Очень плохо, что мы не можем открыть людям правду, высказался Мэтью, потому что история потрясающая. Если хотите знать мое мнение, то вступление в наши ряды человека, воскресшего из мертвых, должно являться предметом гордости для Анклава.
Лично я совершенно не против, сказал Джесс. Он разговаривал и держался спокойно, вежливо, даже мягко, хотя Корделия подозревала, что под этой мягкостью скрывается сильный характер и воля. Но я ни за что не допущу, чтобы Люси покарали за то, что она для меня сделала. И к Грейс это тоже относится. Если бы не они, меня здесь сейчас не было бы.
Грейс? повторила ошеломленная Корделия.
Люси покраснела и протянула подруге руку.
Я должна была сказать тебе, но боялась, что ты на меня рассердишься
Вы были в сговоре с Грейс? резко произнес Джеймс. И ты ничего не сказала нам?
Джесс оглядел их: Джеймса, бледного, как смерть, Корделию, которая так и не взяла протянутую руку Люси, Мэтью, который перестал улыбаться.
Что-то не так? пробормотал он. Вы что-то имеете против моей сестры?..
Она не снискала любви членов Анклава за те месяцы, что провела в Лондоне. В частности, она вынудила моего брата Чарльза разорвать помолвку с Ариадной, сама собралась за него замуж, а потом прислала ему письмо из Безмолвного города, в котором отказывала ему без всяких объяснений, сказал Мэтью.
Это была лишь часть правды, но Джесс озабоченно нахмурился.
Я не могу извиняться за то, что совершила моя сестра, произнес он. Это она должна сделать сама. Но я знаю одно: она заманивала Чарльза по приказу моей матери. Мать всегда рассматривала Грейс как инструмент, с помощью которого можно пробиться к власти. И я считаю, что, придя к Безмолвным Братьям, Грейс доказала, что больше не намерена быть пешкой в руках матери. Надеюсь, об этом не забудут, когда она вернется в Анклав.
Несколько мгновений все молчали. Корделия, взглянув на Джеймса, с отчаянием увидела, что он снова надел свою Маску. Это была его броня, защита от внешнего мира.
«Все это время Люси была влюблена в Джесса, а я ничего не знала, подумала Корделия. Теперь у них есть будущее, они неразлучны, и вскоре Люси еще больше сблизится с Грейс. Возможно, однажды Грейс станет ее золовкой, а я из-за Лилит даже не могу стать ее парабатаем. Я потеряю Люси, Грейс отнимет у меня сестру, как отняла мужа».
Я рада за тебя, Люси, вслух произнесла она. И за тебя, Джесс. Но я устала и должна сейчас вернуться домой, проведать мать. Она не очень хорошо себя чувствует, а я давно не видела ее.
И она отвернулась от подруги, собираясь уходить.
Корделия, воскликнула Люси. Но ты же можешь задержаться на несколько минут, мне нужно поговорить с тобой
Не сейчас, бросила Корделия, не оборачиваясь. Оказывается, я все это время была слепа и не видела, что творилось вокруг меня. Прости, но мне требуется время я хотела бы поразмыслить и понять, как мы могли дойти до такого.
* * *
Джеймс догнал Корделию на крыльце Института.
Он побежал за ней, не сказав остальным ни слова, не извинившись он понимал, это было невежливо, но мог думать только о том, что Корделия несчастна, что она покидает его, и он должен что-то сделать, причем немедленно.
Снегопад прекратился, тонкий слой снега покрывал ступени и плиты двора, словно сахарная глазурь. Корделия стояла на верхней ступени, сложив руки без перчаток. На морозе ее дыхание превращалось в облачка пара. Корона багряных волос выделялась на фоне заснеженного двора, словно цветок мака среди поля белых лилий.
Маргаритка начал было он.
Не надо, негромко перебила она, глядя на ворота Института и железные буквы, составлявшие латинскую фразу: «PULVIS ET UMBRA SUMUS» «Мы прах и тень». Не надо называть меня так.
Он заметил, что ее пальцы уже покраснели от холода. Он хотел взять ее руки в свои, спрятать под пиджак, чтобы согреть. Он видел, что так делал отец, когда мерзли руки у матери. Но, призвав на помощь самообладание, выработанное годами обучения у Джема, он застыл на месте.
