Причём тут японская разведка? Что за чушь? И как могли расстрелять невиновного? Все эти вопросы не помещались в голове, смешивались, превращались в непонятную кашу. Но вдруг меня осенило: это же тот самый пропавший человек, Незнакомец, о котором давным-давно рассказывала бабушка. Это он подарил ей золотую коробку на Новый Год и написал записку тоже он. Пазл неожиданно сложился.
Но бабушка, как прежде, молчала и никогда не говорила ни об этом человеке, ни о страшном письме из Комитета.
Когда после её смерти я перебирала семейный архив, того письма не нашла. Оно исчезло, будто его и не было никогда, будто с уходом бабушки, исчезла и её тайна.
Глава 5. Птифур
Приходящий в мои сны Незнакомец часто разговаривал со мной. Он и подсказал идею с подарком.
Конечно же это должна быть золотая коробка с печеньем, не сомневайся, нарушил свое всегдашнее молчание он.
И чтобы непременно «птифур»! Записку на папиросной бумаге сделай, он улыбался мне из сна.
Такая бумага есть в книжном, что в центре городка, знаешь? И слова подбери хорошие, нежные, чтоб бабушка порадовалась.
Я согласно кивала головой и улыбалась ему в ответ.
А что, если изобразить сердце, пронзённое стрелой? спрашивала я вдохновенно, Как на записке Сашки Дунаева, подброшенной мне на перемене? Красиво? Или нет?
Незнакомец возражал:
Но тебе же не понравилась записка? И сердце не понравилось. Ты сама возмущалась тем, что своё имя Сашка закрасил акварельной краской, а сердце со стрелой обозвала банальным. Но самое главное, сашкино имя под краской легко читалось, если посмотреть записку на просвет, ты забыла? И тебе не составило труда разгадать, кто её автор. А ты же любишь всё таинственное. И бабушка тоже.
С ним трудно было спорить, и я соглашалась. Незнакомец будто читал мои мысли:
А двадцать копеек, завёрнутые в записку? Они же тебя разозлили! Ты пожалела Нину Ивановну маму Сашки. Деньги она дала ему на обед, а он? Отдал их и без обеда остался, глупый! Незнакомец укоризненно кивал головой и тихонько растворялся во сне, а я просыпалась.
Не-ет! Для бабушки надо другое, очень хорошее. Может, тогда она не будет жалеть о том, что осталась со мной и с дедом?
Но как достать коробку? Да ещё и золотую? А печенье со странным названием «птифур»? Смешное название, будто птица свиристит: пти-фур, пти-фуррр!
Я отнеслась к этому серьёзно и стала лихорадочно вспоминать, где и какие сладости можно достать или купить в нашем городке. Конечно, шоколад и шоколадные конфеты не в счёт.
Хоть и дорогие, но они были в продаже всегда. И мои любимые трюфели Московской фабрики «Рот Фронт», и ириски «Золотой ключик», которые я обожала. А вот конфеты в коробке попадались редко, можно сказать, что они были большим дефицитом.
Конечно, в магазине Морфлота они есть наверняка. Там часто продавали дефицитные товары. Но человеку с улицы эту роскошь купить было невозможно: все товары продавались по офицерским удостоверениям.
А папа, как назло, в плаванье. И вернётся через полгода. А без него никак. Нужен блат или знакомство
Можно обратиться, хоть это и противно, к Аделаиде Никифоровне Леркиной мамаше. Отец Лерки, по слухам, был каким-то снабженцем. Ребята как-то зашли к Лерке в дом. Семья обедала и на столе стояли шоколадные конфеты! Это в будни! Но мальчишек за стол не позвали. Так они и стояли в прихожей, ждали, когда Лерка закончит обед. Наверняка Аделаида Никифоровна сможет достать такую же коричневую коробку с золотой полоской и красивой размашистой надписью «Ассорти», какую приносит в кабинет Гангрены нашей директрисы.
Но придётся просить и унижаться. Ну уж нет. Не хочется, нисколечко, ну, совсем никак.
Был ещё буфет Горисполкома. В том сказочном месте продавалось удивительное печенье «Курабье» в виде цветочка с маленьким кружком из повидла посередине. Иногда попадались и бутерброды с красной и чёрной икрой. Я их терпеть не могла.
