Не хочется с тобой даже и заниматься вот до чего противно, проговорил Алтунский, попыхивая дорогой сигарой, но сел и спросил: Что такое еще?
Ежели я пару банковых жидов приглашу на журфиксы? Тоже ведь тузы. Гаусланда и Либавского?
Мне-то что! Пусть от вестфальской ветчины у закуски сторонятся.
Нет, это не такие. Эти все едят и пьют. Линкенштейн вон на венчании у дочери Колосьева в русской церкви был.
Твое дело.
Я тебя спрашиваю. Как посоветуешь? Подойдут ли они под масть к моим гостям?
Да позови вот Линкенштейна-то на пробу. А того погоди. Надо посмотреть, что из этого выйдет.
Ну ладно.
Вошел камердинер и доложил, что барыня вставши и в столовой дожидаются.
Пойдем к жене. Там и поговорим, пригласил Подпругин Алтунского, и они отправились.
Они прошли две гостиные одну меблированную во вкусе ампир, с мебелью жакобс, а другую в современном вкусе, поражающую пестротой и разношерстностью мебели, перешли галерею с картинами на стенах и вступили в столовую. Столовая была большая, вся из резного дуба, с живописными плафонами на мифологические сюжеты. За маленьким закусочным столом, стоявшим в стороне от обеденного стола, сидела около серебряного самовара Ольга Савишна Подпругина. Она была в пестром шалевом капоте и несколько припудрена.
Алтунский подошел к ней, пожал руку и спросил:
Хорошо ли почивали?
Под утро да. А с вечера я всегда долго не могу заснуть. Все читала, отвечала Ольга Савишна.
Подпругин сказал только:
Здравствуй, и сел к столу. Ну-с, журфикс решенное дело Вчера в клубе я таких тузов наприглашал, что первый сорт. Сегодня тоже заеду в два-три места. Завезу карточку и баронессе фон Дорф. А ты сама поезжай к ней и проси во вторник, проговорил он жене.
Хорошо, но не знаю, поедет ли Вдова Вдовы вообще
А вот ты ей свезешь на приют ее сотняжку она и поедет.
За сто рублей гостью-то покупаешь? улыбнулся Алтунский.
Не покупаю, а связь завожу Связь это. И наконец, должна же и жена жертвовать, ежели в том же комитете состоит. Потом к Белослоновой продолжал Подпругин. Этой я тоже карточку завезу. Ей и мужу. Мужа ее я вчера не видал в клубе. Не был он.
Он в Английском был, наверное. Вчера в Английском клубе обед был, заметил Алтунский.
Ольга Савишна подала мужу стакан чаю и спросила Алтунского:
А вам, Максим Иваныч, прикажете?
Пил, матушка-барыня, у себя пил. Мерсикаю.
Выпей, авось не разорвет, сказал Подпругин.
Зачем же без нужды жидкость в себя вливать? Ты уж и Белослоновой пошли с женой сотню рублей.
Не нужно. Белослонова в том же комитете, где и баронесса. Баронесса председательница, я ей и посылаю. Впрочем, Белослоновой-то ты все-таки скажи, что, мол, так и так сейчас передала Анне Львовне сотняжку
А к генеральше Полоутинской не заезжать? Она тоже в комитете, задала вопрос Ольга Савишна.
Очень бы приятно и Полоутинскую пригласить, но вот беда я с ее мужем не знаком, а без мужа она не поедет, ответил Подпругин. Разве поехать и представиться? спросил он Алтунского.
Что ты, что ты! Ведь это же будет смешно. С какой же ты стати будешь дурака ломать! отвечал Алтунский. Вдруг приедет: «Позвольте познакомиться», и сейчас же: «Пожалуйте к нам по вторникам».
Да, действительно Это я не сообразил. Не модель, согласился Подпругин и сказал: Ну, довольно и баронессы с Белослоновой. Так вот, съезди, прибавил он, обратясь к жене. Ну, и я сейчас поеду кой к кому.
Он позвонил и сказал вошедшему лакею:
Одиночку в сани вели мне закладывать, да скажи Илье, чтобы он приготовил мне одеваться. Ах да Вот еще кого пригласить надо: доктора Кукумищева. Это тоже большой человек, вспомнил Подпругин, поднимаясь со стула, подошел к камину и, указывая на громадные бронзовые канделябры, стоящие на камине, сказал: А вот, где я ни бывал, нигде не видал такой бронзы, как у меня. Этими канделябрами кому угодно нос утереть можно. И насчет часов ежели, которые в большой гостиной. Максим Иваныч, правильно я?
