Почему бы не попотчевать их легендой об Антуане, бывшем фермере, который стал воином, а потом и принцем солнечного света?
Я улыбнулся своим мыслям. История замечательная; подам ее так, что местные будут вспоминать этот вечер еще долгие-долгие годы. Поднявшись, я опустил на пол кожаную перевязь с книгами и взялся за посох. Начинать хорошую историю, когда зал еще не готов, настоящее преступление. Люди суетятся, рассаживаются.
Пусть дойдут до нужного состояния. Пусть затаят дыхание, предвкушая мои первые слова. Таверна «Три сказания» должна погрузиться в полное безмолвие, только тогда я начну.
Я ждал неподвижно, став статуей из плоти и крови в алом плаще с капюшоном странным и ярким персонажем, омытым светом пылающего очага.
Народец занимал места. Кто-то решил сесть за длинными столами вдоль одной из стен таверны вплотную друг к дружке. Будут весь вечер пихать соседей локтями. Остальные рассредоточились по дальним углам. Спрятались не разглядишь. Несколько человек потянулись вверх по лестнице к мезонину и исчезли за ее изгибом позади очага. Столы наверху выстроились прямо за деревянными перильцами. Обзор оттуда будет хороший.
По «Трем сказаниям» бродили шепотки, в темноте сверкали любопытные глаза зрителей. Именно то, что требуется.
Неужели он?
Да вроде
Наверняка он
Таких больше и нет
А плащ-то! Не пил сегодня ни капли. Что за морок? Я ведь не один это вижу?
Похоже, только ты По-моему, плащ как плащ
Голос вдруг затих видимо, последний из собеседников задумался.
А посох зачем? Он хромоножка?
Не похоже. Смотри, как гордо стоит. Он молод и здоров. Лица вот только под этим колпаком не разгляжу.
Мимо меня проскользнула женская фигура в платье, подобном осеннему листу. Цвета смешивались и наплывали один на другой, так что и не скажешь, где начинается красный, а где кончается желтый. Юбка длинная чуть выше щиколоток. Талия перетянута поясом оливкового оттенка. Руки и часть спины обнаженные.
Если кто и мог сравниться со мной великолепием нынешним вечером так только эта молодая женщина.
Ее волосы были собраны в свободный хвост и перекинуты через плечо, несколько прядей спадали на виски. Лицом настоящая этайнианка, поцелованная солнцем. Кожа бархатистая, что речной камень, глаза яркие, губы полные. От таких женщин у юношей возникают вредные мысли.
Приблизившись к Дэннилу, незнакомка обвила руками его шею, словно любящая дочь. Хозяин таверны ответил на объятия и, прошептав что-то ей на ухо, указал подбородком в сторону группы посетителей. Кивнув в ответ, та зашла за стойку бара и взяла поднос.
Через несколько секунд в зал вошли еще две девушки в одинаковых платьях и, не отвечая на приветствия, принялись раздавать еду и напитки.
Я выждал, пока толпа не притихнет.
Люди голодны, устали позади тяжелый трудовой день. Мир вокруг них съежился ничего не осталось, кроме коварных наследных принцев да властолюбивой церкви. Им требовалось хоть ненадолго забыться и посудачить о местных сплетнях, о своем житье-бытье. Кого предпочла дочь соседа? В какую беду попал сын приятеля? Незатейливые слухи и рядовые события позволяли им чувствовать между собой неразрывную связь и надежность маленького сообщества, отбросив прочь заботы большого мира.
Стрелки двигались, и время моего ожидания подходило к часу. Я не присел ни разу. Раствориться, находясь на самом виду, тоже искусство сродни лицедейству.
Наконец общий гомон стих до едва слышного бормотания. Подоспела еда с напитками, и люди перестали суетиться, изредка лениво поглядывая в сторону стойки бара.
И вдруг вспомнили о фигуре в алом плаще.
Все взгляды медленно сосредоточились на мне, и любопытный шепоток зазвучал с новой силой.
На этот раз легкий гул не стал для меня помехой. Я повернулся, отбросив полы плаща, и приблизился к очагу. Ткань моего разума сложилась, и между двумя гранями восприятия пролегла четкая линия, словно складка на сияющем чистом пергаменте. Я свернул разум еще раз. Образовавшаяся в голове пустота разделилась на четыре равные части и заполнилась редкими красными всполохами на ярко-желтом фоне. А еще целым морем алых углей. Огонь затмил все.
