Ты сказала, что пришла за тем, чтобы узнать, каково это быть суккубом. Но как иначе я смогу показать тебе это? Чтобы узнать что-то новое и почувствовать, его следует пережить. Рано или поздно твоя вторая сущность заявит о себе. Ты права, что заранее готовишься к этому. И права в том, что я могу помочь. Только позволь мне сделать это.
Глаза Клода были большими и глубокими, как океан. Смертоносно-прекрасными. Затягивающими, как омут до такой степени, что в коленках ощущалась слабость и дрожь.
Позволить? Каким образом?! Лишиться девственности с родным братом?.. Это не обсуждается. Другие предложения будут?
Когда просишь о помощи, маленькая сестрёнка, лучше избегать требовательного тона. Ведь не я пришёл к тебе с просьбой? Ты ко мне.
Прости. Прости, я просто расстроена, растерянна. Я не хотела никого обидеть, но когда я пугаюсь
Ты злишься, помню. Хорошо. Твои извинения приняты. Раз для тебя это так важно, ангелочек, твоя девственность останется при тебе. Хотя, говоря по правде, лишись ты её со мной или с кем-то мне подобным, для твоего человека было бы лучше. При инициации мы почти всегда убиваем, если речь идёт о простых смертных.
Что я почувствую? дрогнувшим голосом спросила Николь.
Бровь Клода вновь удивлённо изогнулась, выражая вопрос и, одновременно, сарказм:
Я не знаю, что чувствуют женщины во время коитуса. Вопреки человеческим сказкам, свой пол мы не меняем.
Николь вспыхнула от смущения, но продолжала держаться делового тона:
Я говорю о метафизической стороне вопроса. Что я почувствую, как пробуждённый суккуб?
Голод. Ты почувствуешь очень сильный голод. Это чувство будет расти, станет всеобъемлющим, трудноуправляемым. Как правило, новички с ним не справляются. Потребуется время, чтобы научиться самоконтролю.
Значит, мой первый партнёр обречён?
Ну, чисто теоретически мы можем прерывать процесс питания. Но проблема в том, что теории это теория, а вот на практике я о таком не слышал.
Как это происходит как мы убиваем людей?
Ты выпиваешь жизненную энергию. Человек умирает.
Как это выпиваешь?.. Я не понимаю! Как можно выпить то, чего нельзя увидеть? Это же не кровь, не вино, не вода?
Опять упираемся в тоже, что и четверть часа назад как я могу рассказать тебе о том, о чём у тебя нет даже понятия? Но могу показать.
Я не готова к перверсиям.
Жизнь таких, как мы, я и ты, с точки зрения таких, как твоя мать одна сплошная перверсия. Если хочешь жить, рекомендую с этим смириться. Если не хочешь тоже. Ведь как суккуб, ты бессмертна. Как ты хочешь, чтобы я помог тебе, Николь? Могу показать, как сам питаюсь жертвой? Могу отпить пару глотков от твоей Чаши жизни? Выбирай, маленькая сестрёнка.
Выбрать было нелегко. Всё было равно противно и неприятно. Но Николь должна знать заранее, чтобы быть готовой.
Если она убьёт наследника Стрегонэ, добром это не закончится. Да и просто, если в дальнейшем она хочет жить полноценной нормальной жизнью (а она хочет!), нужно понимать, что ждёт бедолаг, которым не посчастливится стать её мужчинами.
Я хочу видеть, как это происходит.
Как пожелаешь, маленькая сестричка, повторил инкуб с улыбкой.
Он потянулся к Николь, проводя длинными пальцами по её щеке.
Она ощутила прикосновение руки Клода, ласковое и прохладное.
Помни, люди идут к нам добровольно, по собственной воле. Они дарят нам часть жизненной энергии, служат нам, взамен же получат возможность воплотить самые запретны, самые тёмные свои мечты и желания. Ничего нового, маленький ангел. Договор, древний, как мир: демоны исполняет желания люди платят жизнью. Это в лёгких случаях, когда речь идёт о таких мелких бесах, как я или ты. В худших же платить приходится душой и посмертием, но нам с тобой душа ни к чему. Мы не столь сильны и всемогущи. Мелким бесам достаточно жизни.