Верно, верно. Только зачем это говорить? Знай про себя, отвечал Алтунский.
Чудак-человек, не дашь мне и похвалить свои вещи.
На деньги все можно купить.
Сам ведь я покупал вот эти канделябры. Ты похвали мой вкус. И десертным сервизом можем кому угодно нос утереть. Шутка ли, на двадцать четыре персоны и каждая тарелка на особый манер от руки расписана!
Брось ты тщеславие! Зачем такой тон!
Да ведь я при своих. При тебе и при жене.
И при нас не надо. Знай про себя
Показался опять лакей.
В контору вас просят. Господин бухгалтер прислали, доложил он.
Скажи, что, как оденусь, приду.
Подпругин, попыхивая сигарой, с гордостью взглянул на расставленное на полках старинное массивное серебро, пощелкал какой-то жбан пальцами и медленно стал удаляться из столовой.
XII
Было уже около часу дня, когда Анемподист Вавилович Подпругин, позавтракав у себя в конторе, подкатил на своем сером рысаке к подъезду дома Поваляева на Калашниковском проспекте. Дом был трехэтажный, но небольшой, и занимался исключительно семейством Поваляева. Бельэтаж с цельными зеркальными стеклами в окнах, и в нем жил сам старик, хлебный торговец, коммерции советник Алексей Порфирьевич Поваляев, с женой-старухой и младшим сыном-студентом. Третий этаж был разделен пополам, и в нем квартировали два сына один женатый, а другой вдовый. В нижнем этаже помещалась контора, и жили служащие в конторе кассир и бухгалтер. В контору был отдельный подъезд с улицы. У служащих был подъезд со двора. Подпругин подъехал к большому собственному подъезду Поваляевых, хотел выходить из саней, но из подъезда ему навстречу выскочил швейцар в синей ливрее и фуражке с галуном, и Подпругин спросил его:
Алексей Порфирьич у себя?
Сейчас изволили отзавтракать и спустились в контору, отрапортовал швейцар.
Пошел ко второму подъезду, скомандовал Подпругин кучеру и, когда сани подвезли его, вышел из саней.
В конторском подъезде вместо швейцара стоял молодец в черном кафтане со сборками назади, в ярко начищенных сапогах бутылками и в картузе.
Сам в конторе? задал ему вопрос Подпругин.
В конторе. Пожалуйте, проговорил молодец, принимая с него шубу.
Подпругин вошел в первую комнату конторы. Это была кассовая. За решеткой виднелись кассир, его помощник и артельщик. В этой же комнате стоял большой стол с придвинутыми к нему стульями, на столе лежали мешочки с пробами ржи, овса, гречневой крупы и пшеницы. Двое артельщиков один в пальто на бараньем меху, а другой в лисьей шубенке нараспашку присели к столу и считали деньги.
Там сам? опять спросил Подпругин, кивнув на другие комнаты.
В кабинете. Пожалуйте, пригласил его из-за решетки кассы кассир.
В следующей комнате на высоких табуретах сидели конторщики за конторками и звякали на счетах. На массивных полках стояли громадные книги. Такие же книги были прислонены и на полу около конторок. Артельщик на прессе копировал письма.
Алексея Порфирьича любопытно бы видеть, сказал Подпругин, остановясь у одной конторки.
Сейчас-с. Как об вас доложить? спросил молодой юркий конторщик в очках.
Господин Подпругин это, подсказал ему другой конторщик в густых бакенбардах, сидевший напротив, и тут же отдал приказ артельщику: Доложите хозяину, что господин Подпругин.
Подпругину это польстило.
Знаете меня? улыбнулся он.
Еще бы. Я когда-то в правлении Балабаевско-Разуваевской дороги занимался.
Да, да Часто трафилось там бывать. К этой дорожке мы руку прикладывали.
Артельщик успел уже юркнуть в кабинет, вернулся оттуда и проговорил:
Пожалуйте. Просят.
Подпругин вступил в кабинет небольшую комнату с письменным столом посредине и ворохом бумаг на нем. Тут опять лежали в мешочках пробы хлеба. Тут же за письменным столом сидел высокий кудрявый седой старик с совершенно белой бородой. Рост его казался еще больше, когда он поднялся из-за стола и, протянув Подпругину руку, заговорил: