Хорошо, что ему об этом напоминают. Когда-нибудь он, возможно, забудет.
Отвести его домой, госпожа? спросила Джастина.
Персефона посмотрела на сына. Щеки и уши у него покраснели от ветра, из носа текло, а опущенные вниз уголки рта выражали отчаяние. Нолин стойко выдержал прощание и бросил на могилу горсть земли. Он выполнил свой долг. Эгоистично было бы задерживать его здесь, хотя возможность держать его за руку успокаивала Персефону.
Да, сказала она. Спасибо.
Она почувствовала, как он отпустил ее, услышала торопливые удаляющиеся шаги сына.
Не задерживайтесь, госпожа, сказала Джастина. Холодает.
Да, не оборачиваясь, ответила Персефона. Это правда.
Когда Джастина увела Нолина, Персефона осталась в поле одна. На похороны вообще мало кто пришел. Персефона всегда считала, что, когда Падера наконец отойдет в мир иной, ей устроят пышные проводы, но та пережила всех. С ее смертью закончилась целая эпоха. Старуха была последним истинным осколком прошлого эпохи каменного оружия и богов за рекой.
На похороны пришли двое сыновей фермера Уэдона, Брент и Оскар, теперь уже мужчины, и Хест, дочь Вив Бейкер и невеста последнего оставшегося в живых Киллиана. И, конечно, Хэбет ее неизменное утешение. Все они родились в Далль-Рэне, но были слишком молоды, чтобы помнить, каким он был. Они лишь одной ногой стояли в старом мире, но опирались в основном на другую ногу. Миновали дни, когда зимой все собирались в чертоге послушать сказания Мэйв о Гэте из Одеона. Никто теперь не сидел плечом к плечу с друзьями и соседями при мерцающем свете, не делился жареным барашком. И уверенность, которую давало знание, что завтрашний день будет таким же, как день сегодняшний, уже не вернется.
Никого не осталось.
Персефона рухнула на колени, стискивая на шее ткань бреконморы.
Падера, Рэглан, Манн, Мэйв, Сара, Дэлвин, Гэлстон, Ария и нет, только не они!
Персефона покачала головой. Ее не покидала надежда, что те, кто ушли в болото, вернутся, ибо так сказал ей Малькольм. Это странное заявление даровало ей невероятно тонкую нить, за которую она держалась. Как бы абсурдно это ни звучало, Персефона вцепилась в эту надежду, словно лишь она отделяла ее от грани безумия. Но с каждым днем даже эта надежда ослабевала, нить истончалась.
Персефона повернулась в сторону лагеря и вздохнула:
Почему я чувствую себя такой одинокой, хотя в лагере полно народу?
Она любила Нолина, Джастина стала для нее благословением, а Хэбет утешением. Они помогали ей жить дальше, но те, кого она любила больше всего, те, рядом с кем она сражалась и проливала кровь, ушли. Без них она чувствовала себя слабой и беззащитной.
Наступила зима, и даже старуха Падера покинула ее. Тогда-то Персефона и осознала правду.
Конец эпохи это не Падера, а я. Без Брин и ее книги все, что я когда-либо знала и любила, будет забыто. После моей смерти дни Далль-Рэна превратятся в эру мифов.
Как у них дела, Падера? спросила Персефона курган. Вели им поторопиться, хорошо? Скажи им, что они обязаны вернуться, ведь они так нужны мне. Они все нужны мне.
Персефона заплакала, сама не зная, по ком льет слезы.
Нифрон шел по пустой, открытой равнине между местом, ныне известным как Драконий лагерь, и лесом.
Дракон. Вот что должно быть моим символом, моим знаменем.
Он не имел к зверю никакого отношения. Не он его сотворил, не он просил его призвать. Если бы он знал, что такое возможно, то приказал бы сотворить штук двадцать. У них был только один, но этот уникальный крылатый зверь спас всех в Алон-Ристе и в течение долгих лет войны стерег Драконий лагерь. Народ видел в нем символ силы и защиты.
Нифрон нахмурился. Они должны видеть это во мне.
Таков был план, но планы Нифрона далеко не всегда воплощались в жизнь.
