Он будет так же, как ты, красиво льстить и складно лгать,
Но не сблизит это его ни с кем из людей,
Все будут гнать его прочь от своих дверей и ворот.
Когда ему будет восемнадцать лет,
Когда пробьют башенные часы двенадцать раз,
А среди густых туч на небе снова появится Черно-Белая Луна,
Означающая для твоего сына клеймо приговоренного к смерти,
Сгорит его сердце, обратится в уголь,
Тело осыплется прахом в тот же миг.
Когда наследующему твои злодеяния будет восемнадцать,
Он умрет.
Да и из отведенного ему срока проживет половину,
Каждую полночь обращаясь вместилищем для древнего горного духа.
Смертью заплатишь ты за смерть, пират!
Не должен быть прощен или забыт твой обман!
Гляди теперь в небо, жди Черно-Белой Луны,
С которой прервется род преступников и лжецов!
Ни единого следа не останется от тебя тогда на земле,
Даже последствия злодеяний занесет и затрет песок времени,
А кости и останки убитых тобой истлеют.
Ты пропадешь, пират!
Не понесут твою кровь,
Источая из нее по капле с каждым следующим поколением,
Правнуки и потомки.
Ты умрешь! И память о тебе умрет!
Гляди теперь в небо и жди, когда взойдет Черно-Белая Луна,
Предрекая твой конец!
Колдун призвал своего ворона и приказал ему
Пронести весть о проклятии над замерзшим северным морем,
Донести страшное известие до солгавшего ему пирата.
Вспорхнул с перчатки хозяина готовый отправиться в путь ворон,
Расправил большие черные крылья и выронил из них несколько перьев.
Падали они темными пятнами на иссохшие траву и уродливые мертвые ветви,
На камни и песок, где в агонии бились сраженные жаждой черви и личинки,
На выступившие из-под опустившейся земли и поднявшихся корней черепа и кости.
В центре собственного маленького кладбища
Сидел на земле колдун.
Руки его, опущенные на волосы одурманенной и уснувшей девы,
Больно покалывали качаемые скорбно воющим ветром былинки и ветви с шипами.
Не мог колдун отпустить девушку:
Узнал бы тогда свет о сделке его с обманщиком.
Не мог он убить деву
Хрупкую, юную, спавшую на его груди,
Прекрасную и беззащитную в своем тревожном забытьи.
Особым способом коснувшись волос девушки,
Чародей навсегда сделал их багряными.
Он нарек свою пленницу именем Симары, северного демона,
Запер в башне своей и одарил зачарованным золотым гребнем.
Расчесывала девушка свои волосы,
И воспоминания ее о прошлой жизни сбегали с золотыми зубьями вниз,
К кончикам алых локонов,
Покидали их и терялись в чаду жженых трав, заполнявшем колдовскую башню.
Становились от прикосновений гребня волосы девушки длиннее,
С каждым взмахом руки, опускавшей золотистые зубчики в красные волны,
Бежали кровавые реки все ниже и ниже,
Все дальше и дальше.
Стекали с плеч, с подоконника, на котором Симара полюбила сидеть и созерцать движения облаков по небесному куполу,
Обвивали башню, вскинутые в воздух и скрученные порывами ветра.
Бежали секунды и миги, шли декады и недели, текли по вышивавшим историю нитям годы.
Солнце и Луна многократно сменяли друг друга на небосводе,
Мириады звезд и вереницы созвездий на эклиптике кружились бесконечной каруселью.
Безжизненные кусты роз снова заалели:
Длинные волосы Симары, из юной девушки превратившейся в молодую женщину,
Ветер навил спиралями и серпантином на мертвые ветви, на длинные иглы,
Будто привязав деву к дому похитившего ее колдуна.
Позабыла она свое прошлое,
О котором изредка нашептывали непонятным ей шелестом крыльев случайно залетавшие в башню мотыльки и бабочки.
И хотя из омертвевшего сада тысячи дорог, спрятанных под густой листвой дубов и ив от взора Симары, в живой мир бежали,
Казалось девушки, что нет для нее места более милого, чем дом волшебника.
