Косяк кистеперых рыб проплыл мимо него донельзя вальяжно. Мистика их синеватых тел отдавала глубоководными мифами и эхом некогда живых существ, что даже не знали о существовании суши, ибо не было тогда суши и не было неба. Было море, огромный океан, который являл собой более упорядоченную и компактную предтечу теперешнего мира. Сила хаоса никого не оставляет таким, каким он был. Мир тоже подвластен этому закону. Так и появилась суша злокачественный нарост, порожденный болезнью энтропии. Рыбы выползли на землю и преломились, мутировали. Их легким пришлось привыкнуть к воздуху, к этой жесткой шершавой атмосфере. Они прошли через мучения. Бессмысленные мучения.
Здание элеватора ветхого красноватого зернохранилища было облупцовано и напоминало ствол дряхлого и больного дерева, чья кора облезает, как кожа человека, что получил смертельную дозу радиации. Из куч земли, что раскинулись и расхолмились, возвысились и нахохлились тут и там возле элеватора, торчали пугающие своей крестообразностью пугала. Они были в шляпах и в обрывках матерчатых полотен. Ветошь покачивалась, меняя границы силуэтов, делая их немного живыми.
Когда-то Калиновка была тем местом, где он проводил каждое свое лето, но теперь он знал, что возвращаться сюда можно лишь во снах. Ведь если бы он попробовал приехать сюда в реальности, то не нашел бы здесь ничего, кроме разбитых и выцветших витражей прошлого. Он был здесь уже несколько раз с того самого момента, как нашел ту самую тропку, однако ни разу он еще не проникал внутрь Калиновки, не проходил дальше невидимой, но ощутимой границы.
Давно тебя не было видно тут, прогнусавил какой-то голос, выползая из окна маленького деревенского дома.
Дима обернулся и увидел невысокого мужчину с закопченным лицом. Мужчина выглядывал из раскрытого окна.
Дядя Лейбниц? спросил он, удивляясь.
«Дядя Лейбниц», повторил за ним мужчина, пародируя голос Димы, щуря глаза через линзы небольших аккуратных очков. Да, это я.
Сколько же лет я тебя не видел. Дима двинулся к дому, огибая небольшие кусты перезрелых ягод.
Да вроде виделись надысь, пожал плечами мужчина, потирая рукой шею.
Как ты тут поживаешь? Дима приблизился к окну и заглянул внутрь. Его глазам открылось квадратное убранство комнаты, в которой находился Лейбниц. Все там было не так, как прежде.
Очень даже неплохо. Занимаюсь различными экспериментами.
Экспериментами?
Да, Лейбниц чуть кривит свои усы, показывая значимость той работы, которой он занимается. Я в результате долгого и кропотливого труда, что стоил мне целую ванну пота, создал нечто, работающее по принципу Максвелла.
Что еще за принцип Максвелла?
О, это старый добрый парадокс из мира физических экспериментов, разнообразных опытов и некоторых чудных изысканий
Ну так, а если ближе к делу? Дима замечает, что дядя Лейбниц весь как-то уходит в себя, в область воображаемых далей.
Максвелл предположил, что если создать такой прибор, в котором некто невидимый и бестелесный сможет силой мысли заставлять молекулы разных температур танцевать, то получится что-то вроде нагревательной плиты, которая не будет требовать энергии, понимаешь?
Вроде бы да
Я создал подобное устройство. Оно у меня на кухне стоит. Хочешь посмотреть? Заодно и чаю попьешь.
В принципе, почему бы и нет, Дима соглашается, но чувствует какой-то подвох. Ему немного страшно заходить в гости к дяде Лейбницу, ведь он привык навещать его совсем в ином месте. Правда, он давно там не был, но не мог ведь старик переехать оттуда.
Дима обогнул дом и вышел к крыльцу. Старый древесный материал был покрыт плесневелой корочкой, подвержен зеленому гниению и последующему распаду. Связи между молекулами нарушились, точно похерились и проржавели цепи, державшие за ноги рабов, чьи головы были наклонены таким образом, что лица становились параллельны грубой земле, которая впитала уже столько крови, что можно было бы создать целое море, глубокое и просторное, как возведенный в квадрат Байкал.
