Сдаюсь, сказал я, подняв руки. Ты выиграла.
Тогда на правах победителя я заплету тебе косички, Принцесса снова потянулась к моим волосам. Хочу, чтобы ты был похож на эльфа.
Я чувствовал себя очень странно. На меня опустилась неясная безмятежность. Казалось, будто в волосах появились нервные окончания, и ощущалось каждое прикосновение пальцев Принцессы тёплых, чуть влажных от пота. Она с ногами забралась на диван и с выражением глубокой сосредоточенности принялась перебирать мои пряди, как парикмахер-стилист.
Так что ты тут делаешь? наконец задал я давно терзавший меня вопрос. Где твои родители?
Об этом можешь не волноваться, флегматично отозвалась Принцесса. Они даже не заметят, что я ушла. Лет через двадцать, может, вспомнят, когда мой труп покажут по телику. А сюда, и разделила прядь на несколько частей, пускают всех подряд. Очень удобно.
Она на мгновение замолчала и, склонив голову набок, неожиданно спросила:
А что означает твоя татуировка?
Я не сразу понял, о какой именно идёт речь. Закатал рукава рубашки, продемонстрировав забитые предплечья.
На шее, пояснила Принцесса. Но про эти тоже расскажи.
В глазах её блестело такое искреннее любопытство исследователя, что мне стало неловко говорить правду. Но врать я всё‐таки не любил, поэтому признался начистоту:
А да ничего они не означают. Просто красивые картинки.
Хотя насчёт «красивых» я, конечно, погорячился. Татухи были дурацкими и кривыми, с рваными контурами, выцветшими на солнце. Но всё‐таки, несмотря ни на что, играли очень важную роль в моей жизни: напоминали о том, что в семнадцать лет я был малолетним долбоёбом.
Мой отчим, сказала Принцесса, переплетая пряди, говорит, что татуировки делают только пидоры.
Я задохнулся от возмущения. А она искривила губы в ехидной усмешке:
Кому, как не ему, знать. У него у самого три партака. И снова посерьёзнела: Это либо очень тонкая самоирония, либо двойные стандарты. Почему люди такие странные? вздохнула Принцесса, обращаясь не ко мне, а к какому‐то невидимому собеседнику, от которого не ожидала ответа.
Но я сказал:
Люди не странные. Просто иногда очень глупые.
Именно это и кажется мне странным.
А я слушал её, позволяя возиться с моими волосами, и думал, что удивительно совсем другое. В иных обстоятельствах мы никогда не начали бы разговор, но сейчас сидели и болтали как ни в чём не бывало. Где‐то позади бесновалась пьяная толпа, ревела музыка, а мы четырнадцатилетняя девчонка и бродяга вели глупые разговоры, не имевшие никакого отношения к происходящему, и были отстранены от всего мира. Эта мысль выносила мне мозг.
Кстати, а почему тебя называют Принцессой? спросил я. Что‐то не вижу твоей короны.
Она даже не улыбнулась. Лицо её по-прежнему было задумчивым и по-взрослому серьёзным.
Всех девочек в детстве зовут Принцессами. Банальный социальный императив, добавила она очередную заумную фразу, никакой оригинальности. Но так меня называл брат, поэтому я, в общем‐то, не против.
Ещё она сказала:
Я по нему скучаю. Шука был хорошим человеком.
Странно, да? Принцесса не сказала что‐то вроде: «Я его любила». Или: «Он меня любил». Она говорила о брате как о далёком знакомом, к которому не испытывала чувств. Но вместе с тем в её голосе слышалось столько печали, что я сразу понял: именно эта сухая фраза лучше всего передавала горечь потери.
И сказал:
У меня умерла мать. Знаешь, она была той ещё сукой, но мне её не хватает.
Принцесса переплела между собой две косички, которые до этого держала в руках. И с задумчивостью протянула:
Наверно, он ещё жив. Иначе по телику показали бы его тело. Когда человек умирает, они всегда завершают его сюжетную ветку. А Шука просто исчез, и всё. Как будто его никогда не было.
Я совсем не удивился тому, что Принцесса знала о существовании шоу. В конце концов, она казалась очень рассудительной для своих лет и понимала слишком многое. Но не выражала ни удивления, ни злобы словно принимала эту фальшивую реальность как единственно существующую.
