Безмолвная пауза длилась ровно столько времени, сколько требовалось стражникам, чтобы прозеваться, сделать общую растяжку и высморкаться.
Откуда идем и куда? Задал вопрос сержант Хайнц Прореха, закончив все вышеперечисленные упражнения.
Мы с планеты Земля. Идем в город Шаффурт. Гордо сказал Гарри Браудер
Да хоть с Марса идите. Разрешение есть? Строго взглянул на активистов Прореха.
Сержант был человек начитанный и мало того, что иногда заглядывал в учебники сына, но еще и покупал книжки с гравюрами, в лавке Голлагера Макмэхона.
Пролетарии всех стран объединяйтесь! Провозгласила Анна Ньютон, сжав кулачок.
Свобода, равенство, братство! Поддержал соратницу Генри Маркантонио.
Стоящие сзади стражники взяли алебарды наперевес и вопросительно уставились на сержанта.
Тебе где яйца оторвали? Спросил Прореха, у Анны.
Мне никто ничего не отрывал! Гордо заявила девушка.
А, пищишь, как будто без яиц.
Они мне не положены. Я женщина.
Баба! Ахнули все шестеро разом.
Сержант прищурился и внимательно осмотрел четверку нарушителей. Его взгляд остановился на Марте Харрис. Прямо обращаться к ней он не стал, а спросил, в общем плане:
Еще бабы, среди вас есть?!
Да, я тоже женщина. И никогда этого не скрывала. И с гордостью признаю это. Тряхнула почти наголо стриженой головой Марта.
Прореха кивком головы, подозвал поближе капрала Фритца Колесо и сквозь зубы спросил:
Как думаешь ведьмы?
События шестилетней давности, когда ведьмы и колдуньи практически оккупировали Шаффурт, не стерлись из памяти обоих. И вступать в противостояние с колдуньями, без санкции Гильдии Алхимиков, никому не хотелось.
Не похожи. Засомневался Колесо. Какие-то они невзрачные. Да еще в штанах.
Может вы ведьмы или колдуньи. Прямо поставил вопрос Прореха. Если вы у нас перелетом, то документы не требуются.
Мы отрицаем всякую мистику. Как религию, так и колдовство. Мы твердо стоим на позициях материализма. Заявила Анна Ньютон.
Не очень понятно, про пропозиции
Мы, напрочь, отрицаем существование бога и всякое мракобесие! Воскликнула Марта Харрис.
Через несколько мгновений все четверо уже ни на чем не стояли. Ни на земле, ни на позициях. Они лежали избитые и скрученные веревками, в пыли. Причем, что удивительно, стражники Шаффурта, которые никогда не слыхали о гендерном равенстве, одинаково приложили свою застоявшуюся силушку ко всем четырем нелегалам. Не разбирая, пола.
Кристоф Абеле20, имперский секретарь Императора Леопольда Первого Габсбурга, отправился в Шаффурт налегке. Его кортеж состоял всего лишь из двух карет. Сопровождали выезд четверо кирасир. В первой карете помещались сам имперский секретарь и его камергер Готлиб (Готлиб Ветряный). Во второй разместились двое ливрейных слуг и поклажа. (Ансельм Пиковый, Клаус Луговой) По рангу Абеле полагался помощник в чине посольского секретаря, но было решено, что по прибытии в Шаффурт, в эту должность вступит, уже пребывающий там нотарий канцелярии Клаус Хаген.
На постоялом дворе, Карла Млелого проезжающие узнали, что Шаффурт рядом, и, что представители бургграфа уже посещали трактир и интересовались, не проезжал ли его светлость имперский секретарь Императора Леопольда.
Так, в Шаффурте уже знают о моем прибытии? Удивленно спросил Абеле.
Еще бы! В Шаффурте, все знают! Как, где чего, сразу знают. До нас, все новости, уже оттуда доходят.
После этого замечания трактирщика, имперский секретарь погрузился в задумчивость, но хороший ужин сделал свое дело, и после обильной трапезы, Абеле, снова пустился в разговоры и расспросил хозяина о городе Шаффурте, государственном устройстве, нравах и обычаях, царящих там.
