Антипке уж давно наскучила эта забава: зная попову натуру, он всякий раз подговаривал того зайти по пути домой в шинок, дабы выпить стаканчик «для сугреву». И всегда это заканчивалось одинаково: батюшка сперва заводил нудную волынку о вреде возлияний, после «сугреву» принимался вещать про грех чревоугодия, после третьей порции горилки велеречия его и вовсе пускались в вольное плавание Ближе к донцу штофа отец Онуфрий падал бородою в миску с огурцами и пускал пузыри, пугая лягушат.
Антипка вылил в свой стакан остатки горилки, хватанул залпом и занюхал шерстяною метёлкою, венчавшей его хвост. Крякнул, снял с вилки огуречный огрызок, не касаясь серебра и закусил. Потом оглядел сумрачное нутро шинка, ища новой шкоды, да так и не высмотрел ничего путного. Все посетители доходного заведения старой ведьмы Ничипорихи и без его помощи плавно переходили в свинячье состояние. Чёрт грустно вздохнул, поправил голову попу, дабы тот не утоп в рассоле и тяжко поднялся из-за стола.
Шинкарка скосила на него свой бельмастый глаз и мотнула седою головою, подвязанной пёстрым платком. Антипка, петляя меж столов и норовя не отдавить мужикам ноги своими копытами, подошёл к ведьме.
Что, карга, в куражах сегодня?
Дык Ничипориха криво ухмыльнулась, показав торчащий кверху клык. Твоими стараниями, Антипушка, у меня мошна никогда не оскудеет. Хошь, я тебе особой своей горилочки поднесу? Ядрёной!
Ну, Антипка почесал пузо в задумчивости, разве трошки на посошок
Шинкарка метнулась в темнушку, погремела там посудою и скоро вернулась со стеклянною четвертью. В бутыли, укупоренной кукурузною кочерыжкою, плескался мутный самогон. Ничипориха обтёрла четверть нечистым своим передником, выставила барский, тонкого стекла, чайный стакан и, уцепившись в кочерыжку последним своим зубом, распечатала бутылку.
Рогатый гость её стоял и с некоторой даже опаскою наблюдал за действом: зная подлый нрав ведьмы, Антипка ей не доверял. Но выпить на дармовщинку Кто ж откажется-то? Хозяйка меж тем щедро наполнила стакан, укупорила и убрала бутыль, да подала горбушку чёрного хлеба. Чёрт поднял стакан и с опаскою поднёс к морде. В нос ему шибко садануло сивухою, буряком и ещё бес знает, что за пакостью.
Ты, Антипушка, не смотри, что зловонна, она чистенька, добренька, причитала ведьма, посыпая горбушку крупною солью, пей на здоровьице За ради праздничка.
Ну, будь и ты здорова!
Нечистый выдохнул и трудно, щурясь и морща свиное рыло своё, выцедил самогон. Ничипориха мелко затряслась, захихикала, брызжа слюною и прикрыла рот ладонью. И вытаращила на чёрта бельмастый глаз. Антипка застыл столбом, деревянною рукою опустил стакан и потянулся за горбушкой. Слёзы, сопли и слюни текли по его перекошенной морде. Он поднёс хлеб к носу и зашевелил пятаком, втягивая кислый дух ноздрями Уши его прижались, хвост скрутился каралькою и со щелчком, будто пастуший кнут, вытянулся к полу.
Ух-х-х, зело борзо! только и смог выдавить Антипка сипло и хватанул от горбушки добрый кус. И так его тою горилкою ожгло снутри, что стал он вдруг, на самую малую секундочку, виден окружающим. Кузнец Сила, азартно вравший что-то своему собутыльнику, скосился, замер на середине слова и начал мелко крестить живот.
Свят-свят-свят, испуганно забормотал он, будя на сегодня горилки, бо вже черти мерещатся!
Нечистый же, доевши хлеб и, шмыгнув соплями, посмотрел вприщур на регочущую шинкарку, и бросил ей в сердцах:
Та шоб тя, пакость Ангелы вознесли! Да и провалился сквозь половицы к себе в преисподнюю.
А за слепыми оконцами шинка метель носила снежные лохмотья
* * *
Антипка, почёсывая поясницу и кряхтя, вошёл в свою хату. Не в ту дверь, что вела в мир и в кою выходил он шкодить, а в ту, что вела из жилья на службу. Утро выдалось безрадостным: мало, что башка трещала со вчерашнего, будто кто рога выкручивает, так ещё и супружница ухватом приласкала поперёк хребтины, чтоб её, холеру, растопорщило!
Хаврось, хозяин робко посмотрел на жинку, крутящуюся у плиты, ну Хаврося! Дай хоть рассолу?
Я щас дам, хозяйка проворно повернулась к мужу с кочергою в руке, мало не покажется! Я те, ирод, в той рассол воды святой накаплю. Шоп тя Вырвало!
