Он самый, сказала Рут, глянув ей через плечо.
Саша осмотрела книгу, поворачивая так и этак, но безуспешно.
Надо смотреть в переплете. Рут осторожно сделала надрез по краю форзаца, открыв узкий карман.
Саша извлекла несколько пронумерованных страниц, прочитала верхнюю строчку: «Дорогая Сашенька». Посмотрела на Рут.
Я хочу прочитать это в одиночестве, ты ведь понимаешь?
Слишком мало, это не сама рукопись, сказала Рут. Больше похоже на письмо.
Но почему Вера спрятала письмо ко мне в книге, а не положила его на письменный стол?
Впервые за весь вечер Рут Мендельсон осторожно улыбнулась.
Твоя бабушка писала детективы. Хотя, если подумать, ответ, пожалуй, вполне очевиден. В ту пору, а возможно, и до нынешних дней Веру больше всего мучило ощущение, что семья ей не доверяет. Ты бы не нашла это письмо, если бы я не рассказала тебе историю о конфискации.
Пожалуй. Саше хотелось только одного: пойти домой и спокойно прочитать письмо.
История есть власть, и вы тут, в Редерхёугене, прекрасно это знаете. Контролируешь историю контролируешь власть. Кое-кто достаточно долго диктовал официальную историю. Может быть, пора дать слово самой Вере?
Саша смотрела в окно, на горизонт. Далеко в море виднелся фонарь моторной лодки.
Прочти Верино письмо, тихо сказала Рут. И расскажи ее историю. Она будет тобой гордиться.
Не знаю, сказала Саша, думая о словах отца. Что иные камни трогать нельзя. Что все построенное может рухнуть.
Внезапно голос Рут зазвучал властно. Она словно продолжила Сашин внутренний монолог:
Я прожила долгую жизнь, Саша Фалк. Мир не рухнет оттого, что ты восстановишь справедливость, расскажешь о бабушке правду, которую столько лет скрывали.
* * *
Джонни Берг отметил выход на свободу прогулкой через центр, до длинного пирса возле набережной Акер-Брюгге.
Ханс Фалк, как и сказал, ждал его на белом катере у дальнего конца пирса. Он был в белой рубашке с галстуком под коротким, до колен, темным шерстяным пальто, слишком уж нарядный, не вполне к месту, все равно что парень в скользких выходных ботинках на улице в новогодний вечер. Джонни шагнул на борт покачивающейся лодки, пожал Хансу руку.
Заседание суда прошло как по нотам, насколько я понимаю?
Джонни кивнул:
К счастью, прессы не было.
Он не видел Ханса с того дня в тюрьме. Хотя полевая медицинская форма шла врачу больше, чем темный костюм, энергия была та же.
Хорошо дома, а?
Всегда хуже, чем мечталось.
Верно, это не редкость, согласился Ханс. То, чего больше всего боишься, никогда не бывает настолько скверно, как думалось, а чего больше всего хотелось настолько хорошо, как ты надеялся. Такова жизнь. Замечательно, что мы встретились. Я прямо с похорон в Редерхёугене, попросил тамошнего смотрителя спустить мне катер на воду. Прокатимся?
Джонни стал рядом с Хансом Фалком. Врач провел катер между шхер, вывел во фьорд и свернул влево, оставив по правую руку замок Оскарсхолл и музей «Фрама», силуэтами проступавшие в сумерках.
Немного погодя он сбросил скорость.
Видишь вон там? показал Ханс.
Серые скалы, словно естественные крепостные укрепления, стеной тянулись на несколько сотен метров вдоль кромки воды, сверху они поросли хвойным лесом.
Это Редерхёуген.
Я знаю, ответил Джонни. Кое-где в окнах он заметил свет. Над вершинами деревьев поднималась высокая крепостная башня с вымпелом наверху. На воде было промозгло и мрачно.
Построил его мой прадед, продолжал Ханс. Сперва он хотел построить усадьбу в Бергене, да такую, что даст фору Кристиану Микельсену с его Гамлехёугеном, ведь он любил посоперничать и был патриотом Бергена, но, не найдя подходящего участка, купил вот этот, вдобавок к недвижимости в Фане. Редерхёуген один из немногих образчиков готической архитектуры в Норвегии.
