Что происходило дальше, Шен-Ри запомнил смутно, будто и в самом деле оказался опьянен чужими чарами.
Мастер Ао подобрал для него изысканный наряд из жемчужно-белого шелка с розовыми хризантемами рубаха и штаны пришлись точно впору: в храмовом театре не принято скупиться на костюмы даже для самых неопытных актеров на последних ролях. А поскольку ученик никогда не знает, что именно ждет его на испытании, то и одежда для него должна быть простой и удобной, но в то же время приятной глазу.
Эти розовые хризантемы ярче всего впечатались в память Шен-Ри. Все остальное пронеслось как сон и большая сцена крытого зимнего театра, и лица опытных танцоров, и повелительно-нежный голос главного распорядителя, и собственно танец
Даже музыку он позабыл, едва она окончилась.
Замер на сцене, не понимая, что делать дальше. Словно дышать разучился, как только отзвенела последняя струна. И кто-то бережно увел его, взяв за локоть, в гримировочную. Кто-то стер с его лица белила и кармин. Кто-то дал ему в руки полную кружку теплого травяного настоя.
В общую спальню для мальчиков-учеников Шен-Ри уже не вернулся. Сразу после испытания мастер Хо проводил его в ту часть театра, где полагалось жить взрослым актерам.
Началась новая жизнь.
Разумеется, никто не удостоил Шен-Ри возможности играть Лунную Деву только спустя несколько недель усердных репетиций и строгих наставлений ему позволили выйти в образе Молчаливой Служанки. Более незаметную и маленькую роль придумать трудно, но двенадцатилетнему новичку, едва покинувшему школу, никто не даст возможности блистать на сцене подобно мастеру Моа.
Шен-Ри и не претендовал. Он робко осваивался в своей новой жизни, где больше не было малыша Хекки, мастера Хо и страха найти водяную змею в ботинке. В этой жизни у него также не было и завистников кому из старших такое придет в голову? Шен-Ри снова, как несколько лет назад, стал незаметным и маленьким. Но его это не огорчало. Тем более что статус актера дарил множество преимуществ. В том числе и возможность жить не в огромной комнате на полтора десятка учеников, а в небольшой уютной келье на двоих.
Вторым актером в этой комнатушке оказался красивый молодой юноша, которого, как и многих, взяли в труппу не из храмовой школы, а из другого театра. Прежде Шен-Ри только слышал, что некоторые танцоры вовсе не обязаны отдавать Великой Богине всю свою жизнь без остатка. Они лишь наемные работники при храме, а не его служители, как сам Шен, Хекки или Зар.
Этот чужой юноша, сполна познавший все прелести внешнего мира, смотрел на Шен-Ри точно на диковинную зверушку. Вероятно, раньше ему не приходилось видеть таких молодых учеников храма Великой Богини. К счастью, вопросов он не задавал, а, напротив, был сам охоч до разговоров и рассказов о себе. Очень быстро Шен узнал, что его сосед происходит из старинной танцевальной династии, где мальчики раньше учатся изящным актерским жестам, чем начинают ходить. Красивый и совершенно благополучный, Атэ Хон был любимчиком в своей семье и рано начал собирать бурные овации поклонников и поклонниц. Неудивительно, что распорядитель храмового театра охотно взял Атэ в свою труппу, когда тот пожелал обрести больше славы и, разумеется, денег.
Эти рассказы трогали что-то очень хрупкое в глубине души Шен-Ри. Что-то, о чем он предпочел бы забыть. Но Атэ оказался не самым чувствительным человеком и потому продолжал говорить о своей мирской жизни, а Шен был вынужден слушать все эти многочисленные истории. И чем больше он слушал, тем отчетливей понимал, что очень мало знает о внешнем мире, откуда его забрали так рано. Да и прежде того разве он видел настоящий мир? Родовое поместье Тэ мало походило на то, о чем рассказывал Атэ Хон, а до него малыш Хекки, покуда тот еще помнил другую жизнь, отличную от храмовой.
