А мы должны страдать и трудиться для них? все не унимался я.
Не для них, а потому, что это наш долг, ответила мне мать с гордостью.
А как же плохие люди? Им все сойдет с рук? мне не хотелось верить, что в мире может быть так, что кто-то не ответит за свои злодеяния.
Когда-нибудь их всех накажет Господь.
А нас? спросил я с испугом.
А нам воздаст по нашим делам. Наступит день, и каждый будет отвечать за содеянное.
Когда это случится?
Никто не знает. Может, уже сегодня.
И с тех пор я иногда невольно задавался вопросом: «А может, уже сегодня?», и от мысли этой мне становилось жутко.
Годы шли. Я становился старше. Когда мне исполнилось четырнадцать, я начал подрабатывать после школы в бильярдной. Составлял шары в треугольник, подносил посетителям выпивку, а если вечерок выдавался удачным, играл с Егором Анохиным на свободных столах.
Той зимой, глядя, как хмельные мужчины спускают деньги на женщин и пойло, растекаясь пьяной толпой в надежде хоть ненадолго забыть о том, как жалки их жизни, я и Анохин решили, что ни за что не закончим свои дни, как эти мужчины. А летом мы познакомились с одним беспризорным парнем Антоном Гофтом. Черноволосым, растрепанным, ходившим все время с улыбкой. Он носил льняные штаны, которые были ему велики, и стоптанные кеды. Осенью 2005-го, в день своего четырнадцатилетия, Гофт убежал из дома, не вынеся криков и побоев вечно пьяной матери. Сперва жил на улице, а спустя три месяца решил уехать в Москву, где познакомился с эквилибристом, который гастролировал с цирком. Эквилибрист помог Гофту устроиться уличным зазывалой, и весь следующий год Антон разъезжал по стране вместе с артистами. Но после того, как одна гимнастка обвинила его в краже денег, его вышвырнули из труппы, оставив где-то в окрестностях Петербурга. Домой Гофт вернулся лишь летом 2007-го, чтобы проверить, не умерла ли его мать от цирроза. Тогда он и познакомился с Артуром Мизуровым, еще одним моим другом детства, который и свел нас вместе.
К матери Гофт так и не вернулся и по-прежнему жил на улице. Все, что ему было нужно, Гофт воровал, из-за чего его вскоре объявили в розыск. Но Антон был слишком свободолюбив, чтобы прятаться, а может, слишком глуп, чтобы понять, что беспечность может его погубить. Он все так же беззаботно разгуливал по городку, но по непонятным причинам так и не был пойман полицией. Лишь однажды стражам порядка удалось задержать его, но уже спустя десять минут Гофт сбежал от них, выпрыгнув из полицейской машины прямо на ходу.
Помню, однажды я спросил его:
Тебе не страшно? Гофт не сразу понял, что я имею в виду. Ты не боишься, что тебя поймают?
Немного страшно. Подумываю сбежать отсюда на хрен, Антон стоял, уперевшись лбом в витрину спортивного магазина, за которой стоял новенький велосипед, о котором мальчишка так мечтал.
И куда ты поедешь? я оглянулся по сторонам. Мне было тревожно гулять с Гофтом прямо в центре городка. Я боялся, что мы нарвемся на патруль, и тогда у нас обоих будут большие проблемы.
Не знаю. Да и не важно это. Если бы ты только знал, как далеко может увезти тебя эта дорога! Хренова М-2*, которую ты видишь каждый день. Если бы ты только видел Ты бы бросил все и убежал вместе со мной.
Зачем мне это?
Да затем, что мир огромен, а ты прикован к этому захолустью и даже не знаешь об этом.
* Федеральная автомобильная дорога М-2 «Крым»
Он тут же умолк, взъерошив сальные волосы.
Весной 2008-го Гофт пропал. Одни говорили, что он вернулся в Москву, другие уверяли, что он попал в колонию, а через два года до меня и вовсе дошли слухи, что Антон насмерть замерз где-то под Воронежем. Но с тех пор я смотрел на М-2 и думал о местах, в которые она могла меня увезти.
О детстве мне рассказать больше нечего. Обычная жизнь на окраине. Как и большинство детей моего поколения, я рос абсолютно бесконтрольно. Не могу припомнить, чтобы кому-то было до нас дело. Наши родители были слишком заняты на работе. Мы не понимали, к чему стремиться и что ждет нас всех в будущем. Государству тоже было не до нас.
Мы были слишком юны, чтобы впитать в себя советские идеалы. А когда власть наконец-то попытались сформировать идеологию новой России, мы были слишком взрослыми, чтобы ее воспринять. Мое поколение всегда было замкнуто само в себе. Обществу было по большому счету плевать на нас, и мы отвечали ему взаимностью, существуя словно в параллельной реальности, в роли пассивных наблюдателей. Было среди нас и активное меньшинство, но оно не имело должного влияния. Мы просто хотели сытно кушать и красиво одеваться и не имели общности даже сами в себе. Мы просто хотели, чтобы нас оставили в покое, и такой расклад устраивал всех.
Нулевые были сытым временем без особых проблем, когда все были озабочены только личным обогащением и надеялись, что мы вырастем и воспитаемся сами по себе. Тогда никто и подумать не мог, что именно этому «неудачному» поколению из 90-х придется отстаивать суверенитет своих стран с оружием в руках, и что именно на них придется опереться государству в трудную минуту. Уверен, тем, кто стоял у власти в те годы, еще не раз придется пожалеть о том, что они не учили нас понятиям «честь», «родина» и «долг». Ну или на худой конец не объяснили нам, кто есть свои, а кто чужие.
Может показаться, что это была сугубо российская проблема, но, уверяю вас, подобная картина встречалась на всем постсоветском пространстве. Я знаю немало людей, рожденных в России, кто отправился воевать за Украину или занял ее сторону. Знаю и тех, кто, родившись на Украине, отдал свою жизнь за интересы России. Но большинству моих знакомых было глубоко наплевать, и они отказались принимать во всем этом хоть какое-то участие. Для нашей страны мы были нежеланными детьми, которые напоминали ей о временах упадка, и нас всегда старались задвинуть куда-нибудь подальше. Нас это устраивало, ведь, находясь вне поля зрения зорких глаз, мы могли заниматься всем, чем нам вздумается.
Могу лишь сказать, что к окончанию школы я мечтал поскорее покинуть свой городок. На самом-то деле он был не так уж и плох. Тихое спокойное место. Но мне всегда было в нем тесно. Я мечтал увидеть тот дивный мир, что мелькал на экране телевизора и описывался на страницах книг, которые я читал. Я был взращен на американской поп-культуре, которая учила нас любить далекий и прекрасный мир где-то за горизонтом. Я никогда не осознавал это достаточно отчетливо, как сейчас, но где-то внутри меня жила мысль, что там, где я сейчас, плохо, и нужно срочно уехать туда, где лучше. В 2011-м, при первой же возможности, я уехал жить в Белгород.
Сейчас, наверное, каждый житель страны сможет показать наш город на карте. Тогда же одна половина граждан и вовсе о нас не слышала, а другая думала, что мы находимся где-то в Харьковской области. Признаться честно, я безумно люблю тот Белгород из довоенного прошлого. Тихий, размеренный, населенный зажиточными приезжими с севера. Наверное, каждый может сказать так о своем городе, но место это было действительно особенное. Небольшой уголок спокойствия. Возможно, сейчас в это трудно поверить, но тогда в Белгород стремилось очень много людей. Те, кому претили шумные мегаполисы и их суета. Те, кто просто хотел комфорта и размеренности.
С этим городом были связанны многие мои надежды. Жителям больших городов это покажется странным, но я родился в местечке с населением в десять тысяч человек, и Белгород казался мне сияющим градом на холме. И хотите верьте, хотите нет, но тогда он и впрямь был таким.
Глава 2
Мне в то время только исполнилось восемнадцать. Говорят, в этом возрасте каждый думает, что впереди его ждет великое будущее, но лично я в эту чушь никогда не верил. Там, где я вырос, мечты не сбывались, и я просто решил для себя однажды, что должен верить, что все еще образуется, и дорожил этой мыслью, как последней надеждой, которую человек хранит на смертном одре.