Патцанва, а вон там, за колочком бахчи. Чую, что придется воровать арбузики, а это не по мне, не по моему характеру. Пытаюсь отговориться: «Да они поди еще зеленые, как репа». -
«Зато состоят из воды, напьемся». Оставив девчонок на опушке леса, ползаем на пузе по бахче, выискивая более менее спелые арбузы. Не увидал бы сторож. Шалаш его, построенный из веток, торчит высоко посреди бахчи, как юрта какая ни будь. Надо быстренько убираться под защиту березок. Разбиваем арбузы о коленку, едим зеленые, блин. И жажду толком не утолили. Ладно. Двигаем дальше, скорее бы уж дойти до дома.
Когтя вдруг возопил во все горло Ура!!! Дядь Толя едет! Тут и все мы увидели пылящий по проселку Иж Анатолия Кузьмича. Ура! Подходят наши муки к концу. Лунину придется сделать два рейса, за один всю ватагу не перевезти. Садимся трое в люльку. Колька, на правах хозяина, на заднюю седушку. Заработал неприхотливый и надежный мотор; мотоцикл покатил по дороге, подпрыгивая на кочках. Вот моя деревня, вот мой дом родной.
Морозный зимний день клонится к концу; багровое солнышко низенько, а у нас самый разгар игрищ. Давно прошли те дни когда мы катались на саночках с маленьких снежных горочек, которые сооружались нашими родителями у ворот домов. Мы, по выражению отца, возмотались настолько, что катаемся в переулке между улицей Колядо и Ленинской. Переулок метров двести длиной, и имеет хороший уклон в сторону нашей Лягушки. У кого то из патцанвы с улицы Ленинской родители имели лошадь и сани. Мы придумали отстегнуть от тех саней оглобли и использовать в качестве собственно санок. Разгоняем те сани под горку, падаем вповалку и мчимся вниз, как положено с криком и хохотом. Обратно тянуть тяжелые сани в верхний конец переулка уже не так весело. Некоторые орёлики пытаются отлынивать, что вызывает праведное возмущение остальных.
Блин, любишь кататься люби и саночки возить!
Ты чё самый умный?
Да, я ни чё, пру как лошадь!
Ха, прет он.
Давайте еще разок скатимся.
Ну, давайте последний раз.-
Синие сумерки уже сменяются настоящей темнотой, на небе россыпь ярких зимних звезд. Вываленные в снегу, промокшие и замерзшие расходимся по домам. На крыльце обметаем полынными вениками снег с валенок и пальтишек. Хлопаем заснеженными шапками и обледенелыми варежками о дверной косяк. По очереди с Сережкой обметаем друг другу спины. Наконец то заходим в тепло и уют дома.
Долгими зимними вечерами надо чем- то заняться. Можно поиграть в карты, можно в шашки. Шашки у нас самодельные. Деревянные юрки от ниток аккуратно разрезаны пополам вот вам и шашки. Половина окрашивается чернилами это «черные», «белые» вовсе не красятся. Лист картона расчерчивается карандашом на клетки, «черные» так же красятся чернилами. Все, шашки готовы.
Отец рассказывает сказки уже редко, мы выросли школьники, не чих пых. Иногда читает в слух интересные книжки, иногда прямо из «Родной речи». Иногда библиотечную. Впрочем, иногда под настроение расскажет и сказку, но уже не детскую.
Сказка про отшельника и чертей
Жил был старец в лесу, один; спасался значит. Все время проводил в посте и молитвах.
Вот до того стал свят, что чертей стал видеть; так- то их простые люди не видят.
Черти над его жильем летают по воздуху каждый день. Утром, значит, в сторону Москвы, а вечером обратно. Стало любопытно отшельнику, куда это они летают. Вот раз увидал их и кричит: «Куда это вы, черти, каждый день летаете?» Удивились они, что старик их видит. Однако отвечают: « У царя вашего слуги подают на столы не благословесь, не перекрестесь. Вот мы и летаем к нему на обед. Всю еду- то у них со столов съедим, и на столы нагадим. Они не видят и то едят». Поразился старец. Думал, думал, что делать, наконец надумал; написал царю письмо и в том письме все как есть про чертей рассказал. Царь, как только получил письмо, сейчас же слуг тех приказал выгнать. Набрали значит других, эти стали на столы подавать благословесь, перкрестесь; вот и не стало чертям еды у царя. Осердились они сильно на отшельника и решили ему отомстить.
