Всадник поймал себя на том, что уже в который раз встряхивается вот так, проводит осовелым взглядом вокруг и видит тех же персонажей, и знакомые лица мелькают, перетасованные в ограниченном наборе скучных амплуа, будто бесталанная массовка то и дело невпопад меняется ролями. Но вязкий туман в голове не позволял сосредоточиться обволакивал, засасывал Или человеку на коне это только снилось, что он вскидывает голову и видит всё ту же намозолившую глаза картину, в ирреально-бредовом пространстве между сном и явью перепутав и лица, и роли? И тогда всадник снова беспокойно вскидывал голову, и сознания снова касался вопрос: «В который раз?..» А может, это всё ещё навязчивый сон продолжался очередной оборот закольцованной киноплёнки И всадник, совершенно замороченный этой сказкой про белого бычка, опять впадал в забытьё, и опять, будто оказавшись в бесконечном тоннеле меж двух зеркал, наблюдал, как повторяется и повторяется один и тот же эпизод
По какой причине он очнулся теперь, всадник не понял и сам. Вокруг практически ничего не изменилось. Набивший оскомину вид спального района отваживал всякое желание глядеть по сторонам, да и вообще открывать глаза. Всадник задался было вопросом но тут же забыл каким глухая снотворная апатия не отпускала, продолжала баюкать, опутывать липкой бесцветной канителью меланхолии, наращивая свой паучий кокон. Меркло, заслоняемое серой ватой, застиранное небо, невелика, впрочем, потеря. А может, это просто опять смыкались веки
Что-то просвистело мимо, и вслед за этим грохнуло звоном. Глаза открылись сами по себе, опережая приказ заторможенного сознания, и всадник увидел, как осколки стекла выпадают из повисшей на одной петле рамы, и кошка застыла в прыжке глаза безумные, шерсть дыбом! Перепуганное животное шлёпнулось на газон, метнулось вдоль стены и серой тенью юркнуло в подвальное оконце.
Мальчишка лет пяти довольно ухмылялся, сжимая в руке новенькую рогатку. Какое-то слово было вырезано на ней Имя? Всаднику не разобрать было корявого рядка букв, но первая, кажется «Р»? «Ро» Мальчишка подмигнул озадаченному человеку на коне и понёсся, подпрыгивая, по своим делам, навстречу новым забавам и проказам.
Всадник провожал мальчика взглядом, пока тот не исчез в переулке. Какое-то беспокойное чувство принёс с собой этот озорник. Смутное слишком невнятное Всадник мотнул головой. Потряс головой и конь, будто недоумевал, что же за напасть такая дремотная на него нашла. Человек вздохнул полной грудью и понял, что состояние полуобморочной анемии пропало, будто не было его вовсе! Приободрившись, он хлопнул коня ладонью позади себя конь фыркнул и, тряхнув гривой, с видимой охотой перешёл на рысь, а затем и на галоп
3
Постепенно неуловимо медленно город преображался. Что-то происходило с ним что-то в его глубине: сам посыл этих изменений как будто шёл именно из глубины, отражаясь на облике бесконечных периферийных кварталов, но более всего меняя их суть перекраивая, коверкая до неузнаваемости. Всадник чувствовал порождаемое творившимися вокруг метаморфозами беспокойство, однако внутреннее безмолвие оставляло его равнодушным до поры. В какой-то момент дискомфорт стал настолько нестерпимым, что вывел человека из транса. Взгляд прояснился, и всадник посмотрел вокруг.
