Это другое, снова начинает Саймон. Речь идет о моей карьере. О том, что я выбрал главным делом своей жизни. И я не хочу, чтобы как сказать ну, чтобы на мою профессиональную репутацию легла тень, что ли. Не хочу получить должность только потому, что сам наехал на декана, шантажировал его или что-то в этом роде.
На должность все равно выбирает факультет; коллеги либо проголосуют за тебя, либо нет, и это зависит от твоих достоинств. А тебе надо лишь подстраховаться, чтобы декан тебя не подставил.
Но Саймон лишь мотает головой, долго и медленно.
Нет, Вики. На это я не пойду.
* * *
Пьяный и подавленный, Саймон уходит спать гораздо позже своего обычного времени, особенно если учесть, как рано он встает. Я целую его на ночь, а потом отправляюсь в его кабинет.
Я обещала Кристиану Ньюсому показать ему условия трастового фонда, в котором лежат деньги Саймона, как именно в них сформулировано то, что его жена не имеет права прикасаться к деньгам до истечения десяти лет брака.
Я нахожу пэдээф-поправки к трастовому фонду Теодора Добиаса, которая передает Саймону деньги, но с условием. И сосредоточиваюсь на его языке, на том чудесном маленьком сюрпризе, который Тед преподнес Саймону после своей смерти:
«(а) в случае женитьбы САЙМОНА на ком-либо («СУПРУГА») никакая сумма из этого фонда не может быть потрачена на благосостояние и в помощь указанной СУПРУГЕ до истечения десяти (10) лет со дня женитьбы САЙМОНА на СУПРУГЕ. Данное ограничение включает в себя, но не ограничивается следующим: (1) любые расходы на совместное благосостояние САЙМОНА и СУПРУГИ, включая, но не ограничиваясь»
Вот ведь говнюк, сделать такое с Саймоном Дать деньги и в то же время не дать. Ну не хотел он оставлять ему наследство, так и не оставлял бы, но зачем вот так, из могилы наступать на горло семейному счастью сына, которое еще даже не состоялось? И после этого еще говорят о женском воспитании
И вот это еще мне нравится:
«Лишь в том случае, если САЙМОН и его СУПРУГА проживут вместе не менее десяти лет и за это время ни САЙМОН, ни СУПРУГА ни разу не подадут на развод, ограничение на использование средств трастового фонда, наложенное в параграфе (а), снимается полностью и безвозвратно».
Вот так, «супруга», будь хорошей девочкой и помни, что только через десять лет, да и то если ни один из вас ни разу не психанет и не попытается подать на развод, ты запустишь свои жадные загребущие ручонки в трастовый фонд Саймона. Только тогда ты «заслужишь» эти деньги, «заработаешь».
Откуда в тебе столько цинизма, Тедди? Ведь не все женщины выходят замуж за деньги.
Только некоторые.
* * *
В углу комнаты гудит принтер, выплевывая страницу за страницей условий трастового договора. У меня звонит телефон время вечернего созвона с Эм-энд-Эмс. Я надеваю наушники, чтобы не разбудить Саймона.
Когда нажимаю на кнопку «ответ», то вижу на экране только старшую, Марию. Даже зернистость изображения не мешает мне разглядеть, что мордашка у нее несчастная. Еще бы у кого, кроме тринадцатилетнего подростка, лицо может быть более пасмурным, чем погода?
Привет, тыковка, говорю я и закрываю дверь кабинета, чтобы не шептать.
Случилось, траурным голосом объявляет она.
Что случилось?.. А, понятно.
Окей. Окей, все хорошо. Мы же знали, что это скоро будет, так?
Она кивает, а сама куксится еще больше.
Все в порядке, Мария, это же нормально, абсолютно нормально. Ты с прокладкой?
Она кивает головой, слезы капают. Первые месячные в жизни дело пугающее, особенно когда рядом нет мамы, зато есть перспектива, что теперь это будет происходить снова и снова, то еще удовольствие.
Отлично! Так, теперь слушай ты папе сказала?
Нет! выпаливает она.
Ну как же, детка, ты не можешь скрывать это от своего папы; он ведь знает, что это когда-нибудь начнется.
Да, ее отец и мой бывший зять Адам знает, что у несовершеннолетних девочек бывают месячные, хотя мужчины слабо разбираются в женской анатомии.
