Здесь полно других кабаре, можем пойти в любое, предложил он, когда карета со стуком проезжала мимо церкви Святой Троицы с огромным окном-розой. Например, Rat Mort
Корделия заставила себя улыбнуться.
«Дохлая крыса»?
Совершенно верно. Свое название это заведение получило от крысы, появление которой возмутило клиентов. Крыса была умерщвлена, а ее чучело выставлено в зале. Он ухмыльнулся. Народ ломится туда, чтобы поесть омаров в четыре утра.
Мы тоже обязательно туда заглянем но после LEnfer. Она высоко подняла голову. Я твердо решила, Мэтью.
Я понимаю, бесстрастно произнес он. У каждого из нас есть родственник или друг, с которым мы хотели бы поговорить, любой ценой. Некоторых отняла у нас смерть, некоторых их нежелание выслушать нас или наше молчание.
Повинуясь импульсу, она схватила его за руку, переплела пальцы. Черные перчатки резко контрастировали с алыми. Черный и красный, как фигуры на шахматной доске. Корделия прошептала:
Мэтью. После возвращения в Лондон а ведь в один прекрасный день нам придется вернуться туда ты обязан поговорить с родителями. Они простят тебя. Это же твои родные отец и мать.
Его глаза стали совсем черными. Он усмехнулся:
А ты простила своего родного отца?
Эти слова причинили ей боль.
При жизни он никогда не просил меня о прощении, сказала она. Возможно, если бы он да, возможно, именно эти слова я хочу услышать, именно поэтому я хотела бы поговорить с ним еще раз. Мне очень жаль, но я до сих пор не могу простить его. Горечь и обида тяжкое бремя.
Он сжал ее руку.
А мне очень жаль, что я не могу взять на себя хотя бы часть твоего бремени.
У тебя достаточно своих горестей.
В этот момент карета остановилась у кабаре. Из разверстой пасти демона лился свет. Корделия ответила на пожатие и убрала руку. Они приехали.
Выйдя из кареты, девушка увидела вчерашнего бородатого, широкоплечего швейцара, сторожившего вход. Мэтью задержался у фиакра, чтобы расплатиться с кучером, а Корделия подошла к двери и хотела войти, но охранник покачал головой.
Вам запрещено входить, произнес он по-английски с сильным акцентом. Паладин.
6. Ступая по крови
Чьи сердца разбивать я буду? Какую ложь поддерживать должен? По чьей крови мне придется ступать?[20]
Артюр Рембо, «Одно лето в аду»
Корделии стало холодно. Никто не знает об этом, подумала она. Никто не знает. Ее злосчастная клятва верности Лилит оставалась тайной для всех, кроме брата и лучших друзей. Да, прошлой ночью в этом самом кабаре они с Мэтью говорили о Кортане, но они не упоминали ни имени Матери Демонов, ни слова «паладин». Она пробормотала:
Вы, должно быть, ошиблись. Я
Non. Je sais ce que je sais. Vous navez pas le droit dentrer, сурово произнес швейцар. «Я знаю то, что знаю. Вы не имеете права входить сюда».
Что происходит? спросил по-французски Мэтью, подойдя к ним. Вы не хотите нас впускать?
Страж что-то ответил, и они начали переговариваться так быстро, что Корделия с трудом могла уловить суть. Охранник по-прежнему упорствовал; Мэтью объяснял ему, что это какая-то ошибка, что ее приняли за кого-то другого. Корделия была Сумеречным охотником с незапятнанной репутацией. Но швейцар лишь качал головой. «Я знаю то, что знаю», повторял он.
Корделия стиснула руки, чтобы не было заметно, как они дрожат.
Мне нужно только поговорить с мадам Доротеей, вмешалась она в спор. Может быть, вы согласитесь передать ей записку
Сегодня ее здесь нет. Какой-то молодой человек на входе указал на афишу, приколотую к двери; действительно, имени мадам Доротеи на ней не было. Сегодняшним «гвоздем программы» являлся заклинатель змей. Мне очень жаль разочаровывать прекрасную mademoiselle.
Прежде чем войти, он прикоснулся к полям шляпы, и Корделия заметила, что его глаза в лунном свете отливают золотом. Оборотень.
Послушайте-ка, начал Мэтью, намереваясь продолжить спор с швейцаром и театрально размахивая тростью. Корделии показалось, что в глубине души он наслаждается сценой. Она прикоснулась к его плечу.