Отчётливая ясность дня, наполненного пусть бесцветной и унылой, но всё-таки жизнью, затёрлась, растушевалась угрюмо густеющими сумерками. Под низким небом, забитым мятыми комками туч, неясно проявлялись силуэты строений, лишь отдалённо напоминавших дома грубые, нелепые, прихотью сумасшедшего архитектора созданные из нагромождения примитивных рубленых форм таким образом, что казалось сомнительным существование в этом странном месте привычных физических законов. Зигзаги металлических лестниц, беспорядочно исчеркавшие щербатые плоскости стен, карабкались по будто непрерывно кренящимся граням ржавыми сороконожками, переплетались, ныряли в червоточины случайных проёмов, чтобы, исчезнув из вида, вновь появиться в самом неожиданном месте. Лишённая тёплого дыхания обжитого пространства, поневоле настораживала неразбериха окон опустошённых до полной темноты провалов глазниц на мрачных фасадах собранных в неровные груды разноэтажных строений-черепов. А те редкие единицы, что всё-таки были освещены, свечением своим, однако, тоже не успокаивали, а скорее вызывали ещё большую тревогу, как отблеск волчьих глаз в ночи внушает безотчётный страх сердцу заблудившегося путника.
Анклав. Трущобы из крошащегося от ветхости бетона, растрескавшегося кирпича и разъедаемой ржавчиной стали уродливые, невыносимо гнетущие полным отсутствием эстетики. Это всё ещё был город (а точнее самая его окраина, вливающаяся в пригород) но уже не тот, привычный, в меру безопасный, хоть и набивший оскомину, а совсем другой: безлюдный, чуждый, устрашающий до дрожи, иной и всё равно отчего-то знакомый. «До дрожи»? Нет, несмотря на беспокойство, всадник сохранял хладнокровие это конь вздрагивал, прядал нервно ушами, и поступь его стала не такой ровной и уверенной, как прежде.
Квартал следовал за кварталом ещё мрачнее и невероятнее в своём уродстве, и всадник, проникшись удручающей атмосферой этого места, намеревался уже прибавить ходу, когда конь вдруг остановился.
Чего вылупился? Проваливай! неожиданно резко каркнуло из-под ближайшего лестничного пролёта.
В нише, куда не попадал скудный свет единственного на всю округу уличного фонаря, сверкнули две холодные искры. Конь попятился, но всадник остановил его, успокаивающе погладив по шее.
Убирайся! повторил хриплый, будто простуженный, голос.
Кто ты? спросил всадник, тщетно всматриваясь в темноту.
Какое твоё дело?
Всадник пожал плечами и тронул повод, веля коню обойти стороной нервного грубияна.
Когда-то я был Вороной, тоном ниже проговорил невидимка.
Птицей? удивился всадник.
Хы! невесело усмехнулся голос. Да кем я только не был Сила позволяла мне быть кем угодно! Однако легкодоступная сила ослепляет и заставляет не заботиться о последствиях, пока её источник выдаёт щедрым авансом всё, что тебе заблагорассудится. Таков он вначале, а затем Рано или поздно за предоставленные возможности приходится платить. Теперь тот же неистощимый и, как мнилось наивному воронёнку, бескорыстный кладезь, что давал крылья, обернулся вечно голодной бездонной прорвой, которая, приковав повзрослевшую, но отнюдь не поумневшую ворону к этому проклятому месту, с лихвой возмещает потраченное. Такова плата за неосмотрительность и самонадеянность: ты наслаждаешься могуществом, превосходством и не замечаешь, как становишься рабом, а потом и заключённым голос стал совсем тихим.
Может, существует какой-нибудь способ
Каркающий хрип не дал всаднику договорить:
Способ?! Когда-то были и способы, и возможности! Но си-и-ла-а!.. простонал невидимка с тоской и восторгом. И вот, то, что питало меня ею, теперь само выкачивает соки из своего приверженца. Я выжат почти досуха. Мне уже недолго осталось Но до конца своих проклятых дней до последнего мгновенья! мне не покинуть этого места! Даже глаз не прикрыть!
Всадник напряг зрение: глаза пленника (а это единственное, что удалось разобрать в темноте) круглые, навыкате, как показалось, действительно были начисто лишены век.
Негромкий, однако весьма отчётливый в окружающей тишине щелчок отвлёк всадника от разговора. Человек на коне огляделся: тихо, пустынно Показалось?