И тогда мы поклялись «На сады и дачи ни ногой», и хотя знали, где что всегда слаще, клятву свою держали до «последнего патрона».
Допустим, я поверил. Абориген, только что, глазами все карманы не обыскал. А куда так бегете?
Честно сказать, я не совсем понимал, почему этого селянина все называли Аборигеном. Все, в том числе и он сам.
Аборигены, как я всю сознательную жизнь представлял, живут где-нибудь в Африке, а еще они индейцы в Америке. А еще когда-то съели Кука. Однако наш Абориген ни на кого из них не походил, и Кука не съедал. А то, что в город не собирается переезжать, так немало здесь таких «аборигенов. Их всех тоже аборигенами звать,
Слоненок пропал. Я снова потянул рукав. Не слышите что ли?
Кого не слышу? Он тут же «ухо по ветру». Слониха, никак?
Слониха. Торжествующе кивнул я головой. Слоненка зовет. Я же говорю, что слоник пропал.
Складнее врать не научился? Слоненок не иголка, его в стогу не спрячешь.
«А что? Это хорошая подсказка». Хотя деревню почти всю расселили, а точнее, вселили в две многоэтажки, но некоторые переселенные все еще держали в своих дворах скотину, и потому кое-где можно было увидеть одинокие стожки. Туда и мог податься слоник.
Чего замолчал? Что-то более умное придумал? Увезли ваших слонов, и все тут. Так что, не ври мне. Не посмотрю, что твой батька начальник. Признавайся, чью дачу обнесли. Молчишь? А вон и сварщик. Сейчас у него и спросим. Как жизнь, Петрович? Вагончик отремонтировал?
Нет, еще. Позавчера пришлось срочно в Ярославль смотаться, свата в больницу положили с инсультом. Мне, поди-ка, каждый час звонили, с ремонтом торопили. Слонов-то уже на новом месте ждут. Так и не дождался, когда свату лучше станет. Вернулся час назад, перекусил, и сразу к трейлеру.
Выходит, не обманывает парень? Обескураженно пробормотал Абориген, и отпустил рукав из горсти. Говорит, что слоненок пропал.
То-то, слышу, слониха тоскливо трубит. Пошли, посмотрим. И, не дожидаясь согласия, сварщик направился к овину, однако заметил на плече Аборигена удочки. А ты, никак, на рыбалку нацелился? И тут же сменил тему. Когда переезжать-то собираешься?
Когда избенка в яму сползет, или пока дрова не закончатся, тут буду жить.
Зря. Рыбалка, можно сказать, рядом. Печь топить, воду носить не надо. И не говори, что вода в городе мертвая. Четыре колодца уже к середине лета в деревне опустели, совсем мертвыми стали, да и на вашем краю вода уже не та стала.
Предупредили уже. Нехотя, согласился Абориген. Я, пожалуй, в партизаны уйду. И почему-то подмигнул мне левым глазом. Сначала, все равно, дачников выкурят, и только потом до меня спрос дойдет.
4. А деревня-то неперспективная
Жалко деревню, но папе все проще оправдываться стало, что она, так и так, исподволь умирает.
Почему? Кому она мешает? Только потому, что гравий понадобился? А где ребята будут лето проводить?
Я, конечно, с мамой был солидарен. Полностью.
«Свободу детям! Свободу детям!». Скандировал я, конечно, про себя, потому что и у отца была своя правда:
Ты же сама понимаешь, что городу все больше и больше требуется буферный накопитель воды.
Что такое «буферный» я не понял, но то, что на окраине города появится озеро, или хотя бы водохранилище, я приветствовал обеими руками. Вот где накупаемся по самое горлышко!
Наша семья переехала в город раньше других. Жаль, что в центр города: река была рядом, но купаться в ней какой-то надзор запрещал даже зимой, и никого это не может радовать? Разве, что рыбаков, которые, похоже, не уходят с реки даже ночью.
Я прислушивался к разговору размашисто шагающих впереди сварщика и Аборигена, и медленно «жалел» местных ребят, для их семей места в тех двух домах не нашлось. Их, вообще, переселяют на другой конец города без реки под боком, без карьеров и рощ рядом, в которых с закрытыми глазами можешь найти грибные и ягодные места, и до одури наиграться в войнушку.
