Да! отозвался он с таким жаром, что даже тихий Солнышко не выдержал, прыснул.
Тогда давайте есть, согласилась Макс и чуть наклонилась к Фархату и Кипятильнику: У вас как дела?
Тоже как раз закончили, Фархат выпустил руку Кипятильника, даже, кажется, немного отодвинулся от стола. Лилли будет жить.
Как будто мне твоё разрешение для этого требовалось, проворчала Кипятильник. Макс легко потрепала её по волосам.
Ида водрузила на стол тусклую медную кастрюлю с торчащим из неё половником, и вместе с Макс они быстро разлили по мискам густую похлёбку с сильным рыбно-йодистым ароматом. При тусклом освещении Артур не мог разобрать, что именно плавало в его тарелке; так что решил не задаваться вопросами, а сразу есть. Вкус у похлёбки оказался под стать аромату морской, солоноватый и очень насыщенный.
Какие-то части блюда Артуру удавалось опознать: крупно порезанные перья зелёного лука, кажущиеся чёрными в полумраке комнаты, разваренный рис, куски крабового мяса об остальных ингредиентах он не задумывался. Какая разница, что именно ешь, если так вкусно? Он в жизни не пробовал ничего подобного, несмотря на то, что мама неплохо готовила, да и морепродукты на их столе появлялись частенько, всё же сказывалась близость города к морю.
Впрочем, воспоминания о том, прежнем времени, приходили с трудом, как будто издалека. Артуру казалось, что он покинул привычную жизнь не меньше суток назад, а недели, месяцы, возможно даже годы. Время в Затопи словно текло своим, особым образом. Он влился в эту неспешную отлаженную жизнь горстки сквоттеров, как будто нырнул в прохладную чистую лагуну посреди ясного дня: краски померкли, звуки стали далёкими и гулкими, движения замедлились и всё это сложилось в непередаваемое удовольствие. В такие моменты хочется застыть ненадолго в этой толще воды, не шевелясь и задержав дыхание, выждать хоть немного в этом подвешенном космическом состоянии и Артур точно так же расслабился, завис посреди Затопи, позволил ей поддерживать себя на плаву. Где-то в глубине души он знал, чувствовал, что скоро придётся пошевелиться, оттолкнуться ногами, поплыть к поверхности, чтобы не захлебнуться и не утонуть но пока хватало воздуха, он не собирался лишать себя удовольствия раньше времени.
В этот раз посуду собрал и ушёл мыть Солнышко; расслабленный и разомлевший после ужина, Артур не стал пытаться снова взять всё на себя. В конце концов, Кипятильник заметила справедливо: как-то они раньше справлялись и без него.
Из приоткрытой двери раздавался негромкий плеск и тянуло сквозняком, который ещё сильнее дёргал пламя в очаге, сбивал с толку пляшущими по стенам тенями. Откинувшись на спинку стула, Артур разглядывал нарисованные на стене глаза: казалось, именно в таком неверном свете они внимательно оглядывают дом, его обитателей и обстановку, а то и вот-вот подмигнут загадочно, поймав взгляд Артура
Макс переместилась к самому огню, и в его свете разложила вокруг себя какие-то тряпки, обрывки тесьмы, катушки и нитки. Артур отстранённо и невнимательно следил, как она то и дело совмещала что-то одно с другим, как будто бессистемно, поддаваясь лишь каким-то внутренним порывам. Она негромко мурлыкала под нос что-то немузыкальное, и эта нескладная мелодия почти гипнотизировала Артура.
Ида на противоположной стороне стола вытряхнула из своей сумки горсть битого стекла и принялась раскладывать осколки в одну ей понятную мозаику. Кипятильник с Фархатом на некоторое время выпали из поля внимания Артура, а потом вернулись снова, устроились перед очагом, недалеко от Макс; Кипятильник дополнительно зажгла рядом с собой керосиновый фонарь, направив его свет на Фархата. Тот упёр на пятку ногу, мало закрытую татуировкой, и что-то совсем тихо объяснял Кипятильнику, так что мурлыканье Макс и треск огня в камине сделали его слова неразличимыми. Серьёзно выслушав, Кипятильник кивнула. Свет фонаря отразился на металле в её руке, к негромким звукам добавилось механическое жужжание, Кипятильник склонилась над ногой Фархата. Артуру потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что в руках у Кипятильника тату-машинка.
