Спальня Габриэля.
Утро. Габриэль просыпается.
Габриэль. Что за (Убирает руку с её попы. Попробовав пошевелить другой рукой, он случайно тронул пальцами её вагину через трусы, а потом аккуратно вытащил руку из-под нее.)
Вера (говорит во сне). Да, давай ещё.
Габриэль (аккуратно кладёт её рядом). Интересные же у тебя сны. Видимо, спутала меня с тем, кто ей там снится. (Встаёт, одевается и выходит.)
Вера. Да, давай ещё, Габи, да да да (Застонала, ощутив достижение блаженства, и замолчала, а потом проснулась.) Габи, это было потрясающе. Это был (Видит, что она одна.) Это был лишь сон (Вздыхает, встаёт, одевается и уходит.)
Акт 4
Сцена первая
Гостиная Братских Земель.
Все поэты сидят за кофе.
Люсьен. Скоро они? Вроде живут близко, но всё равно опаздывают.
Вильгельм. Буквально через минуту. (Входит Вин. Поэты встают и пожимают ему руку, представляясь, а потом все садятся.)
Вин. Мне тяжело выразить то, что я сейчас чувствую, а впадать в словоблудие я смысла не вижу, поэтому скажу лишь одно: я счастлив находиться здесь с вами. Господин Генрих сказал, что можно с вами на «ты», но мне кажется, я не осмелюсь. (Все дружно рассмеялись.)
Август. Прошу тебя, не стоит считать нас чем-то чрезмерно возвышенным и особенным.
Вильгельм. Конечно, будь с нами на «ты», ведь мы даже не сильно старше. Сколько тебе лет?
Вин. Мне двадцать два.
Якопо. Так молод и так талантлив. Не хотел бы кофе?
Вин. Спасибо, не откажусь. (Слуга налил ему кофе.)
Люсьен. Как тебе дом?
Вин. Я не мог желать большего, очень вам за него благодарен. Хотя слегка жалко, ведь так много помещений мне не нужно: я, в сущности, только в мастерской и бываю. (Все хихикнули.)
Лоренцо. Какие же у тебя планы по живописи?
Вин. У меня пока нет своих тем, поэтому если у вас есть что-то для меня, то я мог бы взяться за это, если задумка мне понравится.
Лоренцо. Всё что угодно?
Вин. Всё что угодно. (Раздаётся шум в дверях.)
Генрих. Это должно быть наш таинственный художник. (Входит Габриэль с чрезмерным весельем.) Добро пожаловать, мой друг.
Габриэль. Здравствуйте! Сейчас я понял, что, наверное, бестактно было с моей стороны сначала поселиться в своём новом доме и лишь потом знакомиться с вами, за это прошу прощения. (Подходит восторженно к поэтам.) Я так рад! (Поэты встают, чтобы пожать ему руку, и улыбаются его чрезмерной весёлости.) Я бесконечно рад! Я мог об этом только мечтать, а теперь стою пред вами и не могу поверить, что вы и вправду существуете. (Жмёт заворожённо всем руки, а потом все садятся.) Извините, но я не могу сдержаться: можно вас обнять? (Поэты снова встают, и Габриэль их крепко обнимает, а Вин с абсолютным недоумением смотрит на всё происходящее; все вновь садятся.)
Вильгельм. Так как, говоришь, тебя зовут, таинственный художник?
Габриэль. Извините, сэр, забыл
Вильгельм. Прошу, без формальностей: будь с нами на «ты».
Габриэль. Зовут меня Габриэль, но можете звать меня Габи.
Люсьен. Позвольте вас представить друг другу: Вин, такой же талантливый художник, как и ты.
Габриэль (взглянул на Вина так, будто лишь сейчас заметил его присутствие). Габриэль. (Пожал сухо ему руку.) Прошу прощения, Люсьен, но таких, как я, больше нет. (Подал знак слуге, чтобы ему налили кофе.) Я не отрицаю, что он, может быть, неплохой художник, раз уж вы его сюда пригласили, но пока что ничего больше не скажу.
Вин. Пока что. (Испил кофе.)
Габриэль. Хорошо себя почувствовал, сказав так уверенно последнее слово? Так не останется оно за тобой: будь в этом уверен, дружок. Можешь сколько хочешь бросаться небрежно многозначительными фразами, но тебе это не поможет.
Вин. Посмотрим, Гаврюша. (Габриэль подавился.)
Габриэль. Какая грубая форма! Я Габи!
Вин. А я тебе не дружок.
Август. Друзья, вы как-то друг друга странно приняли. Давайте-ка мы все слегка успокоимся и всё начнём сначала.
Якопо. Не знаю, я бы посмотрел, как бушует молодая кровь, ведь среди нас такого уже давно нет.