А на другой стороне земли, к которой вела одна из дорог от башни мага,
Вырос в удалого юношу единственный сын пирата.
Пламенное, неспокойное сердце, которое в восемнадцатилетие должно было сгореть до пепла,
Гнало молодца в путь.
Сверкавшие лезвия, всюду его настигавшие, стали для него серебристыми несущими опасность волнами моря,
Крики и вой неприятелей превратились в ветер, раздувавший паруса вечного странника,
Что завещаны были юноше склочным отцом.
Молодой человек, проклятый магом, даже в родных краях ощущал себя чужаком.
Бежал он, как предсказал говоривший со звездами чародей, от одной земли к другой,
Пока извилистая и длинная роковая дорога не привела его в столицу королевства Флердеруж
Ровно в тот день,
В который отец его много лет тому назад
Услыхал легенду старого города
И отыскал в зачарованном саду прекрасную золотую розу под стеклянным куполом.
В небе зловещей секирой палача блестел и заглядывал в окна юноши,
Где бы он ни прятался от неизбежной своей горькой судьбы,
Стальной серп молодого Месяца:
Всего несколько дней оставалось до свершения приговора,
Вынесенного Темным Милордом.
Ведал сын разбойника морского, какая участь ему уготована,
Знал, что последним, что узрит он в день своего восемнадцатилетия,
Станет Черно-Белая Луна,
Решившая в полночь на него обрушиться.
Ведал сын разбойника морского, что немного дней отведено ему,
Да только гадальные карты цыганок и кочевниц,
Коих немало встречал юноша в своих нескончаемых странствиях,
Непременно и неотвратимо предсказывали ему спасение.
Падая из рук прорицательниц
На застеленный скатертью и заставленный свечами сундук в кибитке,
Карты неизменно изображали три фигуры из ближайшего будущего,
Сущность которых загадкой казалась всезнающим гадалкам и проницательному плуту,
Вопрошавшему скептично о своей предрешенной судьбе.
Каждый раз три карты представляли взгляду юноши вора,
Белую бабочку, рвущуюся на волю из черного кокона,
И сорванный мужской рукой цветок розы,
Но не золотой, а ярко-красный, как пламя.
Свиток второй, повествующий о долгах Нана, бабочках Симары и чудесном знакомстве Монашки и Демона под крышей башни волшебника
Неописуемые палитры цветов и запахов полнили столицу Флердеружа.
Камни и плитки, протягивавшие дороги между домами, были засыпаны лепестками и блестящими от ароматного масла семенами цветов,
Мужчины и женщины в венках и лентах на каждой улице ставили майские столбы,
Увенчанные пестрыми букетами, украшенные гирляндами,
С которыми играл теплый весенний ветер.
Распахивались ставенки пробуждавшихся домов,
Выбеленные доски их с крючками и декоративными отверстиями
Сменялись расписанными изнутри.
На внутренних сторонах ставней были изображены очаровательные картины,
Все яркие и подробные, как иллюстрации в альбомах-виммельбухах,
Коими изобиловали столы торговцев в ту праздничную дюжину дней:
Хороводы бабочек, жуков и пчел над цветочными полями,
Благородные лани и единороги, пасущиеся в тенистом лесу,
Подробные, как настоящие путевые карты, пейзажи столицы,
Принцессы в пышных и розовых, как облака на закате, платьях, кормящие голубей с рук,
Семьи лебедей в уютных камышовых гнездышках,
Дворцовые стены с разноцветными витражными окошками и величественными колоннами,
Узорчатые паруса кораблей над синими волнами,
Танцовщицы в праздничных весенних сарафанах,
Кувшинки и написанные золотой и серебристой краской рыбки,
Сливовые и вишневые деревья в цвету,
Запечатленные умелой рукой художника воспоминания о прошлых празднествах,
Ряды цветов в садах и клумбах,
Среди которых непременно были пламенно-красные розы символы королевства.
Из окошек выглядывали готовые к новому дню жители столицы.
Цветочница в соломенной шляпке поливала из фарфоровой чашечки ящик цветов,