Кто там?
Это я, Андрюшка, пробился сквозь одинарную раму и шум дождя детский голос.
Подожди, я сейчас выйду.
Включив свет в коридоре, я открыл дверь общежития и впустил мокрого конопатого Лизичонка. На согнутом локте его, как пустые мешки, болтались блестевшие от света пустые камеры, с которых, как и с волос, носа и пиджачка Андрюшки, капала вода.
Вот! Только что украли! радостно сообщил он. Они, дураки, у Гатилёнка в гараже спрятали, а мы под ворота залезли и спёрли!
Они хоть целые?
Не сомневайтесь, я сам воздух спускал, а то бы не вытолкнул из гаража.
Молодцы! Спасибо! Только больше не воруйте! Ни у кого не воруйте!
Мой горячий призыв, видимо, не нашёл в душе маленького правонарушителя ожидаемого мной отклика, и на лице его ничто не шевельнулось.
Дядя Володя, сказал он, вы обещали мороженое.
Где ж я ночью куплю мороженое?
Мы сами завтра купим.
А, вон что! Денег дать? Сколько оно стоит?
Сорок копеек. А нас четверо.
Постой здесь, сейчас принесу.
Я вынес два рубля и сказал:
Ты, Андрюха, не думай, что обманул меня, я знаю, что пломбир стоит двадцать две копейки, но это тебе надбавка за особо тяжёлые условия совершения кражи. Иди быстрей домой и обсушись, а то заболеешь.
Не заболею! Я привычный! Я всю зиму по снегу в тапках бегаю, и то ничего!
Наступившее утро было хмурым и холодным. У крыльца общежития в луже надувались дождевые пузыри. А я, дурень, не подумал взять из дома плащ.
Мне не терпелось обрадовать Зину найденными камерами, но сейчас только семь часов, а она приходит к восьми, до того, как уезжают на бригаду полеводы.
Я занёс камеры в свой кабинет и спрятал в тумбочку шкафа с инженерными справочниками, литературой по ремонту и прочими, большей частью устаревшими, книгами и отправился в нормировку слушать перекличку.
Михалыч, кто это придумал отдать ветровский трактор Отцу, с ехидно-насмешливой улыбкой спросил Константин Фёдорович главного инженера.
Как кто? ОН, конечно царь и бог.
Мы его год с колен поднимали, а Отец его за месяц устосает, скорбно предсказал Лукашов.
На перекличке к нам претензий не было, директор никого не ругал, только выразил неудовольствие бригадирам, что под дождь попало несколько сот гектаров скошенной травы.
Вы же слышали прогноз! Какого чёрта вчера косили!?
Ну слава богу, день начался спокойно. Минут десять ещё посидели, обсуждая текущие дела.
Но убраться подобру-поздорову не получилось. Как буря ворвался в нормировку директор:
Что сидишь?! накинулся он на Саблина.
Юрий Михайлович покраснел до пурпурного цвета и, растеряно улыбаясь и заикаясь, спросил:
Я-я, не понимаю Что случилось, Павел Андреевич?
Почему не на откормочнике?! Оборудование так и не работает! А ты, 9 сидишь и не чешешься!
Павел Андреевич
Молчи! Я тебя последний раз предупреждаю: выгоню ко всем чертям, если к понедельнику там всё не заработает! Если ты идиот, найди знающего человека!
Все прижухли. Саблин сгорбился, уставившись куда-то под стол. Майер застыл, Лукашов дрожащими пальцами вытирал одному ему видимое пятно на столе нормировщицы.
Чего ждёшь?!
Юрий Михайлович поднял глаза и беспомощно улыбнулся, будто просил пощады.
Что ухмыляешься?
Я не ухмыляюсь, Павел Андреевич.
Я не знал, что делать. Хотелось возмутиться, крикнуть, осадить ругателя, но я молчал также, как и сидевшие передо мной взрослые люди.
Немедленно поезжай на место! Бери своих архаровцев, и каждому лом в руки! Я вам обещал! Долбите пол, переделайте всё как надо! Позорники! Никаких премий в этом году! Молитесь богу, чтобы я с вас не удержал!
Понял, Павел Андреевич, прошелестел Саблин.
Ты тоже поезжай! сказал директор, грозно взглянув на Лукашова. А ты, как непричастный, оставайся один за этих дураков.
Я опустил глаза. Мне было ужасно противно и стыдно.
Здорово вам, начальнищки! в чёрном свитере с длинными рукавами, отряхивая зонтик, в нормировку вбежала Зинаида Алексеевна. Увидев директора, подавилась языком, остолбенела, подалась назад, но было поздно:
Стой! На ловца и зверь бежит! Сейчас к тебе придёт мой шофёр, отдай ему колёса.