Лоренцо. Ты прав: я и забыл, каково это быть двадцатилетним. (Забытые поэты рассмеялись.)
Габриэль. Простите мне мою несдержанность.
Вин. И мою, дорогие поэты.
Габриэль. Но знай: я не перед тобой извиняюсь.
Вин. А я, знаешь, всё же извинюсь и перед тобой, и последнее слово всё ж за мной. (Габриэль замолчал.)
Вильгельм. Мы избрали вас не как обычных протеже, ведь таких, как вы, у нас всего трое, включая вас. Вы действительно лучшие, и, чтобы у вас не было сомнений в таланте друг друга, мы покажем те ваши работы, которые особенно нас поразили. (Лоренцо достаёт две большие папки с рисунками.)
Габриэль. Моя папка! Так вот где она была: это её вам принесла моя подруга. Хорошо, что не потерял, ведь там есть очень милые работы.
Люсьен. Да, там много очень милых работ. (Вильгельм раскладывает некоторые работы Габриэля.)
Вин (про себя). Это писал он?! Какой стиль! Чересчур, правда, изнеженная, но безусловно талантливая кисть. Понятно, откуда у него такое самомнение: он знает, что он всегда лучше остальных; нет, он был всегда лучше, а теперь он в этом засомневается. (Генрих раскладывает некоторые работы Вина.)
Габриэль (про себя). Что за невероятная чёткость! Это точно кисть? И точно ли это не чертёж? Я вижу, как он вёл кистью: без колебаний, без сомнений, заранее зная, что не потерпит неудач. Чёткость близка к фотографии, но персонажи бесконечно живее, нежели на фотографиях; хоть они замерли, но они находятся в глубоком движении как тела, так и мысли. Переживания, страхи, надежды всё изображено с глубоким пониманием человеческой души. Всё это изобразил вот этот строгий истукан? Нет сомнений: он гений.
Вин (про себя). Неужели этот арлекин способен на передачу такой печали, хоть и скрытой за радостью, почти не заметной для многих? Его живопись полна жизненной силы, будто он выжал в неё половину солнца или растворил в ней сгусток всеобщей Любви; хоть с виду он шут, но, безусловно, гений.
Габриэль (вслух). Ты очень талантлив.
Вин (вслух). Как и ты. (Теперь они с чуть большим радушием пожали друг другу руки.)
Вильгельм. Это было легче, чем я думал. Тогда можете забирать ваши папки, а мы будем ждать от вас новых творений.
Люсьен. Также вы приглашены сегодня на обед, где мы представим вас нашим жёнам, детям и прекрасной художнице, которая стала почти членом семьи.
Вин. Я почту за честь.
Габриэль. Как и я. Могу ли я привести с собой подругу?
Генрих. Конечно. Тем более мы с ней уже познакомились: она очень приятная девушка.
Габриэль. Спасибо, я знаю.
Вильгельм. Ну что ж, тогда до скорой встречи.
Габриэль. Правильный момент был выбран, чтобы разойтись, иначе я бы не выдержал и вновь обнял бы вас. (Поэты рассмеялись, а Вин улыбнулся. Гости, попрощавшись, ушли, а поэты пошли к себе.)
Сцена вторая
Дом Габриэля.
Вера лежит на диване в гостиной и читает. У неё звонит телефон.
Вера (отвечает). Привет, Мам.
Мать. Привет, родная, как ты?
Вера. Нормально. Прости, что долго не звонила.
Мать. Как-то голос твой грустно звучит: не очень ты себя нормально чувствуешь. Дай угадаю: Габи?
Вера. Да Как всегда, Мам, как всегда! Я уже не могу (Начинает скулить.)
Мать. Я, конечно, к нему хорошо отношусь: он всегда был милым мальчиком, но, может, хватит?..
Вера (вмиг взяла себя в руки, перейдя на серьёзный тон). Что именно?
Мать. Может, оставишь его?
Вера. Я не могу.
Мать. Почему?
Вера. Да как ты можешь ещё спрашивать?! Разве в моих чувствах ты когда-нибудь замечала поверхностность, несерьёзность, неразумность? Разве влюбилась я лишь недавно? Разве я его не знаю, как саму себя? Разве я не люблю его?
Мать. А он тебя?
Вера. Любит надеюсь, любит Он дурак просто хотя нет, умный, очень умный, но где-то дурак.
Мать. Ты ему прямо говорила?
Вера. В последнее время я намекаю, но он не понимает.
Мать. Столько парней были в тебя влюблены, а ты
Вера. Кто? Простенькие, с перекошенными лицами и пустыми похотливыми взорами, без какой-либо мысли в голове, кроме как одной, животной; без чуткого сердца и души?