Ничего не понимаю.
Брант, дорогой уже почти время ужина.
Я вздрагиваю от неожиданности, а затем оглядываюсь через плечо. Мама машет мне рукой из дверного проема, ее темно-медовые волосы разлетаются от порыва ветра.
Иду! кричу я ей в ответ, украдкой бросая последний взгляд на моего друга, запрыгивающего в машину вместе со своими родителями. Тео еще раз энергично машет мне рукой на прощание, когда машина, скрипнув шинами, выезжает с подъездной дорожки.
Заходи в дом, Брант. Поможешь мне намазать чесночный хлеб маслом.
Я разворачиваюсь и, вздохнув, бегу по траве к дому.
Мама нежно обнимает меня за плечи и целует в макушку. Я поднимаю на нее взгляд, перебирая край рубашки:
Мама Тео сегодня родит ребенка.
Она улыбается, положив ладонь на свой живот. Он плоский и стройный не такой, как у мамы Тео. Там внутри точно не прячутся арбузы.
О боже мой. Я знала, что это случится со дня на день. Мама поднимает взгляд, наблюдая, как минивэн исчезает за углом. Приготовлю им кассероль[3], когда они вернутся. Тео рад?
Он очень рад, киваю я. Он сказал, что я могу навестить их, когда они вернутся домой. Можно, мам?
Она слегка сжимает мне плечо и смотрит на меня своими карими глазами, так похожими на теплый топленый шоколад.
Конечно. Бейли нам как семья, шепчет она. И возможно, я пересмотрю свое мнение по поводу щенка, о котором ты меня все время просишь.
Правда? Я широко распахиваю глаза, не сомневаясь. Может, мы назовем его Йоши[4]?
Почему нет.
Я подпрыгиваю в предвкушении:
Спасибо, мам.
Снова дуновение ветра, от которого мамины длинные волосы разлетаются, как воробушки. Она на мгновение закрывает глаза, прижимает меня к себе.
Ты хороший мальчик, Брант. У тебя доброе и храброе сердце. Может быть Порыв ветра уносит ее слова. Я чувствую себя растерянно и обеспокоенно, словно что-то не так. Затем она договаривает: Может быть, мы сможем начать все сначала где-нибудь в другом месте. Только ты и я.
А как же папа?
Я жду ответа, прижимаясь к ней крепче. Меня окутывает ее запах, такой знакомый, от которого мне становится спокойно. Мама перебирает мои растрепанные волосы. Она пахнет чем-то сладким. Каким-то десертом: медом и карамелью. Может быть, даже яблоками в карамели.
Завтра уже июнь. Ее голос тихий, словно шелест, поэтому я едва разбираю слова. Мама проводит ладонью по моему затылку и спине, слегка похлопывая, а затем отстраняется. Июнь всегда несет в себе что-то новое.
Я думаю над ее словами весь вечер. Я думаю над ними, сидя за обеденным столом, пока папа рассказывает о том, как Коллинз в офисе умышленно испортил его электронные таблицы. И продолжаю раздумывать, когда он кричит на маму за то, что она пережарила филе лосося. Он даже закатывает истерику из-за камней вокруг почтового ящика, говоря, что это все соседская собака: сорвалась с цепи и пустила насмарку весь его тяжелый труд. Я держу рот на замке, перетирая глазированную морковь в кашицу. Мне не хотелось, чтобы у Тео были неприятности. Я знал, что папа заметит.
Он любит эти камни.
Когда наступает время ложиться спать, я никак не могу перестать думать над мамиными словами.
Сам не знаю почему.
Июнь всегда несет в себе что-то новое.
Что это значило? И почему мама хотела уехать куда-то без папы?
Этой ночью мама укладывает меня в постель и поет мне колыбельную. Она уже давно не пела мне колыбельных: с тех пор, как я пошел в подготовительный класс. Ее голос мягкий, от него будто исходит лунное сияние. Если бы у луны был голос, он бы звучал как голос моей мамы. Она поет о том, что над радугой летают синие птицы счастья. Я думаю о синих птицах и думаю о радуге. От этих слов мне становится радостно, но мама поет их так грустно.
Она читает мою любимую книжку про слоненка Дамбо, а я держу в руках мягкую игрушку пушистого серого слоненка по имени Бабблз. Мама плачет над этой книгой, как и всегда.
Потом она нежно целует меня в макушку и шепчет мне при свете звезд, что льется из окна:
Я всегда буду оберегать тебя.