Поймав взгляд Артура, Фархат истолковал его по-своему, ответил на незаданный вопрос:
Тут записаны слова, которые я так и не сказал, а должен был, он покрутил чёрными по локоть руками, махнул в сторону такой же непроглядно чёрной по колено ноги и уточнил: Только буквы не по порядку.
Да не дёргайся ты, вполголоса попросила его Кипятильник.
Закончив с одной буквой, она переместилась к щиколотке, Фархат вытянул ногу, чтобы ей было удобнее.
А почему у всех есть прозвища, а у тебя нет? не то чтобы Артура это в самом деле волновало, просто вопрос как-то сам собой вывернулся, упал с языка.
Да зачем ему, фыркнула Кипятильник, не отрываясь от работы. У него само имя звучит так, будто тряпка на ветру полощется: «фархат-фархат-фархат!»
Тот только развёл руками, будто бы признавая её безоговорочную правоту.
Артур задумчиво покрутил на языке звуки, попытался думать о них не как об имени, а как об образе, аналогии. Колокольчик не проговаривает «динь-динь», кружка не становится на стол с отчётливым «стук», а человек не падает на пол с явным «бух» последнее он, к сожалению, помнил лучше, чем хотелось бы. Так что, поспешил продолжить мысль он, тряпка вполне может полоскаться на ветру со звуком «фархат». В общем-то, похоже.
Тоже хочешь себе прозвище? негромко уточнила Макс, не поднимая головы от своего шитья.
Какое-то мгновение Артур колебался. Может быть, если она Макс Полтора Обморока придумает ему кличку, он будет с удовольствием носить её, как верная собачонка, отзываться и бежать по первому зову
Не хочу, сказал он. Если само потом какое-нибудь прилипнет, то ладно, а специально не хочу.
Он перевёл взгляд на Иду и обнаружил, что она внимательно изучает его сквозь одно из своих стёклышек.
Вернулся Солнышко, неожиданно легко втащил в дом таз с чистой посудой, принялся распихивать её по полкам, изредка задевая чем-то друг о друга глина при этом приятно негромко стукала. Этот звук вплетался в общий фон дома, в далёкий, неслышный отсюда прибой и такой же далёкий и неслышный отсюда шум машин города. Один маленький дом в Затопи завис сейчас посреди всего мира, сам по себе и сам в себе.
За окном успела сгуститься совсем уж непроглядная тьма, из окон тянуло прохладой. В такое время куда приятнее сидеть у тёплого очага, чем таскаться по улицам, оглядываясь, не гонится ли за тобой кто. И лучше не думать о том, что не менее приятно было бы сидеть дома, завернувшись в плед, и ждать, пока вернётся с работы мама. Этой жизни всё равно больше не было, так что Артур запретил себе думать об этом. Он был здесь и сейчас, и это его устраивало. Не худший вариант из возможных.
Солнышко покончил с посудой и устроился рядом с Макс, прильнул к её спине, прикрыл глаза. Артур ему самую малость позавидовал: был бы он помладше, тоже смог бы так запросто обнимать Макс; а с другой стороны, был бы он младше и без того нулевые шансы обратить на себя её внимание стали бы отрицательными. Так можно хотя бы тешить себя беспочвенной надеждой.
Зажав иголку в губах, Макс извернулась, изогнула руку, неловко погладила Солнышко по голове и вернулась к шитью. Кипятильник набивала следующую букву несказанных слов Фархата на этот раз в середине лодыжки сзади, ему пришлось лечь на живот, растянуться по полу, чтобы Кипятильник могла дотянуться. Ида ловко крутила между пальцами свои стекляшки, они поблёскивали в свете огня.