Серая, простая слеза поползла по огрубевшему, загорелому лицу старого служаки и застряла где-то у сивого уса Снял шапку старый служака и истово перекрестился:
Слава-те, Господи.
* * *
Что это, Иван Сергеевич, что это такое?
Это? Гранки. Разве не видите? Из цензуры принесли.
Да позвольте: почему же они красным, этого Будто этак исчерчены.
Перечеркнуты, вот и все.
Но тут же не было ничего ужасного. Ничего нецензурного
Да-с. Зачеркнуто.
Но ведь его превосходительство А! Понимаю. Он еще не успел дать соответствующих распоряжений. Вот они и усердствуют.
Наверное, завтра утром распорядится.
Я и сам так думаю. Рискнем пустить это красненькое, а?
Ну, конечно. Завтра недоразумение выяснится, и все хорошо будет.
Ясно. Пускайте. Пустили.
* * *
Позвольте Что же это такое?
Глаза редактора глубоко запали и очертились темными кругами.
Как же это так, а?..
А что?
Оштрафовали нас нынче и под предварительную цензуру всю газету отдали
Да. Странно.
Гм! А говорил: «Люблю печать».
Какая-то прямо-таки непонятная любовь.
Возле разговаривающих стоял старый мудрый метранпаж без имени, но с отчеством: Степаныч. И сказал этот самый Степаныч:
А я этого ожидал.
Чего именно?
Вот этого. Как сказал он: «люблю печать». Ну, думаю, значит баста, съест.
Да где же здесь логика?
Логика простая: бывают же люди, которые любят устриц. «Люблю, говорит, устриц», и тут же съест их два-три десяточка. Всякая любовь бывает
* * *
А в это время перед сановником сидел другой интервьюер и с лихорадочным любопытством спрашивал:
Что вы любите больше всего, ваше пр-во?
Его пр-во сладко зажмурился, облизнулся и сказал без колебаний:
Печать.
Разносторонность
Тульский губернатор разослал по всем земским учреждениям циркуляр, с подробным списком газет, очень рекомендуемых («Русск. Знамя», «Колокол», «Новое Время»), терпимых («Голос Правды», «Голос Москвы») и абсолютно недопустимых («Речь» и «Русск. Вед.»).
Вас там губернатор спрашивает
Какой?
Да наш, тульский.
А что ему надо?
Бог их знает. Скажи, говорит, этому приезжему, что хочу его видеть.
Гм Ну, проси.
В мой номер вошел господин, с портфелем под мышкой, и вежливо раскланялся.
Чем могу служить? с некоторым удивлением спросил я.
О, помилуйте Это моя обязанность служить приезжающим, что бы они не терпели никаких неудобств!.. Мы должны предусмотреть и позаботиться обо всем: не только о телесных неудобствах, но и о душевных эмоциях граждан. Позвольте вам кое-что предложить Очень недорого, интересно и назидательно.
Он открыл портфель, вынул пачку газет и заговорил быстро-быстро:
Не подпишетесь ли? Прекрасные издания: «Земщина», «Новое Время», «Колокол». Прекрасная бумага, четкий шрифт, здравые суждения. Могу предложить также «Русское Знамя», «Южный Богатырь», «Курская Быль» «Новое Время» с картинками! Печатается на ротационных машинах, прочная краска, по субботам приложения. Можете иметь даже в несколько красок! Могу предложить даже со скидкой Другие фирмы не дадут вам столько скидки, сколько я! Подписывайтесь! Может быть, кто-нибудь из иудейского племени предложит вам какую-нибудь паршивую «Речь» или «Русское Слово», так это, я вам скажу, такой народ, что он готов у человека изо рта выхватить кусок хлеба и подсунуть дрянь. Ну? Прикажете записать вас подписчиком на «Русское Знамя»? или «Земщину»? Или на что?
Нет, не беспокойтесь, сказал я. Мне эти газеты не нужны Я читаю другие.
Что это значит другие? Другие газеты скверные, а я предлагаю вам первый сорт. Умные статьи, аккуратная доставка, бандероли за счет издания. Чего вы еще хотите?
Да нет. Не надо.
Ага Догадываюсь Может, вы что-нибудь полевее хотите? Тогда могу предложить «Россию»! Замечательное издание! Чудный шрифт, печатается на самых прочных машинах, и метранпаж капли в рот не берет. Пишут генералы разные, статские советники, издание помещается в тихом деловом квартале. Очень замечательное!
Да нет Что уж робко сказал я. Я уж лучше так, как-нибудь Не надо.