«Медленно жалеть» учил меня папа: «Старайся думать не скоропалительно, и на все смотреть с разных аспектов. Возьмем твоих друзей. С одной стороны, их лишают привычных мест обитания, это, с чем я полностью согласен, плохо. Но с другой стороны, они получают жилье со всеми удобствами. А, кто не хочет перебираться в город, получат возможность переехать в другую деревню. Тут, конечно, их возможности не всегда совпадут с их желаниями. Но это же, все равно, лучше, чем ютиться в устаревающих развалюхах».
Ему-то хорошо аргументировать. Теперь, когда деревню отнесли к городу, и людей начали сселять в окрестные многоэтажки, таких, что переезжать не хотят, только на пол-улицы и набирается. Это те, к кому еще торфяники и карьеры не скоро подберутся. Карьеры и торфяники полная противоположность друг другу, или одно следствие другого. Когда-то, когда еще папа «пешком под стол ходил», рядом с болотом нашли залежи ПГС, или песочно-гравийной смеси, по-научному. Что-то тогда не рассчитали, а вода из реки быстро отыскивала себе русла, и старые карьеры пришлось забросить, а на их месте со временем образовалось еще одно болото. А теперь снова вспомнили о залежах. К тому же, и новые технологии разработали, а главное, городу, позарез, понадобился тот самый буферный накопитель воды. Ну, и гравий тоже.
***
Я и не предполагал, что летом столько в деревне народу обитает. Обитает, это моей бабушки словечко. Живет мало, а обитает много. Я понял, что если на огородах, то обитают. Нет, совсем не понятно. Те не живут, разве?
А тут, у овина, большая такая толпа собралась, как на праздник, или еще одна деревня сюда сбежалась: мальчишек в сторону оттеснили, шепчутся, и в дверь овина поочередно через Толькину голову заглядывают.
Когда понял, меня чуть Кондратий не обнял. Испуг дяди Леши понять можно, но как дядя Кондратий может обнять, если его здесь нет. Знаю я его, хотя он из Выселок, но он вчера вечером в город проехал на своей «таратайке».
Так я дяде Леше и сказал, а он мою голову взвихрил, и хитро так усмехнулся.
Не того ты Кондратия знаешь, парень, и то хлеб. А парня спасать надо.
«Неужели, уже началось, и слониха озверела, и начала на людей нападать?».
Как бы он картофельной ботвы не наелся.
«Кто из нас картофельной ботвы может наесться?».
Коровы картофельную ботву не едят, как бы. Вот для колорадских жуков она деликатес. Голос, кажется, Аборигена, но говорил не он.
«Совсем не понятно. Коров-то в деревне всего две остались, но кто из их хозяев станет картофельную ботву есть? Путают что-то».
Молод еще, и не из нашенских краев. Наши и то, бывает, картофельной ботвы наедятся, а потом и маются всю ночь.
Вот и я думаю.
Я оглянулся на голос, и обомлел. Дядя Кондрат? Но он же , Я сам видел. И уж совсем непонятно, зачем он дядю Леша должен обнимать?
Увы, на моё сообщение все снова только хитро переглянулись, и каждый готов был превратить мою голову в «воронье гнездо», как сказала бы бабушка. Но ее рядом не нашлось, да и голову почему-то трепать передумали. Только еще раз кто-то усмехнулся: «Это хорошо, что с Кондратием не знаком, и еще сто лет не знакомься». Как же не знаком, если его рукой потрогать можно?
Пока я о Кондратии размышлял, а потом обходил стороной «зажужжавших аки улей» селян, снова опоздал и одним глазком на слониху глянуть, и до картофельного поля добежать. Выскочил из-за угла овина, а Толька-то с Малявкой до конца поля добежали, и уже оттуда кричат: «Нет тут никаких его следов», и руками машут. «Видим, видим. К лесу его следы ведут, похоже».
Фу, от сердца отлегло. Если бы слоненок ботвы картофельной наелся, отравиться мог бы.
А это обязательно? Понятно, что это близняшки решили уточнить. А почему тогда колорадские жуки ее едят? А от картошки никто не умирает, и только нахваливают.
Помидоры тоже едят. В стародавние времена их даже отравой сильной считали. А получилось, что на ядовитых кустах растут вкуснейшие и совсем неядовитые плоды. Понятно, братаны?