Я с улыбкой прижимаюсь к полосатому одеялу и прислушиваюсь к ее тающим шагам.
Пытаюсь уснуть, но в голове крутится столько мыслей.
Думаю о Венди, о том, какая же она дура. Да и Уайетт такой же.
Я думаю о щенке, которого мы заведем Йоши. Интересно, подружится ли он с соседской собакой?
Интересно, папе он будет нравиться больше, чем соседская собака?
Я думаю о мамином голосе, сотканном из лунного света. Интересно, почему она сказала мне все те вещи, когда мы стояли у двери?
И наконец, я думаю о сестренке Тео.
Поросенок или Бабочка?
Интересно, живот мамы Тео все такой же большой? Вышел ли уже ребенок из ее «лудерус»?
А может быть, будет два ребенка, как Венди и Уайетт. Один для Тео, а второй для меня.
Мы оба можем быть Марио.
Часы тикают и тикают, мои мысли начинают успокаиваться. И меня уносит сказочный сон. Я в небе, сижу прямо на верхушке ярко-желтой луны.
Здесь наверху шумно.
Я утопаю в стрекоте тысяч желаний.
И где-то, кажется, я слышу свое собственное.
Я отдам все что угодно за младшую сестренку!
* * *
Брант.
Меня резко разбудил знакомый голос. Сначала я растерялся, подумав, что опоздал на школьный автобус, но потом вспомнил, что сейчас летние каникулы.
Я открываю глаза, когда кто-то хватает меня за плечо. В комнате еще очень темно. За окном ночь. Я моргаю, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
Папа?
Просыпайся, Брант. Просыпайся.
В его голосе слышится что-то странное: проскальзывают нотки страха, как будто это не он, а другой человек. Я поднимаюсь, сажусь прямо, потираю сонные глаза и прижимаю к груди слоненка.
Что-то случилось?
Лицо отца блестит в тусклом свете ночника. Он весь в поту, тяжело дышит.
Я люблю тебя, Брант. Прости меня.
Я молча смотрю на него, совершенно ничего не понимая.
Спрячься под кроватью, приказывает он, потянув меня за руку. Давай же.
У меня засосало под ложечкой. На глаза наворачиваются слезы.
Мне страшно.
Пожалуйста, будь хорошим мальчиком.
Я хочу быть хорошим послушным мальчиком, поэтому делаю, как он велит. Крепко сжимая Бабблза, я соскальзываю на пол. Папа хватает меня за оба плеча и сильно встряхивает. Глаза уже привыкли к темноте, и я замечаю у него на щеках несколько царапин глубоких и красных.
Где мама?
На его лице появляется странное выражение, он хмурится. Его начинает бить дрожь, когда он прикасается ко мне. Отец опускается на оба колена так, что мы оказываемся лицом к лицу. Он судорожно сглатывает и ногтями впивается мне в кожу, отчего становится больно, но страх перекрывает все остальные чувства.
Слушай меня внимательно, сынок, говорит он словно чужим голосом, низким и хрипловатым. Грустным. Я хочу, чтобы ты заполз под кровать и оставался там, пока не взойдет солнце, ты меня понял? Отец кладет свой темно-синий кнопочный телефон мне в руку, сжимая мои пальцы вокруг него. Когда солнце взойдет, набери 9-1-1. Это очень важно пообещай мне, что сделаешь.
По моим щекам текут слезы. Я киваю. Я не знаю, что мне делать.
Не спускайся вниз.
Не спускайся вниз. Не спускайся вниз. Не спускайся вниз.
Эти слова эхом отдаются внутри меня, снова и снова. Я должен слушаться. Я должен пообещать.
Хорошо, папа.
Он немного расслабляется:
Я люблю тебя. Мы оба тебя любим. Ты же это знаешь, правда?
Да, я знаю, отвечаю я ему сквозь слезы. Я даже не знаю, почему я плачу, но соленые капли текут сами собой.
Коротко кивнув, он тянет меня под кровать. Я опускаюсь и, прижавшись животом к полу, заползаю под свое спальное место. Там очень темно, валяются потерянные игрушки и игральные карты. От пыли начинает чесаться в носу. Свернувшись калачиком, я притягиваю Бабблза к мокрой от слез щеке, а в другой руке сжимаю телефон. Папа опускается на пол, открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но у него лишь дрожат губы, а слова так и остаются несказанными. Он проводит огромной ладонью по лицу и ерошит волосы.