Но кому в наше время нужна такая живопись, читатель? мне? вам? самому Смирнову? никому. Во-первых, если взять хотя бы его натюрморт (я уж не говорю об этих эскизах зла) вы не решитесь повесить его на стенку в своей комнате, он будет раздражать и бередить вашу совесть и старые раны, вы станете жить в атмосфере постоянной тревоги, неудовлетворенности, страха то есть так, как жить нормальному человеку нельзя, да и не нужно вовсе. И постепенно без всяких видимых причин к вам придут болезни болезни сердца, печени, желудка, головы вот от этих великолепных овощей, и фруктов, и цветов, кричащих со стены, взывающих к чему-то сокровенному в вас; и как раз оно, это сокровенное, не позволит вам купить картину Смирнова, ибо хочет оно покоя и отдохновения от того, что и так уже переполняет вашу жизнь и прет ребром в ваш уютный мирок, выгороженный таким упорным трудом. Вот и выходит, что никому не нужен был Смирнов, хоть и был он, не побоюсь этого слова, гениальный художник.
Но сам-то он не мог не хотел! понять, что никому не нужен, и рвался к людям, и надеялся, что люди поймут его порыв, и натыкался на стены непонимания, и больно ушибался, и оставался один на один со своими картинами, которые, с точки зрения общения, были сплошной ошибкой, ибо никому не были нужны, и он все больше замыкался в своем одиночестве и никак не мог понять, почему так получается.
И бодрячество его отсюда проистекало, и эта детскость, и пьяное шатание по бульварам, и заискивающее заглядывание в глаза, и шутоватое чтение газет, и шутливое пикирование с Ликой все. Только, конечно, не стоит делать из людей бог знает что не буду я ему позировать. Ведь это, пожалуй, он меня подтолкнул к Лике. Если б не этот портрет, не этот взгляд, возможно, я бы и прошел мимо, не заметив его (этот взгляд), ибо Лика инстинктивно прячет свой взгляд, скрывает его от непосвященных. А Смирнов профан! Какой же он профан, думал я, он разболтал всем тайну и только потому, что ему захотелось эту тайну обрамить, обрамить и подарить всем, не выйдет, милейший! первый встречный (не Толик я) разгадает загадку вашего сфинкса и все только потому, что вы не умеете хранить тайн.
Впрочем, я, наверно, ведь опять невнятно говорю что ж! таков предмет, но, если все-таки что-то прояснять нет, не буду, не могу, не хочу! какого черта? по крайней мере, не здесь где-нибудь дальше здесь полное смятение чувств! вот чем оборачиваются эти «пробуждения радостных чувств» в связи с поездками на дачу. Эти дачи! вон их сколько проносится за окнами: каждый возделывает свой сад! «домики, до-ми-ки, домики», стучат колеса поезда. Дачи толпятся вокруг полотна железной дороги, как люди на первомайской демонстрации, дачи демонстрируют свое единство они разные, но суть одна: каждый возделывает свой сад! А у кого нет дачи, тот возделывает свой сад в перистильных лоджиях отдельных городских квартир; у кого же нет ничего, возделывай сад своей индивидуальности, взращивай свой дар (дачу), демонстрируй свои возможности, демонстрируй сдвиги в обществе, сдвиги от юношеских карнавальных игрищ к трезвости, к зрелости, к стоически бесстрастному мировоззрению: каждый да возделывает свой сад! вот очередная задача: рост благосостояния и народного хозяйства Первомайская демонстрация дач! И уже на высокую трибуну взбирается кандидат в члены (каждый возделывает свой сад), огромная правительственная дача, и цепные псы на ней висят, как ордена. Ударяя себя в грудь, отчего ордена побрехивают, правительственная дача говорит, что задачей является выращивание богатых урожаев бледных тружеников на индивидуальных полях образов и ассоциаций, а то с сельским хозяйством стало совсем швах, хоть и удобрены колхозные поля жирным карнавализированным пометом.