Зина побледнела.
Павел Андреевич
Зинаида Алексеевна, поспешно вмешался я, вы не забыли? Камеры у меня в шкафу. Пойдёмте, я отдам.
Мои коллеги-инженеры гурьбой пошли на выход, а директор последовал за мной и Зиной. Вытащив волговские камеры, я протянул их кладовщице.
Инженер называешься! Не знаешь, как резину хранить!? заметил мне Удалов.
Знаю, только сейчас лето, дети охотятся за маленькими камерами, чтобы на речку бегать. Зинаида Алексеевна и попросила спрятать их в нашем кабинете, а накаченными они в шкаф не входят.
Принято, вывернулся!
Павел Андреевич, надо что-то решать. Склад под авторезину совсем не годится. Доски сгнили, шифер на крыше оторван. Лазят туда!
Решим, решим! Три пневмогаража я купил. Осенью смонтируем. Один под склад тебе отдам.
Директор вышел.
Володя, спасибо! сказала Зинаида Алексеевна и, неожиданно подойдя ко мне, обняла и поцеловала в щёку.
Круглое, упруго-тугое прижалось к моей груди, несказанно сладко пронзив меня. Хмельной запах, мягкие золотые прядки, скользнувшие по лицу. Лазурные глаза Я замер Остановись, мгновенье Как его удержать? А Зина уже убегала с камерами. Не удержать Или можно?
Она забыла зонтик! Нет, не сейчас
А натоптали! Как порося! входя, сказала техничка Раиса Тихоновна. Хоть бы какую отскребалку положили у дверей!
Положу, тётя Рая, положу! ответил я, а про себя подумал: «И отскребалка ждала, когда я приеду!»
Зина
К девяти часам, как ей положено, пришла нормировщица.
Антонина Ефимовна, сказал я, можно посмотреть справочники, по которым вы работаете.
Она напряглась, но тут же выложила мне из ящиков своего стола несколько изрядно потрёпанных книжек, из которых, чихнув раза три от пыли, я почерпнул озадачившую меня информацию к размышлению: нормы времени на ремонт были десятилетней и даже пятнадцатилетней давности.
Среди них оказалась общая тетрадь, на обложку которой была приклеена половинка тетрадного листа с надписью: «Протоколы заседания местного комитета РТМ10 ОПХ «Целинное». Решив, что, как заведующий, имею право доступа к хранящейся в тетради информации, я открыл дверь, вернее обложку, вошёл внутрь и увидел много всякого интересного.
«Протокол расширенного заседания местного комитета и рабочих РТМ от двадцать первого декабря тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.
Повестка дня: вопрос о премировании работников мастерской за выполнение плана сдачи металлолома за четвёртый квартал.
Выступил заведующий Александр Леонтьевич Лукашов. Сообщил, что за сдачу металлолома мастерскую премировали деньгами пятьсот рублей. Сказал в заключении: «Предлагайте, товарищи, кому сколько». Выступил слесарь по электроаппаратуре Золотов. Предложил выдать всем поровну. Выступил инженер по эксплуатации МТП11 Константин Фёдорович Майер. Сказал, что из списка надо исключить всех, кто имел по работе нарекания за год. Это кузнец В.П. Лихаченко за недисциплинированное поведение, Пётр Шнайдер и Константин Петухов за пьянки и прогулы. Выступил Лихаченко, сказал, что самого Майера надо вычеркнуть за то, что»
Написанное дальше было замалёвано, но мне всё же удалось прочитать: «сварил себе гараж из совхозного железа».
Далее следовало решение: «Лихаченко, Шнайдера и Петухова из списка на премию вычеркнуть, остальным раздать поровну».
Последнее заседание датировалось десятым февраля семьдесят восьмого года:
«Повестка дня: поведение сына Васи кладовщицы Ковылиной.
Из школы поступило заявление классной руководительницы сына Васи кладовщицы Ковылиной. Мальчик ведёт себя прескверно, огрызается, хулиганит, не делает домашние задания. Заслушали кладовщицу Ковылину Зинаиду Алексеевну. Она пояснила, что целый день проводит на работе, и ей некогда контролировать сына. Выступила член местного комитета РТМ Шнайдер Регина Кондратьевна. Сказала, что у Ковылиной в квартире бедлам из мужиков, и Васе негде заниматься. Сказала, что во всём виновата мать, что за ней самой нужен контроль участкового милиционера. Постановили: дать Ковылиной три месяца на исправление сына и предупредить, что еслив из школы будут новые жалобы, с ней будем разговаривать более строже».