Когда когда ты приедешь? выдавливает она сквозь слезы.
В выходные обязательно, окей? В пятницу вечером приеду и останусь на весь уикенд.
Окей, хлюпает она. А когда ты совсем приедешь?
Ах, вот оно что
В ноябре, отвечаю я. Помнишь, я тебе говорила
Но до ноября еще два месяца!
Я беру паузу. Да, действительно, целых два месяца, хотя мне кажется, что он настанет вот-вот.
Мария, детка, я приеду к тебе в любой день между ноябрем и сегодня, только позови. В конце этой недели приеду. На весь уикенд. И мы пойдем пить молочные коктейли в то место, которое ты любишь.
К Бартону.
К Бартону. Будет весело. И ноябрь, добавляю я, наступит очень быстро, ты и оглянуться не успеешь.
* * *
Закончив разговор, я крадусь по коридору к двери спальни, проверить, как там Саймон. Он мирно спит и видит хмельные сны о большом жюри и декане юридической школы.
В ноябре я от него уйду, это точно. Так будет лучше для всех для меня, для самого Саймона, да и для девочек, моих племяшек, тоже я нужна им рядом. Но я не могу бросить Саймона вот так, когда его будущее в юридической школе висит на волоске.
Потому что дело обстоит именно так. Если Саймон намерен и дальше позволять декану шантажировать его прошлым, то лучше ему собрать вещи и уйти прямо сейчас. Но это его убьет. Конечно, преподавать можно где угодно, но он любит Чикаго, любит свою школу
И тогда у него навсегда останется такое выражение лица, как сегодня. Выражение человека, который потерпел поражение и смирился.
Нет. Я этого не позволю. И нечего спрашивать разрешения Саймона.
Я сама займусь этим деканом.
Я берусь за телефон и набираю номер Рэмбо.
Мисс Вики! раздается в трубке знакомый голос. Опять не спится?
Мне снова нужны твои услуги, говорю я. Когда мы сможем встретиться?
20. Саймон
Нет, я не зациклен на Митчеле Китчензе. Просто вспоминаю о нем иногда.
Конечно, прежде всего из-за той клички, «Мини-Мы». Ведь он всегда дразнил меня прилюдно, специально выбирая для этого и место, и время. Например, утром, когда я выходил из школьного автобуса. Или в холле, где вечно полно народу. А иногда специально выискивал меня на школьной ассамблее[21], именно чтобы подразнить. Даже присутствие моей матери его не смутило Однажды во время занятий мне стало плохо, и ее вызвали в школу, чтобы она забрала меня домой. Из кабинета директора мы шли через спортзал, где Митчел и другие борцы разминались на матах (наш физрук был тренером по борьбе, поэтому на его уроках борцы занимались в одном зале со всеми, просто у них была своя тренировка, вдобавок к вечерней).
Короче, мы с мамой шли через спортзал, и вдруг Митчел как заорет: «Эй! Это же Мини-Мы! Привет, Мини-Мы!» Я молчал, но знал, что будет дальше: он будет орать во все горло, пока я не повернусь и не отвечу, то есть признаю, что это моя кличка. Страшное унижение. Я понадеялся, что раз рядом моя мать, то он скоро уймется, но не тут-то было.
Мама остановилась так внезапно, как будто наткнулась на стену, и повернулась к Митчелу. Молча. Я не видел ее выражение лица, но могу представить. Зная свою мать, ее быстрый ум и острый язык, я не сомневаюсь, что она была готова отбрить тупого неандертальца Китченза так, чтобы над ним еще долго ржала вся школа. Но она лишь посмотрела на него молча, и мы пошли дальше.
Мама не расспрашивала меня об этом, ни когда мы вышли из школы, ни когда приехали домой. Понимала, как это унизительно для меня, ждала, что я заговорю сам. Но я не заговорил.
Увы, Китченз не ограничился только кличкой. Кличка это еще полбеды. Дело обстояло гораздо хуже.
А вот это уже совсем неприятно вспоминать. Хорошо, что я не зацикливаюсь на прошлом
* * *
Аншу как раз входит в свой кабинет по соседству с моим вернее, вставляет ключ в замочную скважину, когда я прохожу мимо, направляясь на восьмичасовую пару.