Бесенята две дочки и сынулька дружно захихикали, прикрывая мордочки ладошками. Тятя, смешной, перепачканный углём и смолою, жалобно смотрел на маму и чесал попу.
А ну, сатанинское отродье, ласково проворковала чертовка, геть к котлам! Тато хворый, а там Смолу помешать, углей поворошить То-сё Геть, бесенята! И притопнула копытом в половицу.
Дети, толкаясь, вперегонки шмыгнули Антипке за спину и застучали копытцами по норе, только дверь за ними грохнула в косяк! Хаврося же, скребя когтями рыжую бороду, задумчиво уставилась на мужа. Потом хмыкнула и, по-хозяйски, осторожно, пристроила кочергу у печи. Антипка замер. Зная крутой нрав супруги, ожидал он продления головомойки с проперчиною в три захода. Но та, косясь на него задумчиво и недобро ухмыляясь, вынула из буфета штоф перцовки и пару рюмок. Сунула всё на стол, спроворила на закуску сухарей миску да сковороду шкварок.
Садись, что встал столбом. Хозяйка плюхнула на табурет лошадиное своё гузно и разлила в рюмки перцовку. Садись ужо, полечись, чёрт полорогий
Однако в речи её зла не было, напротив Хаврося будто и впрямь сочувствовала мужину горю. Антипка присел на краешек своего табурета, робко взял рюмку и с сомнением посмотрел на жену. Кончик хвоста его нервно подёргивался, мелкая рюмка приплясывала в грубых пальцах, а в очах тлело недоверие. Чертовка наслоила шкварок на сухарь и подсунула мужу, себе тоже закусить спроворила и подняла чарку.
Давай, Антип, не пьянства ради, а здоровья для. Во славу Князя нашего Претемнейшего! Почали И хлопнула перцовку, закатя буркалы в потолок.
Ага Будем. И тоже выпил. Крякнул, понюхал кисточку хвоста, причмокнул и захрустел сухарём.
Ты, Антипушка, вечор про праздник-то, Хаврося вновь наполнила чарки, про какой болтал? А? Я вот, не уразумею никак.
Хозяин, чуя, что гроза миновала, смело взял свою рюмку и выбрал сухарь покалёнее. Обмакнул его в сковороду, выпил и закусил.
Дык Новый, понимаешь, жёнушка, год, ить. Да не просто новый год Век новый! Людишки конца свету ждут, радуются Антипка важно указал перстом в закопчённый потолок и со значением кивнул. Пакость, а всё ж резвятся! Нешто мы хуже людишков будем?
Ай да Антипка, ай да полорогий! Чертовка грохнула по столешне пудовым кулачищем. А пусть! И нам гоже, раз им не срам! Устроим пир. Сатанаила со Свирипиной покличем С отродьями Хозяйка мечтательно прищурилась. Я малую лоскутками червоными обряжу Аль золою осыплю пусь снежинкой буить! А малого зайкою. В кладовке где-то козлиная шкура валялася
Хаврося выпила ещё чарку перцовки и затарахтела, будто ужаленная:
Ты, Антип, ступай в мир. На погосте ёлку выдери, да у Ничипорихи сухофрукту всякого набери украшать! В лавке у Митрия свежей убоинки купи, с кровушкою, да вели, чтоб обернул в золотинку деткам гостинчик буит. А я тут со старшой пока стол спроворим, самогон по четвертям да штофам расплещем. Ага Я малого к соседям с приглашеньицем зашлю, шоп они тож, значит, нафуфырилися. Всё, муженёк, ступай в мир, поторапливайся, я тут за котлами и сковордками и без тебя догляжу. Аль кума Смердыню хромого покличу. Чеши ужо Да цепей! Цепей собачьих не забудь под потолком навешать! Этими Гырляндами!
И закружилась, понеслась вскачь чёртова суматоха
* * *
А к вечеру в хате Антипкиной суета и хоровд с кутерьмою: Мрыся, старшая дочка, с соседскою Брысею, молоденькою чертовкою, наващивали коготки да рожки смальцем, дёгтем копытца чернили, да пятачки на пыках варёным буряком червонили. Хаврося со Свирипиною, в чёрных праздничных передниках, в серьгах костяных, хозяйничали. Когтями надирали они в клочья солонину, сдабривали уксусом сухари, проворя пир и метали всё на стол, гремя плошками и прочею посудою. Сатанаил, в видном углу на чурбане дубовом сидя, при свете карбидной лампы черпал ковшиком из бочонка самогон и цедил его тонкою струйкою в горлы бутылок. Малые бесенята мельтешили тут и там, норовя нашкодить: то на хвост кому наступят, то под копыта клубком вкатятся Получали по маленьким рожкам то сковородою, то кочергою и, не кручинясь долго, продолжали озорничать.