. В след за передними строились по трое в ряд, стараясь как можно раньше увидеть его, как можно дольше посмотреть на дорогое знакомое по портрету лицо Владимира Ильича Ленина. Передний замедляет шаг. На возвышении очень очень знакомое близкое сердцу лицо, большой лоб, сложенные руки, зелёный френч. Кто стоял в Почётном карауле в это время, наверное, никто из прощавшихся с Лениным в Колонном зале не помнит, хотя в первый день стояли ведь высшие деятели партии и государства. Помнится, когда входили, звучала мелодия похоронного марша, а когда приблизились к гробу музыка прекратилась. Так я проходил мимо гроба Владимира Ильича в первый день доступа граждан и прощания с Ильичом.
Погода менялась, крепчал мороз. Нам, студентам, выдали валенки. Мы втроём: Пётр Якутцев, Данил Богатырёв, жившие в одной комнате, пошли ночью 24 января к Колонному залу.
Тогда впервые заметил на площади небольшую группу милиционеров, гревшихся у костра. Прошли со стороны Большой Дмитровки, стояли недолго, наверное, часа полтора два. Опять в очередях тихо, все сосредоточены, и, наверняка, мысли были у всех были одни: Ещё раз посмотреть на дорогого Владимира Ильича Ленина. На этот раз я заметил застывшую у изголовья Ильича Надежду Константиновну Крупскую.
Застывшая у изголовья Ильича Н. К. Крупская
В ночь на 25 января меня поднял дежурный и сказал, чтобы я шёл немедленно в вестибюль университета. Там я застал три четыре десятка знакомых и незнакомых наших студентов. Подходили новые и новые. Вполголоса студенты передавали, что идём колонной, группой. Секретарь ячейки молчал и спокойно смотрел на часы, и когда дежурный со списком на руках сказал, что все явились, секретарь объявил, что нам разрешили по одному студенту от каждой национальности стоять в Почётном карауле у гроба вождя.
В назначенное время подходим. Дежурный проводил в какую-то боковую близкую от зала просторную комнату, где были распорядители и среди них главный заместитель наркома военно-морских сил Склянский (Склянский Эфраим Маркович (12.08.1892 27.08.1925 гг.), заместитель Л. Д. Троцкого на посту председателя Реввоенсовета РСФСР, член РСДРП с 1913 года прим. автора), он распоряжался, разводящий был другой.
Подошла и моя очередь. С трепетом сердца я стоял в Почётном карауле у гроба Ленина вместе с бурятом Коняевым и татаркой Шарафутдиновой, а четвёртого, с боку от меня, не помню.