Пусть подавятся судьи своими законами! Малик изменит законы! Он покажет дочерям столицу во всём её блеске и, может быть, все остальные города! И пусть хоть одна собака гавкнет в их сторону, его стража позаботится о том, чтобы злые языки были отделены от их владельцев!
Подумав так, Малик вдруг вспомнил, как полыхал изумруд из волшебного кошеля. Он снова извлёк его и бросил перед собой. Яркий свет заплясал по несметным сокровищам, облачая драгоценные металлы и камни в один ядовито-зелёный цвет и разгоняя тени. На душе у дровосека стало поспокойнее. Даже таинственный плач вдруг сменился тихими вздохами.
Кто ты? Эй! обратился к нему Малик, озираясь по сторонам. Человек ты или зверь? Нага, гуль, сила или же джинн?
* * *
Два путника, по всему видно, чужеземцы, прогуливались по улицам Алриаса. Один в пурпурном шерстяном кафтане, красном обёрнутом вокруг головы платке и высоких сафьяновых сапогах, был стройный и светловолосый, как эльфы с дальнего Севера. Другой во всём ему противоположный смуглый силач с грубыми чертами лица и непокрытой лысой головой был бос и одет только в свободные шаровары цвета чёрной земли.
Ночь опустилась на город, но не тьма и покой. Сияние полной луны заливало небо. Кварталы и площади были наполнены шумной жизнью и щедро освещены тысячами факелов. Знаменитое белое пламя Джаэруба, питаемое смолой священного дерева, отражалось от посеребрённых куполов и играло на рельефных изразцах, покрывающих цветастые фризы дворцов.
Шло второе полнолуние нового года: в такие ночи было принято снимать вуали и отдаваться веселью. Объятая светом Азрэка столица Джаэруба не засыпала до самого утра. На каждой улице разворачивались свои представления. Где-то танцевали и пели, на других показывали спектакли, на третьих устраивали бои с участием петухов или карликов.
Зрелища более опасные можно было увидеть на специальных аренах. Здесь, поднимая волны песка, рвали друг друга пустынные длиннохвостые ящеры, сшибались плоскими костяными лбами побережные и дюнные одноглазы. Последние животные отличались поистине свирепым нравом и могли затоптать друг друга до смерти, хотя в обычное время использовались джаэрубцами для пахоты и грузоперевозок.
На других улицах зрители любовались зрелищем менее кровавым, но не менее опасным. Кукольные театры на первый взгляд можно было принять за детское развлечение. Да только все дети сидели с матерями по домам, а на небольших сценах актёры ставили сценки с участием королей и советников, захватчиков и ополченцев, жестоко высмеивая то одних, то других.
Особенную славу имела сценка, повествующая о недавних событиях. Прямо об этом не упоминалось, но все присутствующие ясно понимали, о чём идёт речь. Степные племена разбойников, которых было немало, кто-то насчитал аж сорок племён, встретились с королевской армией у озёр Шамо. Но вместо того, чтобы вести в бой своих солдат, некий, разумеется, безымянный владыка некой никому не ведомой страны, напился для храбрости вина да и уснул на пороге своего замка.
Юные безбородые и пожилые алриасцы с длинными, как у гномов, но более жидкими усами хохотали над этой сценой так, что могли, пожалуй, и надорвать себе пуза. Хотя надо отметить, что этот народ не был расположен к полноте.
Джаэрубцы отличались необыкновенным сочетанием светлых глаз со смуглой бронзовой кожей и поджарыми, будто высушенными на жарком солнце телами. Большие животы у них встречались крайне редко. И пузатая кукла, изображающая царя Алриаса, вызывала у зрителей особенное неодобрение.
Говорят, Тадж сын Намура погряз в пьянстве и обжорстве, неслось по толпе. Рассказывают, будто работорговцы из Добура частые гости в его палатах
Говорят, казна пуста, и нечем платить даже кухаркам, не то что солдатам Рассказывают, что беда уже на пороге, племена кочевников объединились и идут на Алриас
Говорят, у их имара боевых слонов больше, чем у царя царей Рассказывают, будто он умеет заклинать зверей, ему подчиняются даже сами мариды и ифриты!