Чем дальше, тем сильней в душе Шен-Ри расцветало пагубное желание покинуть храм и посмотреть, что скрывается за его высокими стенами из красного, точно кармин, кирпича. Желание приходилось сдерживать всеми силами: Шен слишком хорошо помнил историю со срезанным клеймом. А ведь тот мальчик даже не пытался выбраться за пределы чертогов Великой Богини. Он просто оказался недостаточно талантлив.
Грешные мысли разъедали ум изнутри, поэтому, стремясь их отогнать, Шен-Ри все более и более усердно оттачивал свое танцорское мастерство. Он научился просыпаться прежде своего болтливого соседа (который не особенно старался вставать по первому гонгу) и тихо ускользать в храмовый сад, где в полном одиночестве до изнеможения повторял сложную череду танцевальных па. И это был вовсе не скромный выход Молчаливой Служанки. Шен-Ри в своей безмерной гордыне и дерзости репетировал роль прекрасной Лунной Девы. Только она позволяла ему с головой уйти в танец, забыться и отрешиться ото всех мирских желаний будь то мысли о женщинах или стремление попробовать сказочные сладкие лакомства с неведомого Речного рынка.
Шло время. Танец все больше наполнял существо Шен-Ри, вытесняя за пределы тела и разума все остальное. Постепенно даже Атэ Хон осознал, что его россказни про мир за пределами храмового театра пустой звук для вечно погруженного в себя танцора из рода Тэ. Вскоре он перестал навязывать не только свои истории, но и свое общество в целом.
Единственное, что возвращало Шена в обычный насколько обычным он может быть в храме человеческий мир, это встречи с Хекки. Редкие, слишком редкие, чтобы насытить жажду быть рядом, поддерживать, помогать. Без Шена Хекки быстро наловчился сам давать отпор излишне задиристым ученикам (а когда у него это не получалось, на помощь всегда приходил молчаливый Зар). Но еще интересней было то, что он научился нравится мастеру Хо. Нет, конечно же, тот не перестал звать Хекки крысенком, как он звал почти всех мальчишек в театральной школе, но стал ему очевидно благоволить и спускать с рук мелкие шалости или танцевальные промахи. Чем объяснить эту странность, Шен не знал. На его памяти и задолго до него мастер Хо слыл самым строгим наставником, совершенно не поддающимся очарованию своих воспитанников. Но малыш Хекки сумел сделать то, что было другим не под силу. Как ему это удалось, он так и не сказал: сделал вид, что ни при чем. А Шен не стал донимать младшего друга распросами. Того времени, что он урывал для общения с Хекки, и так-то было немного уж точно не стоило тратить его на подобные глупости.
Прошел почти год, прежде чем еще один ученик храмовой школы сумел, выдержав испытание, примкнуть к числу действующих артистов. И, к огромной радости Шен-Ри, им стал не кто иной, как Зар, давно называемый за глаза Белым Змеем. Неприятное прозвище намертво прилепилось к молчаливому танцору, но тот, казалось, будто и не замечал этого.
В театре, среди взрослых актеров, Зар очень быстро сумел доказать, что его талант достоин использования. И с лихвой окупает такие странности, как белые волосы и молочная кожа. Тем более что на сцене подобные недостатки могут быть лишь на руку танцору. Кому, как не Белому Змею, играть роль демона Тассу-Тэру? Отличный демон получился из Зара. Просто непревзойденный. Это отмечали и актеры театра (обычно скупые на любое признание чужого таланта), и главный распорядитель, и что важнее всего многочисленные зрители.
Сам Зар своих успехов будто и не замечал. Подаренные ему цветы он оставлял другим, приглашения от незнакомцев игнорировал. Неудивительно, что со временем Белый Змей приобрел репутацию самого загадочного танцора в театре Великой Богини. И только Шен-Ри, волею судеб, знал, что для Зара такая неожиданная слава в тягость.