Огонь Субстанция старая, как сама вселенная. Огонь оживал, сплачивая вокруг себя людей, желающих поделиться легендами первыми легендами нашего мира.
Я знал огонь, понимал его сущность и ту историю, что он рассказывает. Постиг ее внутренние механизмы так драматург чувствует каждый поворот сюжета.
Если понимаешь, что за каким-то явлением стоит история обязательно догадаешься о той истине, на которой она построена. Увидишь, чего в ней не хватает, и смекнешь, где это найти.
Мой разум вновь свернулся, и звуки, заполнявшие пространство таверны, пропали. Я словно оглох.
Пламя в очаге обрело двойника, спрятанного глубоко в моей груди. Пыл любви, жар гнева, огонь, что придает тебе сил перед лицом невзгод. Свет, что питает мечту.
Я поднес узловатый кончик посоха к губам, и во мне зародился вздох даже не в легких, скорее в глубине живота. Я сплел поток внутреннего дыхания с бесчисленными языками огня, колеблющимися в моем сознании. Воображаемый поток воздуха заполнил грудь, и я связал его с костром, пылающим на месте сердца. Наконец выдохнув, я выпустил длинную теплую струю поверх рукояти посоха.
Ткань разума сложилась еще, и на каждой грани восприятия возник образ теплого языка воздуха, сплетенного с рукоятью посоха.
Ан
Невидимый горячий ток, покинув мои легкие, прошел по дереву, нагреваясь с каждой секундой. Я склонил посох к очагу и ткнул его наконечником в самое пламя.
Вент
Мой голос тихо зазвучал в глубинах капюшона. Я изо всех сил удерживал образ пылающего внутри меня пламени. Каждый выдох, обволакивающий наконечник посоха, становился его прекрасным проводником.
Образов было множество, но картинка в мозгу держалась одна и та же. Я верил в нее несокрушимо и внутреннее пламя удерживал крепко.
Эрн
Я не вынимал посох из очага, и огненные щупальца жадно и неумолимо лизали его деревянную рукоять с грацией змеи, сплетаясь с потоками выдыхаемого мною воздуха.
Резко развернувшись, я ударил основанием посоха в половицу.
Услышав глухой стук, посетители «Трех сказаний» замерли, задержав дыхание.
Новый удар в пол прозвучал словно раскат грома.
И еще раз.
И еще
А затем гром будто расколол твердь небесную.
Публика присоединилась, затопала ногами, застучала кулаками в унисон с моим ритмом.
Я не останавливался, пока иные звуки не растворились в барабанной дроби, и тогда задержал посох в воздухе. Застыла и публика.
В «Три сказания» вернулось безмолвие.
Я подчинил его своей воле, заставив зрителей ждать, и, не шевельнувшись, окинул взглядом собравшихся.
Люди по-прежнему сидели, затаив дыхание.
Я все длил безмолвие. Наконец настало время сделать беззвучный шаг вперед.
Зрители задрожали, искоса посматривая друг на друга. Впрочем, заговорить не осмелился никто. Напряжение достигло апогея, и я начал действовать.
Бросился коршуном к передним рядам, провозгласив:
Итак, люди Карчетты!
Зал содрогнулся и ахнул.
Вроде бы ничего сложного, однако нехитрый трюк сразу их расшевелил. Сердца забились, глаза распахнулись. Я завладел толпой.
Метнулся вправо, широким взмахом отбросив в сторону полы плаща. Склонился над первым рядом, выставив вперед кончик посоха, вокруг которого замерцало плетение огня.
Зрители взвизгнули, однако тут же оправились от испуга, и под крышей таверны раздался неуверенный смех.
Хотите услышать сказание? Я не дал им времени на ответ, отпрыгнув назад к очагу. Ловким движением оправил плащ. Сказание о смелости и отваге. О людях, что пришли в наш мир из пустоты и изменили его до неузнаваемости. Изменили вашу страну. Возможно, и ваш край тоже. Край, что носит название Этайния. Здесь дом детей солнца, детей великого Солюса. Здесь живут люди, которых он поцеловал, и цвет волос ваших напоминает нам о вечной ночи, когда Солюса еще не было под этим небом.