А вот печенье любила. И бабушка его тоже очень любила. Иногда приносил «Курабье» бывший боцман дядя Сеня, заказанное дедом для бабушки. Дядя Сеня посменно работал в Горисполкоме вахтёром, и легко мог купить его. Он приносил большой пакет с этим печеньем, но в обмен требовал стаканчик вина, сделанного дедом из собственного винограда и хранящегося в маленьком квеври.
Благодарный дед лез в подполье и доставал холодный запотевший глиняный кувшинчик, на глазах покрывавшийся влагой. Дед не спеша, с видимым удовольствием накрывал стол, крупно резал помидоры, ставил старинную солонку на гнутых ножках, приносил свежий, удивительно пахучий хлеб из местной пекарни. Пучки зелени, бордовый лобио, куски желтой густой мамалыги, которую дед нарезал суровой ниткой на ровные куски и ярко-красное чанахи, с золотой морковью и тёмными кружками баклажан создавало на столе чувство праздника и радовало глаз аппетитным натюрмортом. Дед довольно крякал, разглаживал последние морщинки на чистой скатёрке и делал приглашающий жест. Дядя Сеня, недоверчиво и угрюмо смотрящий на дедовы старания и бормочущий себе в усы:
Зачем эти пончикряки старым матёрым драконам, сели бы по-человечески и выпили нетерпеливо дожидавшийся конца дедовых приготовлений, хмыкал, но моментально нырял за стол, будто в море. И уже громко желал:
За клёвый расчухон!
Начинали они с одного стакана, но обычно кувшина не хватало. Когда же дед хотел лезть за вторым, вмешивалась бабушка. Под её суровым взглядом дед покорно уходил в спальню, а дядя Сеня галантно извинялся, норовил припасть к бабушкиной руке и изо всех сил пытался устоять на ногах. Но постоянно падал и медленно, натужно кряхтя, вставал.
Бабушка не выдерживала. Сурово брала его за руку и буквально тащила на себе, помогая перебраться через высокий порог входной двери. А потом с тревогой смотрела в кухонное окно. Было видно, как старый боцман, в раскоряку, будто на палубе в шторм, медленно делал неуверенные шаги.
Он волочился по улице, надолго припадая к живым изгородям, а бабушка неотрывно смотрела в окно, будто готовясь выскочить. Когда же дядя Сеня, наконец, доползал до покосившихся ворот своего дома, бабушка облегчённо вздыхала и отходила от окна.
В праздничных наборах, получаемых бабушкой в честь Дня Победы или Первого мая тоже попадались большие жестяные коробки: в них лежали сдобные квадратики печенья, присыпанные корицей. Оно было вкусное, но с «Курабье» не сравнить!
Но как же мне попасть в тот заветный буфет? Попросить деда? Он мог бы это легко сделать. Но себе дороже. Какой же тогда сюрприз? «У него что в глазах, то и на языке», говорит бабушка. Он от неё ничего скрыть не может. Разболтает, как пить дать и никакой неожиданности не будет! Бабушка смеётся и добавляет: «Дед, как ребёнок Пришел, увидел, рассказал, будто бусы рассыпал»
Что же делать?
Наконец, я вспомнила, что тетя Наташа Сонькина мама печёт вкуснющее печенье из овсяных хлопьев. Может, его подарить? Но это не то! Не-ет! Надо «Птифур»!
Может, попросить Каху, чтобы он купил шоколадные эклеры, а лучше корзиночки с ягодами в буфете музыкального училища? Илья Давидович Чкония отец Кахи, декан дирижёрского факультета мог бы принести. Каха часто дарил красивые розовые коробочки с пирожными нам с Сонькой на дни рождения. А сашкиной сестре Марусе приносил их каждую неделю. Кахины глаза радостно вспыхивали, когда он видел, как улыбается сашкина сестрёнка. Язвительный насмешливый балагур Каха Чкония заливался нежным румянцем, кипятил чайник, заваривал чай и приносил Марусе.
Они сидели рядом, ели пирожные и беспрерывно смеялись.
Я никогда не видела Марусю такой весёлой и разговорчивой. Только рядом с Кахой. Да и сам Каха, когда кто-нибудь начинал говорить о сашкиной сестрёнке, менялся: становился нежным и счастливым.