Положив связку на табурет, я поправил у стойки свой посох и размял тряпку.
Что она скрывает?
О чем ты?
Я провел пальцем по стойке. На ощупь словно речной камень: поверхность гладкая и в то же время слегка пористая.
За старой тряпкой что-то кроется. Иначе зачем беречь этот хлам, если у тебя припасено несколько вполне сносных тряпиц?
Не поднимая глаз на трактирщика, я изучил тусклое пятно. Дерево было старым, и все же пробивавшееся сквозь окно солнце заставляло его сиять в своих лучах.
Я потянул носом. Пахло от стойки лимоном и маслом. Судя по всему, хозяин ухаживал за ней регулярно.
Впрочем, почти все содержатели подобных заведений относятся к своему имуществу трепетно иначе зачем вкладывать в него деньги? Однако мой собеседник дал бы фору любому. Таверна «Три сказания» была для него чем-то особенным во всяком случае, некоторые ее уголки уж точно.
Склонившись над стойкой, я подышал на поверхность.
Ты будешь смеяться, печально улыбнулся трактирщик. Звучит глупо, но дело в женщине.
Дело всегда в женщине. Всегда. Я снова подышал на пятно и махнул рукой. Слушаю тебя
Как по-твоему, сколько лет этой таверне?
У меня екнуло сердце. Про пятно я на секунду забыл. Вариантов ответа было множество, и почти каждый из них мог оказаться верным. Например по меньшей мере несколько десятков лет. Не в точку, но правильно. Или таверна достаточно стара, чтобы стать важным местом для жителей Карчетты. И это недалеко от истины.
Так или иначе, из десятка безупречных ответов следовало выбрать один тот, которого ждал толстяк.
Не знаю, но очень хотел бы услышать эту историю от тебя.
Шестое чувство подсказывало, что трактирщик накрепко связан со своим заведением.
У каждого внутри есть некоторое количество скопившихся за долгую жизнь историй, и мой долг сделать так, чтобы они прозвучали вслух. Людям следует делиться своим прошлым с тем, кто готов слушать.
Я был готов.
Трактирщик откашлялся и снова принялся натирать начищенный до блеска стакан. Обвел ногтем его кромку, и она едва слышно запела. Неторопливо, словно спешить ему в этом мире некуда, наполнил его все из того же бочонка.
Из стакана вкуснее, пробормотал он, сделав долгий медленный глоток. Далеко не все знают мою историю, и уж точно никто не расскажет. Она началась, когда я встретил ее.
Ее Сколько историй начинается с этого короткого слова! Уголки моих губ невольно приподнялись, однако я тут же согнал улыбку с лица. Известно, чем частенько заканчиваются подобные рассказы.
Не слишком много я до того видел в жизни, покачал головой толстяк и сделал глоток эля. И не думал, что увижу. Он задумчиво улыбнулся, окинув взглядом таверну. Наверное, ты скажешь, что так и вышло. Но появилась она, и все изменилось.
Накрыв пятно свернутым кусочком ткани, я для вида потер стойку.
Карчетта не лучшее место на свете. Люди стремятся уехать на запад, к морю. Рыболовство дело хорошее. Если уж денег не заработаешь, все равно будешь с пищей. Этайния страна рыбаков, бубнил трактирщик. Только, как ни стыдно это признавать, плавать я не умею. А какой толк с рыбака, если он не сумеет выплыть? Что же оставалось делать молодому парню?
Я тер стойку все усерднее и внимательно прислушивался к рассказу.
Не годишься в рыбаки иди в моряки. Со всех сторон слышал, что передо мной весь мир. Замолчав, он покосился на меня. Мир, моряк все от слова «море», тебе не кажется?
Хм, а ведь правильно, изобразил я легкую улыбку. Наверное, устал, сразу и не сообразил.