Голос Клода звучал шёлковым шёпотом. Он дразнил, ласкал, манил, обещал. Убаюкивал и затягивал в состояние полусна.
Свет убывал.
Они словно переместились в другое место, центром которой была круглая арена. В центре арены стояла обнажённая, стройная смуглая женщина с большой, крепкой грудью грушевидной формы. На шее её, чуть выше грудей, поблескивала серебристая цепочка с искрящемся в тусклом неоновом свете алмазом-каплей. Единственной одеждой были ярко-красные, блестящие сапоги на высокой острой шпильке. Дополняли образ острые чёрные ногти, ярко алые губы, в высокий хвост забранные чёрные волосы и густо подчёркнутые чёрной краской глаза.
В руке женщина держала длинный хлыст.
Зазвучала музыка, такая же ритмичная и жёсткая, как визуальный ряд. Женщина задвигалась в такт, вращая бёдрами, сексуально и призывно. Её взгляд овладевал сознанием. Разворачивающейся в руках хлыст ритмично ударял по земле, органично вплетаясь в общий ритм.
Суккуб улыбалась. Улыбка у неё была вызывающая, дерзкая, призывающая. Её руки с острыми чёрными заскользили по полушариям груди, приковывая внимание к тёмным кружкам сосков, наливающихся на глазах.
Николь почувствовала, как Клод обнимает её сзади. Как его руки обвиваются вокруг её талии.
Она великолепна, не правда ли?
Ответить не получалось. Голову наполнял тяжёлый туман. Николь словно поразил сонный паралич. Тело сделалось тяжёлым, собственное дыхание прерывистым. Каждый нерв на теле предельно чувствительным. Грудь ныла от желания, чтобы к ней прикоснулись. В лоне вспыхнул пожар. Каждый нерв на коже умолял о прикосновении. Состояние было острым, почти мучительным.
Неважно кто и неважно как, но ей нужно было, нужно было прямо сейчас.
Всё, о чём получало думать, это о его твёрдом члене, упирающимся в ягодицы и руках, скользящих по телу.
«Это неправильно, так нельзя. Нужно это прекратить, пока не поздно», но мысли будто вязли в ощущения, лишающих воли.
Каждое новое прикосновение было подобно ветке, брошенной в огонь лишь заставляло костёр гореть сильнее и жарче.
Когда ладони инкуба скользнули под грудь, Николь застонала. Его пальцы осторожно и мягко сжали набухшие, чувствительные соски. Николь не противилась, не сопротивлялась, когда инкуб развернул её лицом к себе.
Легко, без усилий, он оторвал лёгкую девушку от пола, прижимая спиной к стене, так, что Николь не оставалась ничего иного, кроме как оплести талию Клода ногами, чувствуя его тяжёлый член у входа в собственное лоно. Их разделяла ткань, мешая дальнейшему проникновению, но, ощутив жёсткий напор, она забилась в сладких судорогах, скрутивших узлом низ живота.
В тот же момент в глазах Клода вспыхнуло яркое алое пламя. Из его рта выскользнул длинный змеиный раздвоенный язык.
Испуг на мгновение разогнал туман вожделения, но прежде чем голова прояснилась, длинный гибкий язык заскользил по шее, скользнул в ложбинку между грудей, сомкнулся вокруг сосков сладкой присоской и одуряющий дым неги вновь непреодолимым течением повлёк за собой.
Тело Николь превратилось в инструмент, на котором виртуозный музыкант играл одуряющую мелодию.
Она плыла на огромной тугой волне. Летела, оседлав ветер.
Никогда ничего подобного ранее переживать не приходилось. Это было божественно-прекрасно. Это стоило любой цены. В ней вдруг соединились огонь и прохлада, перекатываясь по телу, ото рта до алчущего заполнения лона.
Жажда и тьма, заполнившая тело снизу, будто гигантский осьминог, требовали продолжения. То, минутное облегчение, что Николь испытала минутой назад, уже не могло её насытить. Её требовалось большее гораздо большее.
Но вместо того, чтобы овладеть ею, Клод притянул девушку к своему лицу, их губы почти соприкоснулись и Николь увидела, как голубоватое свечение, словно облако, вырывалось из её губ и вливалось в него. Перламутровый дым струился между ними, и Клод легко его поглощал.