Рядом с кроватью стояла маленькая железная тумбочка, он задул горящие на ней свечи и все остальные тоже: в нишах в стене, на столе у окна. Тонкий дымок, едкий запах и рыжие точки на фитилях слились в мистерию прощания.
Над столом висела пустая полка, посреди нее, как обелиск на равнине, торчали часы тонкая струйка соединяла две неравные горстки песка: красную сверху и черную снизу. Ну и как тут понять, который час?
Рае! прилетело снизу. Сколько можно тебя ждать?
Да иду я!
Он ужаснулся тому, как легко откликнулся на вычурное имя, которым его здесь называли, остро почувствовав, что начинает забывать маму. Ее голос. Не может вспомнить и все тут.
Вместо того чтобы спуститься, Радан сел на кровать, спрятав лицо в ладонях, но вспомнил, что у него же вчера весь день болела нога, а сегодня он размотал тряпицу и ничего не увидел, ни одной царапины даже самые глубокие совершенно затянулись.
Ничего себе, восхитился он вслух, пошевелив совершенно здоровой ногой и легко поднялся.
У самой двери возвышалась резная, как и вся мебель внизу, вешалка. Он снял с нее чистую черную рубашку с множеством мелких пуговиц и толстых петель, к счастью, уже застегнутых. Ворот и манжеты украшала витиеватая вышивка. Радан погладил выпуклые пурпурные стежки, укравшие у ведьмы не один день.
К столу он спустился настолько чистым, каким никогда не был дома: с намытыми руками, ушами, лицом, и, что совершенно сверхъестественно, зубами, начищенными мятным порошком, хранившемся в латунной коробочке прямо на темной обожженной глиняной раковине, гладкой и холодной, как цветочный горшок на балконе из прошлой жизни. Ноги Радан рассудительно предпочел не трогать, все равно выпачкает, как только выйдет из дома.
Радмин, одетый в черную рясу с алой ниткой, разрезавшей тело на две половины, словно след от меча, при появлении своего подопечного тут же поднялся из-за стола и, не взглянув на него, вышел за дверь.
И как он собирается меня наставлять игнором? спросил Радан не Танру, которая крутилась рядом, а воздух. Я и сам здесь специалист, каких поискать, пусть отпускает меня домой с золотой медалью.
Ешь давай! велела ведьма и обратилась к змею. Ситра, постой. Проводи Рае, а не то он опоздает.
Пусть выкатывается голодным. Тут либо сон, либо еда.
Ну я прошу тебя. Пожалуйста.
Ситра нахмурился, пробурчав что-то мало походящее на согласие, и вышел за дверь, точно копируя исчезновение наставника.
Все, хватит с тебя! Танра выдернула Радана из-за стола и сунула ему в руки пушистую булку. Поторопись, Ситра тебя проводит.
Да он же свалил, я за ним не побегу, насупился Радан и откусил от белого мякиша длинная корка тянулась изо рта, как накрученный ус.
Он дождется тебя. Не подводи ни его, ни меня.
Атоиемеи? Зачемни? поинтересовался Радан, затолкав за зубы мешавшийся хлеб щеки раздулись, как у хомяка.
Или жуй, или спрашивай. Посмотри, сколько крошек после тебя!
Радан вытаращил глаза на белые крапинки на полу и столе и ретировался за дверь, пока его не заставили убирать.
Солнце оторвалось от горизонта, теряя кровавый цвет, бледность светила и здесь мерилась золотом. Странные блики горели в небе, словно на дне банки, вращаемой на свету.
Что это? спросил Радан у Ситры и показал на яркие точки в вышине. Змей двинулся еще быстрее. Тебе трудно ответить? не отставал Радан, и зверь понял: себе дороже.
Колпак.
Что еще за Колпак?
Заслон.
От чего?
От дождя. От взглядов.
А нельзя просто каждому выдать зонтик? Радан недоуменно вертел головой, разглядывая играющие на солнце белые отблески, вспыхивавшие то тут, то там.
Как-то не догадались тебя, видно, ждали.
Не, ну правда.
Все, интервью закончилось.
Ого, какие ты слова знаешь! Радан с любопытством посмотрел на Ситру.
Не в лесу, вроде, и живу.
Ага, в бутылке, как мышь.
Ты тоже, теперь здесь, крысеныш! Если до тебя до сих пор не дошло.
Это ненадолго.