Детская психика всё‐таки потрясающе гибкая, да?
То есть как исчез? спросил я.
А вот так. Он просто пропал с экранов. И самого его канала больше не было. Я сначала подумала, что они куда‐то его передвинули. Щёлкала пультом, даже оператору звонила. Но никто ничего не сказал.
И что потом?
Потом к нам приехала Майя, ответила Принцесса. Сказала, он больше не участвует. По всем законам капитализма дала кучу денег, чтобы мы не занимались дестабилизацией системы.
Речь у неё была странная, местами нарочито сложная, как в учебнике. Девчуле будто хотелось произвести на меня впечатление, показаться очень взрослой и мудрой. А может, она привыкла быть занудой-отличницей, не знаю. В любом случае я заслушался. Но не разобрал дальнейших слов, они потонули в грохоте музыки и диком вопле, раздавшемся откуда‐то сзади:
Пацаны! Это самый крутой подгон, отвечаю! Свежак! Ща все улетим в стратосферу, нах!
Видимо, чуваки готовились к новому сражению с космическими викингами. Человечеству грозила опасность, нужно было срочно бросаться на его защиту. Вот они бравые герои, самоотверженно рискующие жизнями ради спасения наших задниц! А вы, ребята, даже не знаете их имён.
В общем, я отвлёкся на торчков и не заметил, как Принцесса замолчала. Она больше ничего не говорила, лишь продолжала со скрупулёзной сосредоточенностью играть роль стилиста, обвивая сплетённые косички вокруг моей головы. Наверное, решила, что мне неинтересно слушать, и обиделась.
Чтобы возобновить диалог, я спросил:
Может, твой брат заключил сделку с Майей? Знаешь, она сказала, что, если найти Брахмана, можно свалить из шоу. Там какой‐то особый контракт, и я его тоже подписал.
Не знаю, без тени удивления отозвалась Принцесса. Контракт у него был обычный. Толще «Науки логики» и «Критики чистого разума», а то и обеих вместе. Если бы был другой, я бы запомнила. И я не слышала ни о каком Брахмане.
Тут на меня снизошло озарение. Я подался ближе к ней и заговорщически понизил голос:
Зайка, ты бы не болтала так открыто. Это ж вроде как коммерческая тайна. А тут наверняка всё кишит прослушками.
Очень вовремя вспомнил, правда? Нет, ну я просто гений, блядь!
Ну ладно, пожала плечами она. Значит, теперь убьют нас обоих. Я буду последним человеком, которого ты увидишь перед смертью. Вариант не очень, я понимаю, но другого нет, так что извини. Можем потрахаться, если это тебя хоть немного утешит.
Я не удержался и захохотал:
Тебе четырнадцать, дура!
И что? невозмутимо отозвалась Принцесса. Живи я где‐нибудь в Саудовской Аравии, у меня было бы уже двое детей. Ранние браки одобряются законами шариата и считаются нормой во многих ближневосточных культурах, голосом лектора отчеканила она.
Но мы не в Саудовской Аравии.
Какая досада, правда?
У неё была очень интересная мимика: она то и дело насмешливо вскидывала брови, но в целом лицо оставалось почти безэмоциональным. Даже когда Принцесса улыбалась, глаза её выражали безразличие. Или, скорее, глубокую задумчивость.
В любом случае, помолчав, сказала она, теперь мы не умрём в одиночестве. Может, даже успеем найти Брахмана или Шуку, или их обоих.
Мы? непонимающе уточнил я. И тут же, осознав смысл её слов, замахал руками: Не-не-не! Даже не думай! Я не буду брать тебя с собой!
Почему? спросила она, хлопая ресницами. В её тоненьком писклявом голосе не было ни нотки возмущения, только неподдельное удивление. Если ты говоришь, что Шука мог пойти искать Брахмана, значит, нам примерно в одну сторону. К тому же вдвоём веселее. Ты наверняка знаешь кучу смешных анекдотов.
Я шучу только про смерть, насилие, секс и говно!
Какое совпадение! А я обожаю шутки про смерть, насилие, секс и говно.