Хорош лясы точить! вышел Иваныч, записывая что-то на ходу в блокнот. Роса сохнет, братцы-кролики, пора в поле! он посмотрел на Тремаса и Дрыкина. И вот что, сладкая парочка! Чтоб нафик мне никаких соревнований! он посмотрел на небо, а потом на наколку. Русалка, кажется, ему подмигнула. Вон, там тучка вдали нехорошая, но авось пронесёт. Как у нас говаривали: чайка села попой в воду жди хорошую погоду!
Все переглянулись, посмеялись, и застучали ботинками по железным ступеням, поднимаясь в кабины машин.
К уборке пшеничного поля Миха приступил в девять утра, когда июльское солнце умыло и высушило тяжёлые колосья. Он сжимал оранжевый джойстик, поглядывая на бортовой дисплей. Умная, высокоавтоматизированная машина многое умела сама: получая связь с космическим спутником, различала границы поля, определяла разворотные полосы, строила алгоритмы. Его, Миху, стоило назвать даже не водителем, а оператором, следящим за работой сложных систем. Особенно сосредоточенным он был, когда комбайн проходил краем поля, где мог попасться главный враг камень.
Вскоре компьютер издал писк, сообщив, что бункер полон. Тремас поднял руку, нажав на кнопку, и над крышей замигал жёлтый маячок. Это был сигнал для грузовика. Оставив комбайн на краю поля у грунтовой дороги, над которой в эту пору всегда висело, не опускаясь, облако пыли, он дождался, когда подъедет ЗИЛ. Следующим нажатием кнопки Миха откинул выгрузной шнек, и первые за этот день пять тонн посыпались шуршащей золотой струёй в кузов. В такие минуты он всегда чувствовал прилив сил. Словно и сам становился машиной, роботом с бортовым компьютером вместо головы, и перед глазами, как на дисплее, загоралась зелёная галочка. Дело сделано, и дело идёт!
После отгрузки никакого перерыва. Снова шум мотора ровный, спокойный, и движение со скоростью шага. Тремас повернул ручку кондиционера, чтобы стало ещё прохладнее, и оставалось только представлять, как там, за бортом, огромное поле дышит спелой сухостью, плавными волнами поднимается хлебный жар. Жатка равномерно подминала под себя колоски, и те послушно клонили головы, будто были рады такому исходу. Зерно шло в бункер, чтобы затем стать румяным караваем на столе. Радостью для людей. И молодой комбайнёр вспоминал слова мамы, что надо бы задуматься о будущем, уехать в город, учиться. Зачем? Чтобы стать кем-то? Она не понимала, что он давно стал тем, кем должен. Глядя на жёлтую пшеничную даль, на синее небо, и маленькую точку вдали видную и отсюда церковку, он знал о том, кто он, и зачем живёт на земле.
«Каким будет это «завтра» да поди ж его разбери!» думал Миха. Говорят, что скоро человек совсем уж станет не нужен для уборки хлеба, всё машины сделают сами. Да они уже и так очень много умеют. Но пока пока он видел, понимал свою нужность этому полю, родным местам, хозяйству «Победа», а значит и всей стране. И от этой мысли умолкали сомнения, и на душе становилось спокойно и тихо.
«Да я сам не хуже машины! он посмотрел на часы. Пожевать бы чего-нибудь Как говорится, заправить баки!»
Обедали комбайнёры прямо в поле работницы столовой обычно оставляли на краю поля состоящие из нескольких уровней термосы тут тебе и первое, и второе, всё горячее. Оставляли и уезжали. Но сегодня его ждала девушка в жёлтом платье. Издали она напоминала маленький весёлый колокольчик.
«Натаха! угадал Тремас, и улыбнулся. Чего это она стоит?»
Заглушив мотор, он спрыгнул ловко так, ведь служил в десантуре. Решил немного «порисоваться» перед девушкой. Подошёл вразвалочку, хмыкнул:
Чего это ты принарядилась, Натаха? На дискотеку сегодня, что ли, пойдёшь?
Термос стоял у её ног, а в руке она сжимала перевязанную белым шпагатом картонную коробку.
А это чего? Никак, тортик, что ли?
Чего, чего! передразнила она, надавив на «г», и показала язык. Тортик, да, тебе!
За какие такие заслуги, Натах?
С днём рождения тебя, дурака, поздравить хотела! А ты «Натах», «Натах». Что грубишь! Как ругательство прям звучит!