Взъярившийся было Ситра посмотрел на Радана с изумлением, а потом оглушительно расхохотался, показав клыки и кадык дну банки, которой они были накрыты. В этом смехе, будто возвратившемся из-под купола, Радан заметно приуныл, так что зверю даже сделалось жаль его, дурачка. Самую малость.
От реки, мимо которой они проходили, веяло не холодной прелой сыростью, а сухим терпким жаром.
Как такое возможно? не унимался Радан, не взывавший, однако, ни к кому конкретно.
Еще что-нибудь спроси, и я тебя туда сброшу сам все и распробуешь.
Радан не очень поверил в то, что этим и кончится, но немного обиделся и потому помолчал шагов шесть или восемь.
Да ладно тебе, чего ты выделываешься?
Хватит клювом щелкать запоминай дорогу. Я тебя первый и последний раз провожаю.
Какие все важные, с ума бы не сойти Вот если бы ты оказался у меня дома, я бы тебе все рассказал и показал. И заброшенный завод, где в прошлом марте нашли человека с отверткой в шее, а в этом октябре женщину без одежды. Такое место, знаешь, злое. Делай что хочешь никто не узнает. Там ребята постарше, в основном, собираются, травы дунуть или водяры бахнуть да с девчонками позажигать, а мы на великах иногда катаемся, Радан вдруг споткнулся и поправился, катались затем продолжил обзорную экскурсию в тоннели уже ссыхающейся памяти, как будто от самого себя отгоняя прошедшее время. И еще парк показал бы, где, типа, гуляют туберкулезники. Там ни одной тропинки нет. Все травой заросло по колено. А в июне вечером просто смерть. Комары зажирают И про тюрягу, где зэки из окон бросают записки, которые никто не читает. Они размокают под дождем, чернила стираются, а потом дворник сметает их все без разбора. Я как-то думал, что листья такие же письма сбрасывают. С размытыми чернилами. Немые.
Ну так прочел бы.
Что, листья?
Письма.
А Не.
Почему это?
Не знаю, их ведь плохие люди пишут.
Ты же сам еще вчера в Остроге сидел, напомнил Ситра.
Ну я так понял, у вас нельзя камнями в эту банку, Радан ткнул пальцем в Колпак, швыряться, так что меня за дело сцапали. Я, типа, закон преступил.
Какой сознательный, змей неожиданно для себя и для человека взъерошил его спутанные волосы Радан вздрогнул от холода, мигом лизнувшего позвоночник, и отстранился.
Может, и не сознательный, но у Гоши отчим сидит. Он, на самом деле, плохой. Я знаю. Гоша его боится. Ходил, когда тот дома был, вечно в синяках, даже в больнице лежал. Свечку в церкви ему за упокой ставил. А тот еще живой.
Ситра странно усмехнулся, посмотрев в небо.
Какое счастье, что мы не в твоем городе. Как ты вообще дожил до своих лет?
Усилием воли, буркнул Радан, готовый уже всерьез обидеться на все шаги до самого Костра, но Ситра почему-то смягчился и стал рассказывать.
Это Огненная река была, исток ее в Преисподней. На том берегу Лес Мертвых, где нас хоронят. Говорят, корни деревьев, которые вырастают на змеиных костях, достигают Адского потолка. И Черт вешает на них колокольчики.
Кто говорит?
Те, кто спускались туда.
А туда можно спуститься?
Ну а как? Ты и сам должен был, нет?
Мы только поглазели на дверь, Радан поежился, вспоминая вчерашний день, который он как будто бы пережил только потому, что никак не ожидал, чем все закончится.
Не переживай, успеешь еще насмотреться, Ситра потер когтем под носом, а Радан подумал, что ничего более угрожающего в жизни не слышал.
Для чего? Это вроде дело мертвых, а не живых.
Про это у других спрашивай.
Они оба замолчали, вдали уже показался черный квадрат знакомого дома.
Радан представил Черта, каким его видел на картинке в сказке: невразумительное красноватое нечто с рогами развешивает золотые бубенцы, подпрыгивая до потолка.
А зачем им там колокольчики?
Ситра не ответил.
Зверь и человек какое-то время шли в тоскливой тишине, Радан решил, что нужно что-то сказать, потому что вот-вот завершится их навязанное путешествие и, как предупредил змей, больше не сбудется, и вообще нужно сказать хоть что-то.