Дверь, потрепанная шершавыми ветрами, приотворилась, и силуэт дядюшки Лейбница воссиял в проеме, точно это был апостол или пророк. Такие ассоциации, появившиеся в голове у Димы, снова напомнили ему о месте, где он видел дядю Лейбница последний раз.
Проходи, милый гость, сказал старичок, делая широкий жест правой рукой.
Дима зашел внутрь дома. Яркость освещения сразу убавилась, все притемнилось и притаилось. Лейбниц провел Диму на кухню и любезно пододвинул к нему стул.
Спинка у стула откидывается на такой уровень, на какой тебе будет удобно, сказал ему его дядя, садясь напротив Димы за стол на другой стул. Там, сбоку, есть специальное колесико, с помощью него можно менять угол наклона спинки.
Ты сам все это соорудил? спросил Дима, имея в виду не столько даже стул, сколько другие странные предметы, находившиеся на кухне у Лейбница.
Мне немного помогли кантовитяне.
Кантовитяне? Дима чуть подался вперед, облокотившись локтями на плоский прямоугольник белого стола. Кто это такие?
Ты же помнишь, что произошло тогда, одиннадцать лет назад? Ты еще в тот год женился. Дядя Лейбниц почесал свою черную, с сединою на кончиках волосков бровь, почему-то глядя куда-то вниз. В том году они явились сюда, и ничего уже не было прежним.
Я помню тот свет. Зеленый свет. Дима даже чуть прикрыл глаза. Та вспышка света, что пролился водопадом из огромного космического кувшина, до сих пор стояла у него перед глазами. Порой ночью, когда сон и явь становились так близки друг к другу, что мозг его оказывался сразу и тут и там, он видел, как свет этот проникал сквозь ставни домов, заползал в зазоры меж досок, затекал в дымоходы и прыгал в открытые окна. Свет добирался до людей и менял их. Мало было тех, кто потом проснулся прежним.
Да, зато теперь тут все порой желтым туманом залито, заметил старик.
Да, я видел его. Откуда он?
Дует с востока.
А что там, на востоке?
Заводы там какие-то. Они строят все и строят.
Кто строит?
Люди. Наши с тобой соотечественники.
Дима услышал тихий шум, похожий на шелест листьев в воде, и огляделся. На небольшой, похожей на ящик плите грелся чайник.
Ты включил его еще до того, как я вошел в дом? спросил Дима, показывая на чайник.
Нет. Плита сама включилась. Я же говорил тебе, что это такое совершенно новое изобретение.
Как же оно понимает, когда ему включаться?
Я могу подавать этой плите мысленные сигналы.
Огня не видно совсем. Плита электрическая?
Нет, я бы так не сказал. Там все несколько сложнее. У этой плиты нагревание идет за счет танца молекул, я же тебе говорил.
И много у тебя тут таких изобретений?
Ну конечно! Дядя Лейбниц несколько оживился, грустная пелена исчезла из его глаз, и те засияли из-под маленьких очков вспышками сверхновых. У меня теперь совершенно новый котел отопления! Он греет воду благодаря индукционному двигателю, который создает локальное магнитное поле. Также в ванной есть два полотенцесушителя со встроенными ионизаторами. А в зале можно расположиться на удобном левитирующем кресле. В общем, тут много всего такого
Ты же был обычным фермером, верно?
Да, но в технике тоже разбирался немного, еще в начале восьмидесятых успел пару лет на комбайне поработать.
Но ничего подобного ты раньше ведь не изобретал, верно?
Пожалуй, что так. Лейбниц поднялся, снял с плиты закипевший чайник и разлил кипяток по кружкам, в которые затем поместил металлические шарики с ручками. В шариках была заварка. Ты есть хочешь? спросил он у Димы.
Да, я бы перекусил немного.
У меня есть прекрасная лазанья.
Лазанья довольно быстро разогрелась в микроволновке. Та тоже была сделана Лейбницем. Еду она грела быстро, а когда заканчивала свою работу, то говорила веселым и задорным голоском уровень температуры блюда. Удобно, однако.