Думает: вот какова любовь, вот каковы люди!
Любят, а сделай еще нужней, важнее еще сделай,
душу и сердце приворожи, а не одно тело.
А потом слышит: «Я не о том Ты не поняла просьбу.
Пусть без меня не живет вообще, коли решит врозь».
Оставь город себе
Оставь город себе, мой царь, но у врат поставь
самых смелых бойцов и собак, чтобы волка злее,
и надейся, что не явлюсь я, что не посмею.
Оставь замок себе, мой царь, но навесь замки
на все двери, решетки в окнах чтоб из железа.
Свято верь, прячась там, что и мыши-то не пролезут.
Оставь ложе себе, мой царь, мягче всех перин,
приведи к нему женщину с глазами невинной лани,
утыкайся ей в бедра, не сдерживая рыданий,
но не смей позабыть и бойся, трясясь в ночи.
В лунном свете так просто призрака спутать с тенью
Опускаюсь к тебе, незримая, на постель,
и ладони мои, белее снегов любых,
ощущаешь у сердца, и жжет тебя страшный холод.
Беру душу твою за женщину, замок, город.
Не бывает у ведьмы
Не бывает у ведьмы счастье земным, простым,
вместо жара объятий горят для нее костры,
вместо ласки и нежности пытки да кандалы,
но сдаются под власть и вельможи, и короли,
а любой, кто посмеет сказать ей наперекор,
остается раздавленной крысой под каблуком.
Он влюбился без таинств в ночи и ее волшбы,
появился, как будто всегда прежде рядом был,
и сдавалось сердечко ведьмино день за днем,
и сгорало оно впервые иным огнем.
Но недолго любить колдуньям отведено,
и зависимость встала тогда вкруг нее стеной,
не давала прогнать, не давала себя спасти,
не позволила трав, что отравят его, растить.
Он тогда получил корону, да не одну,
с силой ведьмы сумел себе отвоевать страну.
Замок, кони, борзые, двор полон ретивых слуг
Сердце, прежде любившее искренней всех, ко злу
обернулось и стало портить его, как яд,
стал холодным горевший от страсти когда-то взгляд,
а объятья, как камень. Но с ведьмой держался тих,
и она без оглядки любила за них двоих.
Ему ведьма прощала измены, была глупа,
уходила, когда он велел ей вдруг с глаз ступать,
все приказы за просьбы ласковые любви
принимала, и все равно ей: крушить, губить
все для нежного чувства было траве дождем.
Но однажды все изменилось прекрасным днем.
Долетел в замок слух, принесенный одним слугой,
что хозяин-король держит ведьму стальной рукой,
и она ему рада прислуживать-угождать,
у нее, мол, сильнее в нем, чем у него, нужда
так елозит и ластится, счастливая под замком.
А любовь? Не поклялся б король ведьме в твердом уме в таком!
Просто был похитрей и сам ведьму околдовал,
взгляд его васильковый на шею хомутом стал,
и, куда б ни ушла, возвращается. Вот трофей!
И слова эти были, как град молодой траве,
и слова эти были яд, он очистил ум.
И придумала ведьма месть, да и не одну.
Что любовной истории лучше? Сказочка о зле.
Пусть затопит все царство преданной ведьмы гнев!
Не бывает у ведьмы счастье простым, земным,
счастье в ведьминой жизни с иным счастьем не равны.
И не манят с тех пор ведьм глаз чьих-то васильки,
не спешат ведьмы в эти снова попасть силки.
Знай живут на отшибе: над красной трубой дымок,
кот, другими нелюбый, раз черный, играет лежит у ног,
ворон птица с погоста другим им болтун-сосед.
И не знают с тех пор ведьмы зла и бед,
ни объятий железных дев, ни сапог стальных.
Не идут на войну больше ведьмы ради чужих
лживых черных сердец. А что пусто в груди своей,
это плата пустячная. Ну да и черт бы с ней!
К ведьме сунешься если, то жабой рискуешь стать
пусть такая история ходит из уст в уста.
Говорила, что каюсь
Говорила, что каюсь, с ладоней смывая кровь,
говорила, что святость тот храм, куда я иду.
Все, что делала, мимо, меня не хотел мой князь,
потому что несла лишь разруху, несла ему лишь беду.
Колдовала над мертвыми, силы его гася,
ворожила над девками бегали от него.
На пруду белой парой все плавали птицы две,
а потом мертвым лебедь нашелся у берегов,
и тогда поняла: это знак мне, что на убой
увожу что люблю. И решила с тех пор: не тронь,
моя сила, жалей, уходи, обойди его!
Только сто долгих дней меня держат в сетях погонь.
Не живется ему одному там, так он привык,
что, как кошка, ластится и трется у ног беда.
То не я его к смерти толкала рукой своей,
от крови моей собственной стала красна вода.
До зимы пара слов твоих
До зимы пара слов твоих, льющих в меня мороз.
Посмотри на серебяность страшную этих кос,
что вчера еще вниз по ключицам стекали, как черный шелк.
Побелели в тот миг, когда ты на рассвет ушел.
Когда несколько слов медяками Иуда кто?
раскидал по подушке не дрогнувшею рукой,
когда жар к утру льдами растекся по простыне.
Я тяну к тебе руку, ты тянешься не ко мне.
Льдистость глаз мой народ восхвалил бы, я ж жду беды:
в этом взгляде усталом прозрачности нет воды,
лишь застывшая, словно муха под янтарем,
та, вчерашняя я, что в тебе обретала дом.
Сейчас выгнана прочь, как собака на старость лет.
Не сравнить косы с снегом, на свете такого нет
снега белого, глаза разрезал, слепя чтоб, лучом с небес.
Я проснулась седая, потому что проснулась без
согревающих в уголь, струящийся по плечам,
рук спасителя, демона, ангела, палача.
Он ушел, распахнув двери настежь, и в комнате холод-бог
забирает из тела ненужный последний вдох.
То ли прочь, то ли рядом
То ли прочь, то ли рядом: обнежить, окольцевать.
Я тебе и жена, и сестра, и возлюбленная, и мать,
и луна, и тропа сквозь дремучий и мрачный лес.
Я тебе стану лестницей, выросшей до небес,
над ущельем мостом, и драккаром плыть по морям.
Я костры, что для путника в стылой ночи горят,
и камин в теплом доме, и пух для твоих перин.
Говорю: все, что хочешь проси у меня, бери!
Но уходит в ночи голодный, холодный, злой,
лишь бы не было все вокруг ему только мной,
лучше горя на долю. Любовь моя волчья сыть.
Ни со мною,
ни рядом,
ни вместе
не быть.
Не
быть.
Под лопаткой нож
Под лопаткой нож. Всажен тем, кто люб,
кто засел внутри рыболовный крюк
и не выйдет вон, пока жив и здрав,
а насильно прочь не хватает прав,
не хватает сил. Гнев любви слабей.
А любой протест складку меж бровей
вызовет, и лишь, кем был, поминай.
От твоей любви ляг да помирай.
От твоих забот, теплых рук и ласк
кто б меня забрал, кто бы меня спас?..
Некому, а сам выеден, иссяк,
и любовь к тебе поиссохлась вся.
Как змея за хвост, держишь боль кольцом.
Вышла мне бедой, стала мне концом.
Я выкладывалась дорогами
Я выкладывалась дорогами, длинной тропкой по твой порог,
я собакой к рукам ластилась и покорно была у ног,
я ночною и хищной птицею вдаль высматривала врага.
Все, что делала, било мимо, и не стала я дорога.