Он усмехнулся. Верно Какое сегодня число? Точно! Сам не вспомнил. А мать утром почти не слушал, может, она поздравляла? Да вроде как было
Миха подхватил её за талию, начал кружить:
Вот подкину не вернёшься!
Поставь, где взял, дурак!
Что ты заладила, всё дурак, да дурак! Так и того, двинуться можно! Хотя, если сказкам верить, дураки самые умные на свете. Они в нашей стране всегда побеждают!
Она хотела что-то добавить, но только прищурилась не хотела обидеть.
В берёзовых посадках было прохладнее. Миха сел на поваленный белый ствол, ел жадно, хлюпал и отдувался над гороховым густым супом, откусывал большие хлебные куски. Наташа разрезала тортик:
Сама делала, по бабушкиному рецепту!
Угу, угу, Тремас стучал ложкой, и вдруг остановился, прислушался. Эко, как бы не
Он поставил на место верхний ярус термоса, вышел к грунтовке. Ветер низко пылил, будто подметал дорогу:
Слышь, Натах, в небесной канцелярии, кажись, власть сменилась! То-то так парило! Ща как вольёт! и в подтверждение слов раздался треск грома, а вдали ударила, и будто опустилась в макушку церкви молния. По траве зашуршали первые капли.
Вот кого не ждали, здрасти, дождище! сказал он, утерев рот платком. Обернулся и взял девушку за руку:
Ты чего?
Пошли-пошли! В кабине переждём! А то так замочит!
Не, я не пойду! Не полезу, ты что! Высоты боюсь!
А ну, как Иваныч говорит, все на борт!
Он пропустил девушку вперёд, к комбайну, та неуверенно взялась за поручень, поставила ногу на ступень.
Тремас вновь посмотрел на небо, сказал сам себе негромко:
Эх, Иваныч! Русалка, говоришь! Чайка села попой в воду, жди хорошую погоду?
Так, ты что там про мою попу сказал? она обернулась, глядя сверху вниз, и прижала платье.
Про твою ничего! и он, поднявшись на ступеньку, ловко ухватил девушку за обсуждаемое место.
Руки!
Ты чего, это я страхую!
Я тебе!
Страхую, говорю! Лезь!
Дождь стучал крупными каплями по голове. Усиливался. В кабине по стеклу уже лились тонкие ручейки.
Ничего себе, вот это обзор тут у тебя! сказала она, пригнувшись. Как прямо на ладони всё видно!
Ну да, а мы монтажники-высотники, и с высоты вам, пропел он.
Миш, а можно мне вот тут? она указала на водительское место.
Можно, как раз для твоей попы! А я уж рядышком, вот, он не успел закрыть дверь, пошатнулся. Наташа ухватила его за ворот, и посмотрела в глаза так, что тот быстро заморгал:
Ладно, ладно, Натаха, всё, всё, не буду больше я ничего про твою эту! Только не скидай меня с корабля! он ухватился за ручку. Сама ж начала дурак, дурак. А как себя ещё дуракам вести?
Наташа осторожно положила ладонь на оранжевый джойстик, другой взялась за руль:
Ничего себе, сколько тут у тебя разных кнопочек! И ты на них все едешь и жмёшь? она с интересом и даже, казалось, уважением осмотрела приборную панель. Ой, а эти какие смешные! Зачем на них улиточка, черепашка и зайчик?
Когда заводишь комбайн автоматически на «улитке» стоит, когда надо включить рабочие органы жмёшь «черепаху», обороты сразу на тысячу идут. Ну, а «заяц» это уже номинальные обороты, на них работаешь.
С юмором человек комбайн придумывал! А это что за кнопочки? Вот красная горит?
Ручник включен. Вот это, он пододвинулся ближе, и уже дышал над макушкой. Её чуть влажные волосы напоминали спелую пшеницу, пахли дождём. Ну, вот это открыть, закрыть бункер, это реверс когда у тебя забилась наклонная камера, или в жатку что попало
Ага, у меня, хорошо, она засмеялась. А эта вот, жёлтенькая, смешная такая!
Это включение мотовила.
И она слушала, слушала про обороты барабана, вентиляторы очистки, а Тремас рассказывал серьёзно, в деталях.
А можно, она подняла голубые глаза и чуть конопатый носик. Прокатиться? Но чтобы я, как говорится, за штурвалом?