Выходит как-то старец чудесным летним утром из своей хижины, глядь стоит привязанный к дереву красавец конь под хорошим седлом. Подошел он к коню, глядит сумка к седлу приторочена. Дай, думает, погляжу что там. Открыл сумку а там зеркало лежит и ножницы, и бритвенный прибор. Погляделся отшельник в зеркало( первый грех), борода то не ровная. Решил подровнять, взял ножницы стал ровнять.( Второй грех) Сколько ни стриг все не ровно получается. Плюнул, взял бритву и побрился. Погляделся в зеркало: «Да я еще не старый человек! Что же это я в лесу живу? Поеду ка в деревню, с людями хоть поговорю». Сел на коня и поскакал. Подъезжает к деревне, глядит молодежь хороводится.
Решил и отшельник с ними повеселиться. Пошел в круг, стал петь, танцевать. Потом давай к девкам свататься. Какой не предложит идти за него та и соглашается! Загордился конечно. Вот выбрал самую красивую:
Пойдешь за меня?
Пойду.
Ну что, поехали венчаться. Тут не далеко и церковка нашлась. Заходят в церковь. Отшельник, в церковь заходя, что-то даже и не перекрестился. Чем- то отвлекся. Поп их сразу венчать стал. Отшельник перед тем как венец то на голову надеть возьми и перекрестись. Вдруг все пропало. Не стало ни девки, ни попа, ни церкви. А стоит он под сосной возле своей хижины, на суку висит веревка с петелькой. И он ту петельку уже наладился себе на шею накинуть.
Испугался отшельник, стал креститься и молиться, да в грехах каяться. А только сколько ни молился, ни постился чертей с тех пор видеть перестал.
Глава 3
Мама
Мама родилась в многодетной семье Саховых. ( Многочисленной и поныне .) У мамы было четыре брата, да три сестры. Мужики Саховы отличались характером независимым и гордым, любили показать свое я, покозырять умом и деловитостью; жен же своих «не шибко праздновали», и выпить были не дураки. «Как интересно у Саховых, три брата и все на Мэ: Михаил, Митрий и Миколай». Петр, младший, родился позднее и воевать ему не пришлось по молодости лет. Не воевал и Михаил, служил где то в Сибири. Николай, мой крестный, воевал танкистом, горел в танке, получил контузию . Дядя Митя был кавалерист, участвовал в Сталинградской битве. Но все вернулись домой живы и почти здоровы, как ни странно.
С Михаилом у отца часто случались раздоры. Теперь я понимаю почему один отсидел семь лет в лагере, другой служил кажется в лагерной охране. Дело иной раз доходило до драки. (По пьянке, конечно.) Дрались насмерть. Вначале бил один, а другой стоял опустив руки, ни как не обороняясь, затем бил он, а первый стоял не шевелясь. Практически после каждого удара противник падал. Так поочередно и хлестали друг друга, поднимались, били, падали. Отец был старше и слабее здоровьем, потому всегда проигрывал, то есть, не мог подняться уже после очередного удара. Мне было жалко его до слез, но что я мог поделать? «Погоди парнишки вырастут, они тебе дадут за меня!» грозился отец. Дядя Михаил только усмехался в ответ.
Мы выросли; и как то вел я домой пьяненького дядю Михаила под руку; и он вспомнил угрозы отца: «Дак щё, Петро, вырос? Давай отомсти за отца». Честно говоря руки чесались. Но передо мной стоял слабый старик, бить было некого.
Всем Саховым Бог дал сыновей: у Михаила двое, у Николая двое, у Петра и вовсе трое. Разрослось Саховское дерево широко, не сравнить с тоненькой ниточкой Санниковых.
Деда по материнской линии я так же ни когда не видел, и даже не знаю когда он умер. Бабушку же застал; она умерла году в 70-м, дожив до глубокой старости. Мне исполнилось 15 лет, и это были одни из первых похорон в моей жизни, потому и запомнились. Случилось это в августе месяце; стояла тихая, теплая погода. Нас патцанов послали нарвать «богородской травки» ( чабрец). Мы и пошли не далеко, за Камышитово. Не спеша нарвали душистой травы; поговорили о том о сем. Возвращаться не хотелось, потому не спешили.