Петляя по полю, он заметил кости и остановился. Рука то, что когда-то ею было почти целиком скрытая травой и припорошенная снегом. Торчали только кончики пальцев, словно хозяин руки, превратившийся в скелет, пытался выбраться из ловушки, процарапав себе путь на поверхность. Здесь прошло последнее открытое сражение, в ходе которого войска противника по глупости попытались не дать им войти в лес. Как всегда случалось на полях, колесницы Нифрона одержали победу.
Но война до сих пор не выиграна.
Интересно, кем ты был? обратился он к руке. Рхуном или фрэем? Другом или врагом?
Кем бы ни был покойник, Нифрон испытал к нему почти родственные чувства. Надежды похороненного существа тоже не сбылись.
Вернувшись к колеснице, он прислонился к колесу и посмотрел на восток, в сторону леса. Он пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, подумать не о драконах, уже нет. То, что некогда давало ему шанс на спасение, теперь уничтожит его. Скоро фэйн получит драконов в этом он не сомневался, но пока их у него нет. В этом Нифрон тоже был уверен. Лотиан не стал бы медлить ни секунды и сразу же отправил бы новое оружие за реку. Он попросит столько драконов, сколько захочет, и получит их. Пока в небе не было ничего, кроме снега, и Нифрон знал, что еще есть время но для чего?
Что же мне делать дальше?
Круговерть снега покрыла все вокруг смутной серой пеленой. Это был даже не настоящий снег, а лишь призрачный предвестник грядущей зимы. Ничего, кроме деревьев, разглядеть было невозможно.
В последнее время мне совсем не везет, сказал он и, обращаясь к белым костлявым пальцам, добавил: Ты же понимаешь? Что тебя убило? Меч? Стрела? В моем случае это, скорее всего, будут зубы дракона.
Да, вновь подумал он, я должен был выбрать своим символом дракона.
Об этом следовало подумать много лет назад. Его знамя должно было символизировать силу и власть. Как правило, на знаменах изображали львов и медведей, но он намеревался подняться выше королей и фэйнов. Ему нужен более величественный символ, а что может быть величественнее дракона? И что с того, что рхуны решили сделать предметом обожания, которое заслужил он, наколдованное чудовище? Он получил власть над Десятью кланами посредством женитьбы на Персефоне и точно так же мог добиться желаемого поклонения, связав себя с драконом. Через несколько столетий никто не будет знать разницы. Нифрон Дракон, защитник народа эти два титула слились бы в один. Судя по тому, что он знал о рхунах, на это могло уйти всего несколько десятилетий. Они быстро все забывали.
Со стороны лагеря Нифрон заметил какое-то движение. К нему приближалась одинокая фигура в плаще с капюшоном. Человек это он определил по неуклюжей походке.
Прости, что потревожил, сказал Малькольм, подойдя ближе.
Остановившись, он отбросил назад капюшон и попробовал отдышаться, выпустив при этом огромное облако пара.
Нет, все-таки не человек.
Он и правда не имел ни малейшего представления о том, кто такой Малькольм. Тот выглядел как рхун, двигался как рхун, но рхуном определенно не был. Его истинная природа по-прежнему оставалась тайной. Нифрон не отправил этого нечеловека в изгнание лишь потому, что тот исчез сам.
Я думал, ты уехал.
Вернулся на похороны и по делам. Малькольм заметил руку скелета. Твой приятель?
Нифрону вопрос не показался забавным.
Так почему ты не на церемонии?
Я там был. Она закончилась.
Думаешь, я поверю, что ты исчез на столько лет и вернулся из-за смерти старухи?
Ее звали Падера, напомнил Малькольм. Но, как я уже сказал, у меня есть и другие дела. Он бросил взгляд на костлявые пальцы. Скажем, помочь там, где это возможно. Проверить, как все идет, кое-что поправить.
Ты же не собираешься просить меня дать еще один обет? Потому что я обменял его на обещание, которое, похоже, вряд ли исполнится.
Малькольм покачал головой и печально улыбнулся:
Нет, я не об этом. Тебе покажется странным, если я скажу, что беспокоюсь о тебе?