Эй, будешь в карты играть? потряс меня за плечо рябой рыжий усач в кепке, и я проснулся. Вот это уж точно был сон здесь нельзя было усомниться, так как невозможно себе представить дачу, выступающую с трибуны. Но кроме того, мне вдруг пришло в голову, что можно ведь произвольно решать, что сон, а что бодрствование, и я решил считать реальностью лишь то, что мне нравится. Впрочем, может быть, я потом решил в любом случае это не моя мысль, а основное положение философии Декарта, гласящее, что бог не обманщик (вовсе не cogito главное в ней!) Но об этом нам, видно, еще придется поговорить, а пока я решил своим нравом определять реальность.
Пусть это будет что угодно, пусть это будет, если хотите, болезнь что хотите! но чувствовать себя скованным по рукам и ногам, чувствовать себя какой-то функцией звездных пришельцев мне не хотелось не нравилось! А ведь именно к этому (к оковам) я чувствовал вел мой контакт. Ну их к черту! не будет никакого контакта! Не расстраивайся, читатель, ты ведь уже надеялся получить фантастический роман? может даже извлечь для себя много поучительного? ведь правда, не каждый же день земные цивилизации предлагают нам свою дружбу! и вот вместо того я тебя предаю: все опять свожу на серую реальность. Ничего, я постараюсь вознаградить тебя за внимание и благосклонность, добрый друг, чем-нибудь позанимательнее. Итак, я открываю новую страницу своей истории.
Так что, будешь играть-то иль нет? спрашивал неопрятного вида человек, тасуя колоду замацаных карт.
Пока я спал, вагон наполнился новыми людьми, и в моем отделении разместились трое они намеревались втянуть меня в свою дурацкую игру. Мне это не понравилось. Я уже было хотел отказаться, когда (замечаю, что меня все время будто во что-то втягивают против воли! вы посмотрите, читатель, лейтмотив моего повествования: «я уж было хотел, но» возьмите это себе на заметку), хотел отказаться, когда встретился взглядом с полнотелой, как говорится, в самом соку женщиной с круглыми руками, опарой грудей, взошедшей над яркой шелковой блузкой, мощными бедрами под обтяжной юбкой, женщиной с необъятным задом и необыкновенно добрым лицом, женщиной, сидящей наискосок от меня.
Что ж, пожалуй, ответил я, не отрывая глаз от своей будущей партнерши, сдавай!
У нее были светлые волосы; почти лощеное лицо; очень тонкая, резко очерченная, подвижная верхняя губа набегала на полную нижнюю, что в сочетании с широко открытыми глазами давало картину постоянного весьма доброжелательного удивления. Такое милое лицо было у моей партнерши мы играли двое на двое! и цвет глаз самый редкостный: синий может быть, это и привлекало особенно?
Что ж вы не подбрасываете, неужели ничего нет? перебила она мои мысли. Смотрите, сейчас пойдут под меня
Вот еще шестерка Я бросил козырную карту. Рыжий принял.
Да у них совсем нет козырей, засмеялась женщина, искоса взглядывая на меня и толкая локтем рыжего.
Мне шестерки нужны, сказал он.
Да, уж так и нужны. И она, мигнув мне, бросила карту под второго.
Что-то в ней такое, думал я, пока он отбивался, что-то мягко засасывающее Действительно, прошло несколько минут, а мы уже понимали друг друга, точно два прожженных шулера; и, смотрите, в этой игре она подчиняется мне, как в танце: взглянула вопросительно я сделал легкий жест глазами она подбросила, чуть улыбнувшись, и вот мы уже набираем карты.
Впрочем, что все о картах? На карты, собственно, я ведь не обращал никакого внимания, зато увлеченно играл со своей пышной партнершей, в чьих синих глазах я прямо купался, нырял, кувыркался; она же, видимо прекрасно зная свойства этих своих небесных водоемов и вообще свою женскую прельстительную силу, сдабривала нашу игру богатым ассортиментом влекущих, зовущих, томящих, таящих негу взглядов, которые я ловил, как наливные румяные яблоки, и, надкусив, посылал обратно.