Перестань, произнесла она. Если ее здесь нет, нам все равно нечего делать в кабаре. Пойдем, Мэтью.
Паладин. Это слово звучало в ушах Корделии еще долгое время после того, как они с Мэтью сели обратно в фиакр. Карета уже покинула Монмартр, но Корделия живо представляла, как стоит у входа в кабаре, слышала голос швейцара, преградившего ей дорогу. «Я знаю то, что знаю. Вы не имеете права входить сюда».
«Потому что ты похожа на яблоко, такое красивое, но изнутри источенное червем, произнес какой-то голосок у нее в голове. Потому что теперь ты собственность Лилит, Матери Демонов. Потому что ты проклята, и все из-за своей глупости. Людям следует держаться от тебя подальше».
Она вспомнила слова Алистера: «Наши страхи имеют свойство становиться реальными, Лейли».
Корделия? Озабоченный голос Мэтью доносился откуда-то издалека. Корделия, поговори со мной, прошу тебя.
Она хотела повернуть голову, взглянуть ему в лицо, но ее окутал черный туман, и она не видела и не слышала ничего, кроме разочарованных лиц и суровых, обвиняющих голосов. Ей показалось, что время повернуло вспять, что она в Лондоне, снова переживает тот час, когда ее сердце разбилось на тысячу осколков, и отчаяние заставило ее холодной зимней ночью бежать из дома в одном платье. Невыносимое чувство потери, жестокого разочарования в себе самой и в своей жизни обрушилось на нее, подобно лавине. Она подняла руки, словно это могло защитить ее.
Карета останови карету, услышала она собственный голос. Мне нечем дышать Мэтью
Окно открылось, повеяло холодом. Мэтью постучал кучеру, крикнул что-то по-французски. Лошади резко остановились, и фиакр покачнулся. Корделия толкнула дверь и спрыгнула на мостовую, едва не запутавшись в подоле тяжелого бархатного платья. Она услышала голос Мэтью, потом его торопливые шаги. «Ne vous inquiétez pas. Tout va bien». «Ничего страшного, все в порядке». Он догнал ее в тот момент, когда она ухватилась за фонарный столб, чтобы не упасть.
Корделия. Он осторожно обнял ее, пока она пыталась перевести дыхание. Все хорошо. Ты не сделала ничего дурного, дорогая
Он внезапно замолчал, как будто сожалея о невольно вырвавшемся ласковом слове. Но Корделии было уже все равно. Она возразила:
Не надо меня успокаивать. Я по собственной воле стала ее паладином. Все узнают об этом если даже швейцару в кабаре об этом известно, скоро весь Лондон будет говорить
Ничего подобного, твердо произнес Мэтью. Допустим, в Нижнем Мире ходят какие-то слухи, но они совершенно не обязательно разойдутся среди Сумеречных охотников. Ты сама видела, как мало интересует нефилимов болтовня вампиров и оборотней. Корделия, дыши глубже.
Корделия сделала над собой усилие и вдохнула холодный воздух. Еще раз, и еще. Точки, мелькавшие перед глазами, постепенно исчезли.
Я не смогу хранить эту тайну вечно, Мэтью. Мне очень хорошо здесь с тобой, но рано или поздно придется вернуться
Придется, вздохнул он. Его голос показался ей усталым. Я не хочу сейчас думать о будущем, но это не означает, что я о нем забыл. Будущее наступит, от него никуда не денешься. Зачем спешить ему навстречу?
Она печально усмехнулась.
Неужели оно так ужасно, наше будущее?
Может быть, и нет, ответил он, но я не вижу в нем ни Парижа, ни нас с тобой в Париже. Иди сюда, взгляни.
Она взяла протянутую руку, и он повел ее на середину моста Александра III город спал, и на мосту не было ни экипажей, ни пешеходов. Она различила очертания золотого купола Дома инвалидов на левом берегу Сены. На правом берегу возвышались выставочные павильоны, Большой и Малый дворцы, освещенные сотнями электрических ламп. Волшебный лунный свет заливал город, и мост мерцал, как огромный слиток белого золота, перекинутый через реку. Позолоченные бронзовые статуи пегасов смотрели на пешеходов с высоких каменных столбов. Река сверкала, словно ковер, расшитый алмазами, и звезды отражались в ее волнах.