Я тер и тер, отдавшись ритму механических движений, и наконец ткань моего разума сложилась. Сначала пополам, и теперь я воспринимал одновременно тусклое пятно на стойке и рассказ трактирщика. Материя разума сложилась еще раз, образовав четыре грани восприятия. В голове прояснилось; мир пропал, осталось пятно. Исчезли иные образы, развеялись посторонние мысли. Разум свернулся снова. Восемь граней
Пятно на стойке, пятно в голове. Маленький деревянный пятачок, который следует восстановить до блеска. Единственная мысль усилилась стократ, родив новый образ: та же самая стойка, только много лет назад. Свежее дерево сияет глубоким внутренним светом и теплом.
Я был обычным молодым парнем с кучей планов в голове, однако не знал, как их осуществить. Всегда можно заняться фермерством, но для этого нужно иметь стадо или деньги, чтобы его купить. А где их взять? Руки у меня были вставлены не тем концом строить я не умел. Прибиться учеником к хорошему мастеру, который обучил бы ремеслу, тоже не удавалось. Тогда я сказал себе буду путешествовать. Странствия приносят человеку пользу во всяком случае, я об этом много слышал.
Что ж, тут он прав
Однако и для путешествий требуются деньги. Видишь, я не слишком силен в составлении планов. Такая жизнь, безнадежно махнул он рукой. Не очень много способов ее изменить. Я оказался в тупике.
Я помалкивал, продолжая сворачивать материю разума. Для меня существовала лишь блестящая на всем своем протяжении деревянная поверхность; ее вид портило тусклое пятнышко. Внутри меня формировалась истинная сущность стойки, отличающаяся от той, которую она являла собой сегодня. Мой внутренний глаз видел однородную идеальную древесину, и я зацепился за этот образ. Разум свернулся вновь, и каждая грань восприятия отразила, словно отпечатки на пергаменте, родившуюся в мозгу картинку.
Ну, я решил, что сперва следует освободить голову от посторонних мыслей, и направился в единственную в округе таверну. Трактирщик тихо усмехнулся. Нет, не в «Три сказания». Во всяком случае, называлась она тогда точно иначе.
Слова его звучали глухо, словно издалека, а я сосредоточился на своей задаче. Каждая клеточка моего существа верила, что тусклый пятачок вот-вот заблестит так же, как и вся стойка.
Я вновь подышал на поверхность. Вент это раз Ткань разума продолжала складываться, уподобившись многогранному зеркалу, бесчисленное количество раз отражающему один и тот же образ. Во мне забурлила вера в свои силы, которая не посещала меня давным-давно, и я направил ее поток на стойку, представив, что поверхность становится столь же яркой и безупречной, как много лет назад. Эрн Я провел тряпкой по дереву и убрал руку.
Передо мной сияло идеально отполированное покрытие, отражая то, чего лучше не видеть никому.
Я уже несколько дней отпускал бороду. Мои волосы мои были черны, как штормовая ночь, и завивались буйными кудрями. Длинные волнистые пряди спадали почти до линии шеи. Глаза цветом напоминали стойку бара, разве что чуть темнее нечто среднее между янтарем и кедровым орехом.
Солюс и тень, мальчик! Я ведь думал, что ты испытаешь свои способности на одном маленьком пятачке, а не на всей стойке! Даже не заметил, как ты это делаешь Трактирщик заморгал и потер глаза. Опустил стакан. Похоже, я слишком погрузился в свой рассказ. Приятно вновь видеть блеск старого дерева, вот только раньше оно таким не было. Господи, да я в него смотреться могу!
Он разразился приступом нервного смеха, быстро перешедшего в тяжелый вздох.
Ах, Рита Жаль, что ты этого не видишь!
Я стряхнул морок, вызванный снизошедшей на меня силой.
Рита? О ком ты?
Догадаться несложно, и все же некоторые истории лучше услышать не от сказителя, а от человека, их пережившего. В них всегда присутствует нечто особенное: изменение голоса, когда собеседник повествует о любимой, внутренняя боль, которая заполняет сердце и выходит наружу, или ярость, подобная расплавленному металлу.
Хороший сказитель способен имитировать эти оттенки, и все же истории должен рассказывать их непосредственный участник.