Корделия, сказал он. Ты собираешься сказать Люси? Я знаю, что ты не могла говорить с ней об этом, потому что вы неделю не виделись, но теперь ты ей расскажешь? О том, что ты видела меня с Грейс, прежде чем вы уехали в Париж?
Корделия покачала головой.
Нет, я не намерена ей об этом рассказывать. Я не обсуждала с ней ни твои отношения с Грейс, ни нашу договоренность насчет нее. Она подняла голову и гордо взглянула на него. Ее темные глаза блеснули, как два медных щита. Я не хочу, чтобы меня жалели. Ни Люси, ни кто бы то ни было еще.
«В этом мы с тобой похожи», чуть не сказал Джеймс. Он не мог заставить себя говорить с кем-то о браслете, о заклинании. Не мог вынести мысли о сочувствии и жалости со стороны близких. Он отправился в Париж, собираясь рассказать правду Корделии, но представлял себе их встречу совершенно иначе.
Усилием воли он прогнал воспоминание: его любимая женщина в объятиях другого.
Прости меня, сказал он. Я не хотел ставить тебя в такое положение, вынуждать лгать Люси. Теперь я вижу, что из-за этого вы отдалились друг от друга. Я не думал, что этим кончится. Все из-за моей гордости. Она того не стоит. Джеймс рискнул поднять глаза на Корделию, и ему показалось, что она немного смягчилась. Давай просто поедем домой.
Он не сдержался, протянул руку и убрал с ее лба темно-красный локон; при этом он слегка коснулся кончиками пальцев ее нежной щеки. К его удивлению, она не отстранилась и не убрала его руку. Но и не сказала: «Да, поедем домой, на Керзон-стрит». Она не произнесла ни слова.
Этот особняк на Керзон-стрит наш дом, продолжал он прежним спокойным тоном. Наш дом. Без тебя он пуст.
Этот дом ты приобрел и обставил, чтобы жить там с Грейс, сказала она, качая головой. Ты даже не притворялся, что это не так; я считала само собой разумеющимся, что рано или поздно она станет там хозяйкой. Мы собирались прожить вместе один год, Джеймс
Я никогда не думал о том, что буду жить там с ней, возразил Джеймс.
Это была правда; он не думал о второй женитьбе. Чары браслета не принуждали его к этому. Браслет отвлекал его от мыслей о будущем, от анализа собственных эмоций.
Корделия, прошептал он, снова касаясь ее щеки. Она закрыла глаза, и ее черные ресницы дрогнули. Он так сильно хотел поцеловать ее, что все тело пронзала боль. Поедем домой. Я не прошу тебя простить меня сейчас. Я готов просить прощения сто раз, тысячу раз. Мы можем играть в шахматы. Сидеть у огня. Можем разговаривать. О Париже, о Мэтью, о Люси, о чем пожелаешь. Помнишь, как мы говорили с тобой часами
Услышав это, Корделия открыла глаза. У Джеймса замерло сердце. Он ничего не мог с собой поделать. Ее темные глаза, даже усталые и печальные, всегда сводили его с ума.
Джеймс, грустно вздохнула она. Мы никогда по-настоящему не разговаривали с тобой.
Он убрал руку.
Но мы
Дай мне закончить, сказала она. Мы разговаривали, но не были искренни друг с другом. До конца искренни. Мы беседовали лишь о том, о чем легко болтать с посторонним человеком.
С посторонним? Маргаритка Корделия я говорил тебе такие вещи, о которых даже не заикался никому на свете. Я полностью доверял тебе. И сейчас доверяю.
Но он видел, что мгновение слабости миновало. Ее взгляд снова стал жестким.
Не думаю, что мне стоит сейчас возвращаться на Керзон-стрит, покачала она головой. Я поеду домой, на площадь Корнуолл-гарденс. Мне нужно увидеться с матерью и Алистером. А потом
Джеймс чувствовал себя так, словно ему в глотку влили расплавленный свинец. Корделия назвала особняк матери домом; она ясно дала понять, что на Керзон-стрит чувствует себя чужой. Несмотря на боль, он не испытывал гнева. Жена ни в чем не была виновата. Ведь они договорились: фиктивный брак на один год
Один год. Они жили вместе несколько недель. Мысль о том, что время, отведенное им с Корделией, подошло к концу, что больше ничего не будет, жгла его, сводила с ума. Он машинально проговорил: