После обеда он, по обыкновению, отправился поспать. Его примеру последовала и жена, а я села за просмотр очередной главы. Фрау Кауфманн редко выходила в жаркие дни из дому, и поэтому я сказала ей, что охотно возьму на себя труд доставить рукопись на вокзал, полагая, что после скверно проведенной ночи мне будет полезно прогуляться. К тому же дорога в Визенхольм была очень людной, и я рассчитывала, что мне удастся повстречать кое-кого из знакомых и, быть может, узнать что-нибудь о происшествиях минувшей ночи.
Поэтому я в половине четвертого покинула дом и направилась по тенистой липовой аллее вниз в городок.
Стоял чудесный солнечный день, воздух был напоен ароматом лип. Я медленно спускалась вниз с холма, любуясь раскинувшейся предо мной живописной панорамой.
После обеда городок снова оживает. У дверей магазинов и лавок стоят их владельцы, приветливо здороваются со мной, уделяют внимание каждому прохожему.
После пребывания в одноцветной серой русской провинции мне все это кажется очень милым, и в тот солнечный день я была очень далека от мысли, что в последний раз вижу и городскую площадь, и старинное здание ратуши, и гостиницу «Под вечной лампой». По пути мне попадаются офицеры в тугих высоких воротниках, внимательно оглядывающие всех проходящих женщин, денщики с продуктовыми корзинами, пастор в черном одеянии, супруга бургомистра в платье, вышитом черным бисером, наконец, начальник гарнизона, престарелый полковник Дернер, направляющийся в своей коляске в замок.
Этот мирный городок нисколько не походил на место, в котором могла разыграться ужасная трагедия. А то, что здесь разыгралась какая-то трагедия, я чувствовала.
Я прошла мимо аптеки и собиралась уже завернуть за угол, как аптекарь, краснощекий юноша, подбежал ко мне и объявил:
Простите, сударыня, что беспокою вас, сказал он, но прибыли капли для фрау Кауфманн, и я полагал, что, быть может, вы захватите их с собой
Аптекарь Лахвиц всегда был в курсе всех новостей, и так как у меня времени было достаточно, то я прошла за ним в аптеку. Мне не пришлось нарушить запрет судьи, потому что аптекарь, не дожидаясь с моей стороны расспросов, поспешил сам открыть огонь.
Какая суматоха поднялась вчера в замке, заявил он.
Вы тоже слышали этот шум? спросила я.
Он улыбнулся.
А разве есть люди, которые не слышали его? Разве только мой глухой сосед ничего не слышал. Все решили, что объявлена война, но я то знал, что это всего-навсего лишь ложная тревога.
Вобщем такие истории, если к ним не привыкнуть, могут нагнать страху, заметила я.
Да, заметил аптекарь, передавая сверток, мы окружены врагами и должны быть всегда настороже. Вот поэтому и приходится проверять свою подготовленность к выступлению. Помните, как сказал старый Фриц
Я не стала дослушивать изречения Фридриха Великого, меня в гораздо большей степени интересовало то обстоятельство, что официальное объяснение ночного происшествия уже успело распространиться по городу.
На обратном пути на городской площади я столкнулась с Соней фон Кломпе, чей на редкость несимпатичный муж, майор генерального штаба, служил в Визенхольме.
Из всех женщин, проживавших в городке, Соня была единственной, обращавшей внимание на свою внешность и свой туалет. Она была по происхождению румынкой, была молода и красива и одевалась с таким вкусом, что являлась предметом зависти всех остальных офицерских жен.
Наталья, дорогая, ты сегодня выглядишь восхитительно, воскликнула она со свойственной ей живостью, твоя шляпа обворожительна, неудивительно, что все молодые офицеры влюблены в тебя. Руди фон Линц только и говорит, что о тебе Вчера за столом
Глупости! перебила я ее. Руди очень милый юноша, но он чересчур сентиментален. Если ты не спешишь, пойдем со мною на вокзал. Я должна отправить письмо и боюсь опоздать.
Охотно, дорогая, ответил Соня, переходя на французский язык. Немецкий язык был ей не по вкусу и при малейшей возможности она переходила на французский. Как поживает наша дорогая «жорж-санд»? Я видела сегодня нашего милого судью, он направлялся к коменданту, и у него был отчаянно важный вид. Кстати, ты в курсе того, что произошло сегодня ночью?
Я пожала плечами.
Не знаю. Все, что я могу тебе сказать, сводится к тому, что ночью меня разбудил отчаянный шум, немало меня напугавший. Доктор фон Кауфманн говорит, что это была учебная тревога.
Соня презрительно рассмеялась.
И ты веришь в эту сказку?
Мне приходится верить, потому что я не знаю другого объяснения. Что же произошло?
Говорят, сбежал один из заключенных.
Я вздрогнула. Быть может, мой земляк все же спасся?
Об этом тебе рассказал твой муж?
Она откинула голову и звонко расхохоталась.
Конечно нет. Фриц вообще никогда ничего мне не рассказывает. Я узнала об этом от моей горничной Анны, которой рассказал денщик моего мужа. Я спросила об этом Фрица, но он велел мне молчать и сказал, что все это чепуха. И все-таки я продолжаю верить в это.
Почему? вырвалось у меня. Мы как раз подходили к вокзалу.
Соня бросила взгляд на часы и воскликнула:
Боже, четверть пятого! Я больше не могу провожать тебя. Я обещала к четырем быть у Дернер к бриджу
И она поспешила к пролетке. Я последовала за ней.
Почему ты не веришь в объяснение твоего мужа? повторила я, пытаясь казаться равнодушной.
Потому, что сегодня в комендатуре произошел отчаянный скандал. Сюда прибыл генерал из соседнего городка Кронсфельда и основательно пробрал бедного Гагенбека. Антуан рассказал моей Анне, что он еще никогда не видел генерала в таком раздраженном состоянии.
И, помахав перчатками, она добавила:
До свидания, дорогая. И навестите нас, Фриц ведь в вас влюблен.
Все знают, в кого влюблен Фриц, шутливо отпарировала я.
Кивнув мне на прощание, она уехала. Ее сообщение несколько обрадовало меня, и я бодро отправилась на вокзал.
Опустив рукопись в отверстие почтового вагона, я отправилась к выходу. В дверях со мною поздоровался господин в штатском. То был майор фон Гагенбек. Я не сразу узнала его, потому что привыкла видеть его в форме гвардейского драгуна. А теперь на нем был ужасный костюм в клеточку, к которому он надел желтые ботинки. В штатском он утратил всю свою привлекательность.
Он подошел ко мне и церемонно поцеловал мне руку.
Я только что думал о вас, заговорил он по-русски. Дорогая фройляйн Наталья, вы единственный человек в Визенхольме, с которым мне жаль расставаться, не простившись.
Итак, Соня была права, узнику удалось бежать. Неужели несчастного майора отрешили от должности? И я подумала о Кауфманнах для них эта новость должна была иметь особенное значение.
Но, господин майор, воскликнула я, разве вы покидаете нас навсегда?
Он мрачно кивнул головой.
Да. Я не вернусь в Визенхольм.
Мне бросилось в глаза, что он утратил свойственную ему жизнерадостность. Казалось, что, утратив свой яркий мундир, он одновременно утратил и всю свою предприимчивость. Голос его потерял звучность, и весь он в дурно сшитом костюме совершенно не походил на прежнего майора.
Майор, мне будет недоставать вас, сказала я. Но как неожиданно все это случилось? Вы назначены куда-нибудь комендантом или возвращаетесь к себе в полк?
Ни то ни другое, ответил он.
И к моему ужасу лицо его искривилось, и я заметила, как дрожат его усы.
Ни то ни другое, хрипло повторил он, я должен вам признаться, моя дорогая, что я покидаю ряды армии. Мне пришлось и отвернувшись, он закончил, выйти в отставку.
Пожалуй, в другое время этот крупный мужчина, близкий к тому, чтобы расплакаться, был бы смешон, но сейчас мне было не до смеха. В противопоставлении испытываемого им унижения его обычной веселости было что-то трогательное и трагическое. К тому же его сообщение застало меня врасплох. Было похоже на то, что мой ночной визитер имел большое значение