Чем дальше замок, тем лучше для простого народа, таков закон природы, сказал Джонни.
А ты радикал, сердечно рассмеялся Ханс. Одобряю.
Ты тоже был радикалом, когда мы беседовали в Бейруте. А теперь толкуешь о старом аристократе, который хотел построить в Норвегии замок. Твой социализм всего лишь уловка, чтобы завлекать дам?
Ханс снисходительно улыбнулся.
Я социалист и останусь им до самой смерти. Но вдобавок я еще и член семьи. Один из Фалков. И чем старше становлюсь, тем важнее для меня семья. Так будет и с тобой.
Вряд ли, сказал Джонни и, отвернувшись от ветра, закурил сигарету.
Ты знаешь Улава Фалка?
По рассказам, ответил Джонни.
Ханс бросил взгляд на воду, которую окутал холодный туман.
Так вот, я связался с тобой как раз потому, что меня волнуют имя и репутация семьи. САГА крысиное гнездо, и в ответе за это Улав.
Фонд, где привилегированные богатеи занимаются благотворительностью, вызывает раздражение, но много ли вреда может принести организация, чьи интересы сосредоточены на норвежской военной истории, на посредничестве в мирных переговорах на Ближнем Востоке и на авторитарных гибридных режимах в Восточной Европе?
У САГА и Улава две стороны. Та, что ты упомянул, Джонни, полированная и отлакированная. По сути, просто-напросто прикрытие, скорлупа для шпионажа и использования силовых структур вне парламентского контроля.
Против воли Джонни был заинтригован.
Связь с разведкой дело обычное, согласился он. Можно назвать массу всяких фондов и компаний, которые служат ширмой для шпионажа. Но то, что ты говоришь, голословные утверждения? Или у тебя есть факты?
Пожалуй, сказал Ханс и выключил мотор. Так уж вышло, что мне довелось много раз говорить с человеком, который в свое время превратил Редерхёуген в разведцентр. Позднее она об этом пожалела и хотела рассказать о содеянном. Я еду с ее похорон. Ты слыхал о Вере Линн?
Вообще-то нет. Джонни щелчком отправил сигарету за борт.
В пятидесятые и шестидесятые годы Вера была известной писательницей. В семидесятом, когда я еще жил с родителями в Бергене, Вера провела у нас всю зиму. Копалась в архивах, искала правду о том, что произошло с семьей в войну, точнее когда в сороковом году судно «Принцесса Рагнхильд» потерпело крушение. Рукопись оказалась настолько опасна, что спецслужбы конфисковали ее и сожгли.
Потрясающе, сказал Джонни. Но при чем тут я?
Ханс тихонько рассмеялся.
Как раз сейчас я занят тем, что нанимаю тебя написать мою биографию.
Джонни обернулся к нему.
Ты шутишь, Ханс. Твою биографию?
Ханс фыркнул, помотал головой.
Со всей скромностью смею утверждать, что прожил интересную жизнь, а ты в свое время написал действительно хороший мой портрет.
Ситуация становилась все более странной. Джонни представлял себе что угодно, но только не это.
Почему бы тебе не написать самому?
Ханс хмыкнул.
Редерхёуген закрывается, как ракушка. Тамошний народ никогда не разговаривает с посторонними, а со мной и подавно. Ну, разве только биограф не начнет расспрашивать off-the-record[30] про сплетни о любовных романах Ханса Фалка. Вот тогда они разговорятся, да еще как.
Наверняка, согласился Джонни, но чего ты, собственно, хочешь?
Смерть всегда выводит семью из равновесия. Улав помешан на контроле и держит всех железной хваткой. Его мать, Вера Линн, оставила завещание, и разузнать о его содержании, скажем так, в моих интересах. Единственная проблема сведения о его местонахождении она унесла с собой в могилу.
Ты хочешь, чтобы я помог тебе разобраться с наследством?
Речь идет о значительных ценностях. У меня есть основания предполагать, что моя семья не обойдена в завещании. Мы говорим о собственности, стоящей сотни миллионов, а может, и больше. Мне бы хотелось, чтоб ты выяснил, где находится Верино завещание и каково его содержание.
И как мне это сделать?