К концу разговора посланник императора, уже пожалел, что начал его. Трактирщик, явно, выжил из ума и нес всякую ерунду, вроде того, что бургграф сила! Что если бы бургграф самолично двинулся на турок, то их песенка была бы спета.
Его светлость, Конрад фон Шаффурт, в мгновение ока, дошел бы до Стамбула и омыл ботфорты в водах Босфора! Потрясал кулаком Млелый. Вообще трактирщик, с нескрываемой иронией относился ко дворам высоких правителей и только Шаффурт являлся для него центром мироздания.
Может, там, в какой-то Вене или, где-то, там в Париже считают, что они пуп земли, только его светлость любого за пояс заткнет. Было бы желание. Другое дело, миролюбив он очень. Говорит: скромность украшает правителя. Потому и не идет на внешние завоевания. Потому народ его и любит и предан безо-гово-роч-но.
Утром посланника императора разбудило ржание лошадей и суровые голоса под окном. Все это указывало на присутствие в трактире многочисленного военного контингента. Причем иностранного. Сопровождающие его австрийские кирасиры, вряд ли позволили себе нецензурно орать у него под окнами.
Выглянув во двор, Абеле обнаружил там присутствие не менее дюжины всадников в бело синих цветах и блестящих касках. Обстановка была мирной Его сержант, Клаус Тиролец мирно беседовал с командиром прибывших кавалеристов. Заметив в окне графа, Тиролец подкрутил усы и направился в дом. Вскоре, он уже стучался в дверь комнаты тайного секретаря.
Откуда прибывшая кавалерия? Спросил Абеле, когда Тиролец был допущен к его персоне.
Из Шаффурта, ваша светлость. Прибыли, чтобы сопроводить нас. Командир у них Ансельм фон Штеерхоф, капитан лейб-гвардии, смотритель арсеналов.
Имперский секретарь иронично улыбнулся правой стороной лица.
О чем говорили?
Так, ни о чем. Этот фон Штеерхоф не задается. Свойский парень. О лошадях говорили, о дорогах. Еще о предстоящей войне.
О какой войне?
Капитан, только, сказал, что у них война на носу. А, в подробности не вдавался.
Дипломатический кортеж покинул двор Карла Млелого, после плотного завтрака. Капитан лейб-гвардии был любезно приглашен в карету посланника, дабы тот мог скоротать путь, в приятном обществе. Кристоф Абеле вел себя любезно, но иногда подчеркивал движением бровей, свое скептическое отношение к тому, что капитан занимал высокую должность смотрителя арсеналов. Эта сигнализация означала, что имперский секретарь, понимает, что данная должность должна присутствовать в каждом суверенном государстве, но масштабы деятельности в бургграфстве выглядят просто мизерно, по сравнению с имперскими.
Пока кортеж доехал до первой деревни бургграфства, Абеле узнал, что здоровье бургграфа, бургграфини и прочих домочадцев находится в прекрасном состоянии. Дела у них идут неплохо. Подданные процветают.
Кристоф Абеле смог убедится в этом лично, лицезрея, на подъезде к Неершнихту, тучные стада, пасущиеся по жнивью.
На въезде в деревню, посланника императора встречала украшенная цветами арка из гнутого орешника, нарядные крестьяне и крестьянские жены. В пролете арки красовался транспарант: «Neerschnicht Gilda Legatum Imperatoris ex animo suscipit»21.
Все были при полном параде. Крестьяне нарядились, как купцы из Амстердама, их половины в атласные платья. Девицы, с букетами цветов, были в национальных костюмах, отливающих яркими цветами. Платье на них было хоть и национальное, в буколистическом стиле, но пошито не из дешевых тканей, а из дорогих. Выглядели они не как деревенские девки, а как пастушки из императорского балета. И, все до одного светились белозубыми улыбками. Во весь рот. Даже староста деревни, Фритц Беззубый жемчужно отсвечивал на солнышке вставной челюстью. Даже золотая бляха, на его груди, не так привлекла внимание тайного секретаря, как этот рот, полный зубов, у почтенного старца.
Осыпанная цветами, карета выехала из деревни и направилась вслед за кавалерией бургграфа, к лесу. Некоторое время внутри было тихо. Абеле молчал задумчиво, фон Штеерхоф безмятежно.