Говорят, имар кормит их овцами
Рассказывают, что овцами имар называет алриасцев
Второй по популярности спектакль повествовал о событиях на Северном материке. Небольшая сцена под него была обтянута красными, словно кровь, лоскутами. В крови и бутафорском огне гибли люди, деревни, целые города царства Семи Ветров.
Между тем король Севера был изображён в виде хилого старикашки с книгой в руке. Артисты, дергая за ниточки марионеток, высмеивали правителя, который желал объяденить страну, разрушив её до основания.
И всё это время над сценой парил золотой, как и его пламя, дракон предостережение алриасцам, символ власти и обмана.
Кровавое десятилетие, устало вздыхали старики. К чему столько жестокости?
Разве можно иначе победить жадных князьков и сплотить королевства в одно? восклицали юные и горячие зрители.
Простой народ первым гибнет в войне, отвечали седобородые алриасцы. Не прав проклятый дракон и его презренный раб-король!
Рабы те, кто не желают свободы! отвечали юнцы. Люди Семи Ветров пошли за королём и его жрецом Ойуром Солом! Только эльфы сопротивляются. Как и вы, старики, они слишком привязаны к прошлому!
Не нравятся мне эти разговорчики, обратился силач к своему светловолосому спутнику. Назревает война. Нельзя здесь задерживаться
Тебе ли переживать из-за войны? усмехнулся юноша. Мой первый наставник учил, что разговорчики могут быть очень информативными
Я переживаю, что твой сбор информации может подзатянуться, поморщился силач.
Мы там, где должны быть Мы там, где нужны, философски заметил юноша. Нужно довериться судьбе
Покинув квартал артистов, путники оказались на Купеческой улице. Как и везде, здесь было шумно, раздавались крики, смех, музыка. Лавочники и разносчики громко нараспев похвалялись своими лучшими товарами. В воздухе мешались ароматы благовоний, которыми алриасцы маслили волосы, витали пряные запахи печёного мяса и хлеба, орехово-медовых сладостей, кофе и тягучий привкус бражных напитков.
Алриас напоминает мне Умбелико в сезон Расцвета, одобрительно произнёс силач, втянув ноздрями ароматный воздух.
Следуя чуть впереди, он освобождал дорогу своему более хрупкому спутнику, то и дело и явно не случайно задевая широкими плечами какого-нибудь замешкавшегося горожанина.
Любовью к своему правителю, я полагаю? усмехнулся юноша, виновато улыбнувшись очередному сбитому алриасцу. Простите, он нечаянно
Тебе обязательно всё время извиняться и кому-нибудь помогать? раздражённо фыркнул мужчина.
Это называется быть человеком, ответил юноша, бросив монетку нищему.
Благодарю тебя, добрый господин, ответил тот скрипучим старческим голосом. Не спеши пройти мимо, позволь мне отработать эти деньги
Да что ты можешь ему дать? усмехнулся мужчина.
Знание, протянул старик, устремив свои выцветшие глаза на юношу. Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Я люблю сказки, согласился светловолосый странник.
Он присел на колени. Силач же застыл над ним, возмущённо сложив руки на груди.
В те времена, когда женщинам ещё позволялось выходить из дома, жила-была в городе дева удивительной красоты по имени Раама, начал старик. Однажды шла она с базара, купив лепёшки для своей семьи, и увидела, что тянет к ней руки нищий Вот такой же, как я. «Прошу, дай мне хлеба», сказал он. «Но как же я могу? опечалилась дева Раама. Ведь царь велел отрубать руки всем, кто подаёт милостыню» И всё же она отдала старику две лепёшки. Вот как ты дал мне монетку. Но царь, всё-таки прознав об этом, отрубил Рааме обе её руки.