Вы уже искали?
Да. После того как вы на прошлой неделе рассказали мне о своей диссертации, мне стало любопытно. Меня всегда интересовала авиация. На этом он остановился, и это меня расстроило. Я хотела узнать о нем чуть больше, но, как обычно, он перевел разговор на меня. Невероятно, что ваш дедушка был одним из тех пилотов.
Да, это моя претензия на славу, сказала я с комической гордостью, будто развлекала гостей на вечеринке. Доктор Робинсон взял ручку и что-то черкнул в блокноте, потом снова перевел взгляд на меня.
Итак, вас с самого детства интересовали исчезавшие самолеты, и вы решили посвятить свою жизнь области науки, которая потенциально может разгадать знаменитую тайну. К тому же это очень личная для вас тема, в какой-то мере связанная с вашей семьей. Особенно с вашей бабушкой, которую вы очень уважали и уважаете до сих пор. Но в последнее время вы почему-то потеряли интерес к работе. Ваши преподаватели, кажется, думают, что это как-то связано со смертью вашей мамы и горем, которое вы переживаете. Давайте поговорим об этом.
А это обязательно? спросила я.
Вы не хотите? Он внимательно изучал выражение моего лица. Всякий раз, когда он так на меня смотрел, у меня в животе возникало чувство, будто я высоко поднялась на американских горках и резко съехала вниз. Я стала крутить кисточку подушки между пальцев.
Я уже рассказала вам, каково было расти с ней и потенциальными отчимами, которые постоянно появлялись и исчезали. Уверена, вы смотрите на меня и думаете, что перед вами хрестоматийный пример девочки, у которой проблемы с мамой; девочки, которой нужно смириться с прошлым и признать, что она не продолжение своей матери, научиться отделять чувства по поводу ее смерти от своей работы.
Он посмотрел на меня с сочувствием.
Обычно все гораздо сложнее. Но вы, похоже, разобрались с терапевтической программой.
Вот как? Я засмеялась, но в глубине души была польщена и обрадована его словами. Ну что тут скажешь? Я всегда была сообразительной. Иначе я бы до сих пор торчала в Оклахоме. Или, может, шла бы по дороге из желтого кирпича вместе с Дороти и Тото[1]. Я усмехнулась и тут же испугалась, что он подумает, будто я с ним флиртую. Шутка про торнадо, пояснила я. Он кивнул и поднял перед собой руку.
Я понял.
Больше он ничего не сказал, и у меня сложилось четкое впечатление, что он хотел немного ослабить поводья и позволить мне свободно говорить обо всем, о чем я хочу говорить, не только о матери. Я расслабилась, и мне было не страшно говорить на другие личные темы, что не было на меня похоже. Я всегда была закрытым человеком, мне трудно было сближаться с людьми. Большинство тех, кого я считала своими друзьями, были просто знакомыми или коллегами. Вот почему я жила одна.
Я по-прежнему сидела поджав ноги, и моя правая ступня затекла, поэтому я опустила ноги на пол и вновь обулась. Затем я поймала себя на том, что смотрю на книжные полки доктора Робинсона.
Ничего, если я взгляну на ваши книги? спросила я. Мне нужно немного размяться.
Не стесняйтесь, дружелюбно ответил он, взмахом руки как бы говоря: добро пожаловать, исследуй мой мир.
Он остался сидеть и наблюдал, как я подошла к книжному шкафу и стала осматривать корешки, проводя по каждому пальцем. Там было несколько учебников по психологии и впечатляющая коллекция книг о помощи самому себе с такими названиями, как «Одаренный ребенок», «Дети родителей-алкоголиков» и «Пережить смерть супруга».
Вы когда-нибудь читали просто для удовольствия? спросила я, поглядывая на него через плечо.
Он тихо рассмеялся, затем нагнулся к ящику рядом со своим креслом и достал оттуда «Талантливого мистера Рипли»[2]. В душе я обрадовалась, обнаружив, что мой терапевт обычный человек, у которого есть личная жизнь за пределами этой комнаты. На прошлой неделе я заметила, что он не носит обручальное кольцо, и поймала себя на том, что думаю: есть ли у него вторая половинка? Или он такой же, как я? Одиночка, в жизни которого главное наука?
Я полагаю, что каждый пациент, который приходит сюда, для вас как новый проект, сказала я. Головоломка, которую нужно решить. Наверное, это очень сложно. Но стоит усилий.
Да, когда все идет хорошо.
Я закончила исследовать его книжный шкаф и вернулась на диван.
Так о чем мы говорили?
Он сверился с блокнотом на коленях и покрутил в пальцах ручку, будто она была крошечной битой.
Мы говорили о вашем дедушке-пилоте, и я поторопился, пытаясь слишком быстро решить вашу головоломку, хотя очевидно, что мне еще многое предстоит о вас узнать.
Его слова были мне очень приятны, ведь они означали, что он видит во мне интересную и глубокую личность. Никто до него не хотел погружаться в мою душу. Кроме бабушки, но ее давно не стало.
Вы, должно быть, успешный человек, заметила я с улыбкой. Если готовы решать проблемы других людей.
Он одарил меня заговорщицким взглядом, означавшим, что я права, но он мой терапевт, и мы здесь не для того, чтобы говорить о нем. Поэтому он загнал меня обратно в стойло.
Вы дали понять, что не хотите сегодня говорить о своей матери, сказал он. Тогда о чем вы хотели бы поговорить?
Боже правый, сказала я. Даже не знаю. Можно говорить о чем угодно?
Конечно, о чем вы хотите.
Что ж, хорошо. Я задумалась. Давайте поговорим о моей диссертации.
Замечательно.
Что бы вы хотели узнать? Потому что, честно говоря, я не знаю, с чего начать.
Вы могли бы, он жестом указал на меня, рассказать мне о своей гипотезе. О том, что вы хотите доказать.
Хорошо. Я знаю, что происходит, доктор. Вы пытаетесь пробудить мою былую страсть. Все в порядке. Я понимаю. Ваша цель снова мотивировать меня, а за наши встречи платит заведующий кафедрой физики.
Моя цель имеет для вас значение? спросил доктор Робинсон.
Пожалуй, ответила я. Думаю, мне просто интересно, с какими намерениями вы во мне копаетесь.
Он усмехнулся.
Я лишь пытаюсь делать свою работу. Пытаюсь помочь вам посмотреть внутрь себя, стать настолько самосознательной, насколько это возможно. Жизнь становится легче, когда знаешь себя. Когда можешь принять свое прошлое и свои ограничения и осознать свои сильные стороны и желания. Когда действительно знаешь, кто ты и чего хочешь, и не пытаешься быть кем-то другим.
Это очень вдохновляет. Я вздохнула и почувствовала, как мое лицо принимает озадаченное выражение. Если не возражаете, я спрошу сколько вам лет? Вы так зрело рассуждаете, но выглядите совсем молодым.
Он не ответил, и я почувствовала, что ему неловко.
Простите. Это нарушение правил? Мне не надо было спрашивать?
Его плечи чуть расслабились.
Все в порядке. Мне двадцать восемь.
Я чуть не упала с дивана.
Всего двадцать восемь?
Вас это удивляет?
Ну да. Вы выглядите гораздо старше. Может, из-за того, что вы сидите в этом глубоком кресле скрестив ноги и даете отеческие советы.
Вас беспокоит, что я молод?
Не знаю.
Вы не уверены?
Я задумалась.
Нет, на самом деле все хорошо. У вас есть степень, и вы, конечно, высококвалифицированный специалист. Простите, что сказала, будто вы выглядите старым. Я не хотела вас оскорбить. Уверена, если бы я увидела вас на улице пинающим футбольный мяч, я бы восприняла вас по-другому.
Он вновь посмотрел в свой блокнот и что-то записал.
Хотела бы я знать, что вы обо мне пишете, сказала я.
Ничего особенного. Я пишу, чтобы не забыть, о чем мы говорим на наших сессиях.
Я хмыкнула и смущенно отвела взгляд.
Теперь мне стыдно.
Почему же?
Потому что я сказала, что вы в этом кресле похожи на отца. Я так и вижу диагноз: пациент отчаянно нуждается в фигуре отца. Так вы написали?
Он отложил ручку, вновь сцепил руки.
Нет, Мелани, не так. Я лишь записал, что вы удивились, узнав мой возраст. Но давайте обсудим вот что, если вы не возражаете. Вы уже не в первый раз пытаетесь угадать, что я о вас думаю. Как будто хотите быть на шаг впереди меня.