Что? Не надо? Нет, надо.
Ведь я, все равно, не буду их читать Зачем же подписываться!
Нет, вам надо подписываться!
Да если я не хочу?
Мало чего не хочу
Он вынул какую-то квитанционную книжку.
На год? На полгода? «Колокол», «Знамя»?
Ни то, ни другое.
Шутить изволите. Эй, кто там есть!..
В комнату вошел коридорный и еще один неизвестный.
Подержите-ка за руки подписчика. Он подписаться хочет. Вот так Засунь-ка ему эти газеты в карман Вот так Еще, еще Вот эту пачку! Это что? Бумажник? Прекрасно!.. Вот видите я беру отсюда за «Россию» и «Русское Знамя» 15 рублей Вот вы уже и подписались. Видите, как просто. Пусти ему руки, Агафонов.
А я их все-таки не буду читать! упрямо сказал я.
Вот тебе раз! Как не будете читать? Зачем же вы тогда подписывались?
* * *
Мы сидели молча, недовольные друг другом.
На велосипеде катаетесь? спросил неожиданно мой гость, увидев в углу комнаты велосипед.
Да.
Что это за система? Люкс? Жидовская система. Хотите, могу предложить вам нашей тульской работы Захара Панфилова он председателем здешнего отдела состоит. Хорошие велосипеды, тяжелые такие. За те же деньги купите, а в нем пуда четыре будет. Ручная работа.
Зачем же, когда у меня уже есть.
Ну, что это за велосипед? Жиденький ни рожи, ни кожи. Завтра Панфилов вам привезет давайте-ка задаток.
Не хочу я Панфилова!
Ну, как же не хотите! Завтра получите. Прекрасные велосипеды Колеса, можете представить, совершенно круглые, сам человек почти непьющий, сын околоточным служит. Будете кататься да похваливать. А этот на слом можно.
Оставьте меня! Пустите Я не хочу
Вот-с. Видите, как просто. Получите квитанцию на задаток. Да А то Люкс!..
* * *
Через полчаса я оказался подписчиком двух газет, владельцем велосипеда фирмы Захара Панфилова, обладателем керосиновой кухни и какой-то машины «Истинно-русский самовоз».
Наша фирма, говорил, уходя, мой гость, может предложить вам, что угодно граммофоны, готовое платье, кондитерские изделия, галантерею, и все это будет не какой-нибудь Жорж Борман, а самое русское, настоящее. Конечно, вас никто не принуждает, но если вы только захотите
Грозное местоимение
Экс-министр торговли и промышленности Тимирязев объяснил стрельбу в рабочих на Ленских приисках тем, что рабочие предъявили политические требования, например, чтобы их называли на «вы».
Сумерки окутали все углы фешенебельной квартиры его пр-ва.
Его пр-во бывший глава министерства со скучающим видом бродило из одной комнаты в другую, не зная, что с собой делать, куда себя девать.
Наконец счастье улыбнулось ему: в маленькой гостиной за пианино сидела молоденькая гувернантка детей его пр-ва и лениво разбирала какие-то ноты
А-а, сказало, подмигнув, его пр-во. Вот ты где, славный мышонок! Когда же ты придешь ко мне, а?
Гувернантка неожиданно вскочила и крикнула:
Это что такое?! Как вы смеете говорить мне «ты»?!
Его пр-во было так изумлено, что даже закачалось.
Ты? На ты? А как же тебя еще называть?
Это безобразие! Прежде всего, прошу называть меня на «вы»!..
Его пр-во побледнело как мертвец и крикнуло:
Караул! Режут! Спасите, люди! Сюда!
В комнату вбежали жена, слуги.
В чем дело? Что случилось?
«Наша Конституция просят не дуть»
С ужасом на лице его пр-во указало пальцем на гувернантку и прохрипело:
Революционерка!.. Забастовка. Предъявила политическое требование и забастовала.
Что за вздор? Какое требование?
Говорит: называйте меня на «вы»!
* * *
С этого началось
Его пр-во оделось для прогулки и позвонило слугу.
Что прикажете?
Тыезд мой готов?
Чего-с?
Тыезд, говорю, готов?
Тыезд?!
Вот осел-то! Не буду же я говорить тебе выезд! Ступай, узнай.
Так точно-с. Тыезд готов.
Его пр-во побагровело.
Как ты смеешь, негодяй?! Я тебе могу говорить тыезд, но ты должен мне говорить выезд! Понял? Теперь скажи какова погодка?
Хорошая-с, ваше пр-во.
Солнце еще тысоко?
Так точно-с, высоко.